На некоем подобии площади нас ждал сюрприз.
Посреди деревни стоял высокий, в два человеческих роста, идол Морка — это их, оркский, бог, а напротив него, на огромном деревянном колу торчало человеческое тело, обнаженное и ободранное. Рядом, на таком же точно колу была насажена голова серого коня.
Солдаты столпились вокруг, рассматривая труп. В жеребце все сразу признали прекрасного коня Хозицера. А вот человек был так изуродован, что его скорее угадали, чем узнали, да и то, далеко не сразу.
— Неужели это Шумпер?
— Да нет, не похож!
— Да как тут поймешь, на кого он был похож. Говорю, Шумпер!
— Фельдфебель Линдхорст, посмотрите-ка сюда! Узнаете?
Курт взглянул, куда показывали ему солдаты, и разразился ругательствами. Я не сразу понял, в чем дело.
— Это наш сундук. Наш, ротный, — мрачно сообщил мне один из арбалетчиков.
Так-так.
Все вокруг, и особенно, арбалетчики, матерились так, что дым стоял коромыслом. И постепенно я понял, что произошло.
Незадолго до начала боя Шумпер, понимая, что шансов у нас нет, решил сбежать. Наверное, он рассчитывал проскочить между орками на быстром жеребце Хозицера. Украв ротную казну, он приторочил сундук на спину жеребца, и потихоньку рванул из лагеря, но все-таки попался оркам. Почему и как его схватили, для нас, конечно, останется неизвестным. Возможно, жеребец хауптфельфебеля был утомлен предыдущим переходом, а может, из-за тяжелого неудобного сундука он не мог быстро скакать, или сам Отто направил его прямо в засаду орков — этого уже не узнать. Сам Хозицер заяви что его жеребец, как благородное животное, несомненно, сам сбросил подлого дезертира с седла.
Так или иначе, и ротмистр, и конь оказались в лапах орков, с самыми плачевными для себя последствиями.
Но солдаты ругались не из-за этого.
Орки выпотрошили не только Шумпера, но и ротный сундук арбалетчиков. А это значит, что серебро роты теперь разошлось по поясам и кубышкам орков и смешалось с их собственным. Теперь это общий трофей, который придется делить с пехотинцами!
Все новые и новые горсти монет падали на расстеленный на земле плащ. Тут были самые разные монеты, но понять, какие тут из сундука арбалетчиков, было решительно невозможно.
— Какие монеты вы давали Шумперу при выплате жалования? — спросил меня красный от гнева Линдхорст.
— Право, я не помню, Курт. Я сам получил разную монету, и ландрские гротены, и крейцеры, и мариенгроши… Что было тогда у менял, то они мне и дали!
Обстановка накалялась. Солдаты уже стали хвататься за оружие. Арбалетчики хотели, чтобы из добычи была выделена сумма, которая находилась в их сундуке, на что пехотинцы резонно им отвечали, что никому неизвестно, сколько у арбалетчиков было там денег, и что арбалетчики, мол, сами виноваты — нужно правильно выбирать себе ротмистра, чтобы не попадать в такие переплеты. Я же не знал что предпринять. И те и другие, по-своему, правы!
— Стойте, стойте! Решим это в лагере. Пока все серебро и золото — на плащ!
Но они не унимались.
Если сейчас они передерутся из-за добычи, нам конец. И этот исход становился все более реальным с каждой секундой. Кто-то из пехотинцев уже схватил за грудки сержанта арбалетчиков, вот уже и оружие обнажено….
— Орки!
— Что! Где орки?!
— Вот, тут орки!
Все обернулись. Распря на время была забыта. Арбалетчики спешно взводили свое оружие, пехотинцы надевали щиты и шлемы.
Оказалось, обозные, продолжавшие шнырять по стойбищу, в одной из хижин откопали старуху — орчиху. Больше орков не было. Но это хотя бы отвлекло солдат от усобицы.
— Отлично! Давайте-ка посадим ее на кол рядом с Шумпером! Будет сладкая парочка!
Старуха орчиха только рычала и скалила гнилые клыки. Похоже, она была слепа, и не смогла сбежать с остальными. Кожа ее, усеянная татуировками и шрамами, выдавала долгую и нелегкую жизнь, которой, судя по всему, сейчас придет страшный конец.
— А она шаманка, — сообщил Клаус. — Судя по татуировкам и вот тем кольцам!
В ушах у старухи было несколько колец, которые солдаты сейчас со смехом вырывали.
— Эй, малый! — крикнул я. — Дай-ка сюда это кольцо! Давай-давай, не бойся, посмотрю и кину в общую кучу!
Клаус внимательно осмотрел снятые со старухи украшения. Потом подошел к ней и что-то прокричал по-орчиному. Та злобно прорычала что-то в ответ.
— Так, ребята, стой. Нам с этой старой крысой надо потолковать!
Мы с Азалайсой подошли ближе.
— Слушай, Аззи. Вот эта бабка явно варила для орков разное снадобье. Давай ты с ней потолкуешь, может быть, узнаешь что-то интересное!
— Ха. Так она и будет говорить!
