– Где ваш багаж? – грозно спросил седой.
– Мой тот, в котором роятся тот сморкающийся тип. А моего соседа, соответственно, под моей полкой.
– Мерц! За дело! – Седой окликнул человека с насморком, и приказал ему действовать. Под полкой комиссара находился всё тот же старый и потрёпанный чемодан любителя спиртного Грегори.
– Патрон, этот? – спросил Мерц.
– Да, этот. Притащите сюда этого болвана проводника, будет за понятого. Вы двое, не вздумайте лгать – кому точно он принадлежит?!
Конте указал сигаретой в сторону Грегори, который в это время стоял руки в боки посреди купе. Но всполошившийся незнакомец спешил откреститься от этого багажа:
– Что? Здесь какая-то ошибка, это вовсе не моё!
Мерц снова отшвырнул Грегори и заломил ему руки. Обыскав его карманы, он вытащил тот самый ножик в кожаном чехле, который вчера подобрал Конте на полу в вагоне-ресторане.
– Мистер Бёртон! Смотрите что я нашёл у него в кармане жилетки!
Седой кивнул головой: по-видимому, это то, что он искал.
Конте вклинился в разговор:
– Как это, друг, не твоё, если тебя с этим забросили на поезд?
– Я…Я не помню! Я даже не помню, как купил билет…
– Ни слова больше! – рявкнул седой англичанин – мистер Бёртон.
Проводника завели прямо в купе, а Мерц швырнул Ташлена в угол купе. Последний резво приподнялся, пытаясь хоть как-то контролировать процесс, но проще было занять позицию, которую занял Конте – быть беспристрастным наблюдателем и не мешать.
Достав чемодан мсье Ташлена, подчинённые Бёртона принялись вскрывать замок – им пришлось повозиться некоторое время с замком, щёлкая кусачками и упорно тыкая отвёрткой. И когда он всё-таки был открыт, то от вида этого багажа дрогнули скулы даже на лице невозмутимого седого, а другие помоложе и вовсе отошли в сторону, скрывая своё потрясение. В плотном полиэтиленовом пакете находилось разрубленное на куски человеческое тело. Проводник закрыл глаза и чуть было не отъехал в горизонтальное положение, мсье Ташлен и вовсе закрыл рот рукой, и не моргая, переживал внутри себя ужас увиденного. Конте банально округлил глаза и замер, вовсе забыв, что у него тлеет сигарета, пока пепел не засыпался ему за рукав.
– О Господи! Симон…Симона… Неужели, это Симона?! – еле слышно пролепетал медленно опустившийся на полку Грегуар.
И вот к мистеру Бёртону снова вернулось хладнокровие:
– Хватит, мы увидели достаточно. Мерц, поручаю дальше дело тебе – дай им накинуть верхнюю одежу и сразу одевай на них браслеты, после как парни поставят новый замок на чемодан, заберёшь его сам. Выходите тихо, но живо. Если эти двое будут буянить – не цацкайтесь, пристрелите их. Я буду ждать в машине. Вперёд, за работу!
Услышав короткий, но чёткий приказ, Мерц и четверо остальных тут же приступили к его исполнению. Как и было приказано, всё было отработано чётко и по инструкции…
На улице Конте увидел толпу зевак, состоявшую из пассажиров поезда, которых он успел запомнить по приключениям в вагоне-ресторане. Они находились за ограничительной чертой в метрах пяти от поезда, а сама часть ЖД путей была оцеплена людьми в военной форме. Конте понимал, что тот бедолага, которого сейчас несёт Мерц в чемодане, уж точно не был простым инженером или каким-нибудь учителем.
Внезапно вспыхнул щелчок фотокамеры …
– Чёртовы журналюги! И здесь обо всём пронюхали! Эй, что вы там рты поразевали, живее, живее за дело! – прокричал хрипловатым грубым голосом Бёртон, вывалившись из окна машины.
Люди Бёртона во главе с Мерцом ринулись на перебой отстреливать цели, которыми были смельчаки-газетчики. Услышав свист пуль, они бросились в россыпную в сторону леса, и по быстроте могли поставить новый мировой рекорд. Один из людей Бёртона был так исполнителен и дерзок, что ранил одного из журналистов в ногу, но тот, будто не замечая боли, поковылял прочь, оставляя следы крови на припорошенной снегом дороге.
– Дебил! Тебе жмуров мало?! Стреляй по земле или в воздух, бестолочь! Твоя задача их остановить, а не прикончить! Бегите за ними, пресса не должна писать об этом!
И четверо бойскаутов Бёртона побежали вдогонку за журналистами, более осмотрительно пользуясь стволами.
– Недоумки! За всеми нужно следить, чтоб их! – прорычал Мерц, и поставив чемодан на снег, побежал догонять четверых коллег.
Ташлен и Конте стояли в окружении военных, которые и бровью не пошевелили в сторону газетчиков, ведь их целью были исключительно двое узников Бёртона.
Отдали показались огоньки выстрелов и звук выпущенных пуль. Спустя пятнадцать минут, пытавшихся скрыться любителей сенсаций уже волокли в наручниках.
Но одному из журналистов всё же удалось спрятаться.
– Патрон, я упустил одного! Он сумел скрыться в лесополосе… – рапортовал один из подчинённых.
– За свою безмозглость будешь наказан. Ладно, чёрт с ними. Тем, кому надо, разберутся с ними. А этих двоих субчиков брось в кузов, и давай, поживее садись за баранку, едем в Омъёль 2-6-3-9.
У поезда стояла бронемашина, которая уже широко распахнула двери своего кузова для новых пассажиров. Словно мешки с картошкой Ташлена и Конте закинули в тёмный кузов машины, после чего свирепые люди захлопнули намертво двери. За этим буквально сразу завёлся мотор – приключение продолжается и обещает быть более чем запоминающимся…
Грегуар Ташлен забился в уголок, а Конте забрался на скамью напротив.
– Я не виновен. Это даже не мой чемодан. Вы верите мне? Прошу, скажите, что хотя бы вы верите… – молящим голосом Ташлен обратился к своему еле различимому в темноте визави.
– Это очень сложно, дружище. Тем более, что во сне ты клялся кого-то растерзать. Кого ты так поносил?
– О, Господи, и зачем я так напился! Поверьте мне, Конте – так ведь ваше имя? Конте, я не пьяница, просто слегка перебрал вчера… Вообще, я трезвенник – клянусь Святой Девой Марией!
– Слегка перебрал говоришь? Ты еле мог стоять на четвереньках, друг!
– Я не знаю, как так вышло, я не пил так много, чтобы утратить облик человека! Да и от двух-трёх стаканов разбавленного виски разве может так развести?
– Почему же, очень даже может. Если с непривычки – а это твой случай, добавь ко всему палёное пойло. У барменов для таких простачков как ты всегда есть пару «особенных» бутылок под стойкой.
– Симона… Симона Курвуазье… я надеюсь, что там не она! Мне нужно позвонить! Мне нужно срочно позвонить! Нужно сказать им, чтоб остановили у ближайшего телефона, если только она возьмёт трубку – я вздохну с облегчением, и пускай везут меня, куда хотят!
Конте насмешливо расхохотался:
– А как же, остановят! И по рюмке нальют, и под аккордеон станцуют! Слушай, а эта Симона случайно не та старая шлюха с мерзким, упавшим до колен и изуродованным оспой лицом?
– Нет, она не шлюха! Старая – да, но не шлюха, я просто погорячился… Постойте, откуда вы знаете?!
– Прости, подслушал твои пьяные россказни. Так кто она такая? Какая-нибудь заносчивая богатая тётка?
– Вовсе нет, она – литературный критик! А я – писатель! – последнее слово особо гордо прозвучало в устах Ташлена.
– Вот оно что… Ты как Шекспир что ли, стишки да сценки пишешь? А те остальные – носатый, ехидный дебил и недоносок с гнилыми зубами – они кто, библиотекари?
– Те остальные тоже критики, члены жюри литературного конкурса! Я – Грегуар Ташлен, писатель-сценарист, который был жестоко обиженный и незаслуженно отвергнутый этими так называемыми «людьми»! Я написал великолепную пьесу, и представьте себе, Конте, мой сюжет распилили напополам и облили помоями от запятой до точки! Да ещё и на конкурсе, ещё и в Монпарнасе и перед залом, полным народу! Я тогда не выдержал, сорвался, и всё им высказал – как я их ненавижу и какие они тошнотворные зануды! Конте, я даже не угрожал ни Симоне, ни остальным, мы просто перекинулись проклятиями, о чём я глубоко сожалею и раскаиваюсь!
– Ну, от проклятий к делу, рукой подать… Тем более под градусом. Ты вообще ничего не помнишь?
– Нет, клянусь, вообще пустота! Господи, неужели я могу быть способным на такое?! Нет, Конте, нет! Я бы никогда такого не сделал, насколько бы ни была сильной моя ненависть, а она сильна, поверьте! Ненависть… Ненависть – это гнев слабых, Конте, слабых! И это даже не мои слова, а великого Альфонса Доде1! Я сам себя спрашиваю, нашёл бы я, находясь даже во власти зелёной феи, силы воли сделать это! И чемодан тоже не мой, я сразу это указал! Я так волнуюсь, Конте… Волнуюсь вот о чём: как думаете, они успели занести моё отрицание в протокол?
– Сейчас это самое малое, о чём следует волноваться. Меня больше интересует, кто пассажир в чемодане и как он туда попал. Если это один из твоих литературных уродцев, то я тебе не завидую, мсье Ташлен!
Внезапно Грегуар вскочил с места и начала тарабанить железками на руках о бронированные стены:
– Я не хочу на гильотину, Конте, я не виновен! Не виновен, слышите, надменные мрази, я никого не убивал!
– Заткнись, Ташлен, ты с ума сошёл?! Не лезь на рожон, ты и так в полном дерьме, ещё и меня за собой поволок! Ну и навязался же ты на мою голову, какого я только полез не в своё дело – лучше бы эти мужланы выкинули тебя без штанов за борт!
Горе-писатель замолк, но его пыл не угас – к несчастью для Конте, он вспомнил о демократии…
– А что, я должен смирно ждать заклания за чужие грехи?! Заковывать в наручники должны опасных преступников, а вести на эшафот – убийц! Убийц, Конте, убийц! А я не убийца!!! За что боролся Робеспьер и Жан-Жак Руссо? За что боролись отцы нашей демократии, ответь мне наконец?! Где равноправие, свобода и братство, где?! Конте, я вижу тебя в первый раз, но верю в твою невиновность! Вот что такое братство! Я не знаю, кто бедолага убитый, но я сочувствую ему и желаю расправы за него – вот это равноправие! И я жажду открытого разбирательства и следствия по произошедшему – это свобода!
– Ты идиот, Грег Ташлен, раз ты думаешь, что они будут аплодировать тебе стоя, выслушивая революционные речи и исторические трактаты о свободе личности! Да им закон не писан, им ничего не стоит проделать в твоей «свободной личности» сквозное отверстие. Ей-Богу, ты либо родился с золотой ложкой во рту, либо просто родился вчера, а то и час назад!