— Думаю, будет. Если жить захочет…
Мы затащили старуху в вонючую круглую хижину и начали допрос. Но, как и предполагала Аззи, старая орчиха категорически отказывалась говорить. Я показал ей нож — бесполезно. Точно, слепая. Зашел сзади и, задыхаясь от вони, поднес нож ей к горлу — тоже без толку. Ткнул ее острием под ребро — орчиха хрюкнула, но говорить не стала.
— Что можно сделать тут, Клаус?
— Что сделать, вы спрашиваете? Ответ очевиден! Прирезать ее, да и вся недолга!
— С удовольствием, но нам нужно ее допросить.
— Тогда просто напоите ее в свинью. Орки очень нестойки на алкоголь. А как напьются — становятся совсем дурные!
— Это можно. Клаус, собери-ка вино из солдатских фляжек! Скажи, я приказал.
Вскоре он вернулся.
— У солдат почти ничего нет, вылакали еще с утра, пока сюда шли.
— Тогда спроси у мага, у него всегда есть.
Через минуту ко мне прибежал недовольный Литц.
— С ума сошел, Энно? Поить моим кларетом эту сволочь? Дайте ей солдатского пойла!
— Солдатское кончилось две битвы назад. Разве тебе не жаловались твои собутыльники?
Литц фыркнул.
— Я пью исключительно с господами рыцарями. У Рейсснера еще оставалась фляжка!
— Давай свое и возьми у Рейсснера. Нам понадобится много выпивки.
Но собрать достаточно вина не удалось — его просто не было. Носимые фляжки у всех были полупусты, а тащиться в лагерь не хотелось.
— Давайте что есть, — вдруг сказала мне Аззи, странно улыбаясь.
Мы слили вино в один кувшин.
Аззи достала из-за пазухи небольшую подозрительного вида склянку и плеснула в кувшин.
— Белладонна, — подмигнув, одними губами шепнула она мне.
— Влейте это в нее! Только аккуратно. Не проливать! Больше у нас вина нет.
Пара солдат с удовольствием схватила орчиху за горло. Ей запрокинули голову, разжали ножом гнилые зубы и влили отравленное вино внутрь.
— Теперь подождем, — сказала Аззи, рассматривая старуху, как лягушку для препарирования.
Несколько минут ничего не происходило. Затем старуха начала что-то тихонько напевать, качая головой. Она на глазах становилась все более и более пьяненькой. Морщинистая морда улыбалась, все происходящее вокруг ей уже нравилось…
— Она готова, коммандер. Пьяна в стельку!
— Отлично! Аззи, спрашивай. Клаус, переводи нам!
Азалайса задавала вопросы, то и дело тряся перед глазами старухи то пучками разной сушеной травы, найденными в хижине, но разными банками и пузырьками. Та заплетающимся языком что-то отвечала. Клаус с трудом все это переводил — видимо, было много специфичных слов, которые он не знал ни на человеческом, ни на орочьем языке. Мне это вскоре надоело, и я вышел из душной, пропахшей навозом и орками хижины на воздух.
Солдаты тем временем закончили сбор трофеев. Мы нашли две дюжины неплохих мечей, кинжалов и тесаков под человеческую руку — видимо, это были старые трофеи орков. Также на плащ легло серебро монетой и орочьими слитками примерно на шесть фунтов — очень достойный улов с одной-то деревни! Нашлись также седло и конская сбруя — их придется отдать Хозицеру — несколько дюжин свиных шкур, выделанных и сыромятных, сапоги и дублет Шумпера. Еще солдаты натащили всякого железа — ухваты, топоры, гвозди, кочерги и так далее, полосовое железо, несколько медных и железных котлов и котелков. Нашелся и отнятый орками у Шумпера меч, когда-то принадлежавший рыцарю Эйхе.
— Давайте так, — предложил я солдатам. — Серебро в слитках — общая добыча, тут нет сомнений. Все мариенгроши — отдать арбалетчикам, навряд ли орки могли добыть их иначе, чем из их сундука. Ландрские гротены и другую монету — делим пополам. Пойдет?
Все остались недовольны — арбалетчики — тем, что не возместили своего убытка в полном размере, пехотинцы — несправедливым попранием обычаев дележа добычи. Но их взаимное недовольство хотя бы не достигало таких размеров, при которых поднимают оружие на соратников. Ну и ладно, это все, что мне надо!
— А вам, ребята, действительно, следовало лучше выбирать себе ротмистра, — заявил я арбалетчикам. — Никто не виноват, что ваш командир оказался вор и негодяй!
Однако бурление умов от этих моих утешений отнюдь не стихало. Денежный вопрос — всегда болезненный.
Вдруг из хижины, где я оставил Клауса и Аззи, раздался сдавленный хрип. Я бросился туда.
Старая орчиха освободилась из пут. Порвав веревки на запястьях, она душила Клауса, пытаясь добраться до него своими клыками. Аззи держала ее за редкие волосы, оттягивая от горла Клауса, и молотила кулаком, но толку от этого было мало.
Я достал кинжал. Надо ударить ее под лопатку. И все. Верное дело. Проще простого. Она спиной ко мне. Клаусу нужна помощь!
Но я никогда еще не убивал разумных существ! Даже в бою!
Майнфельд шагнул мимо меня и воткнул что-то старухе снизу под ребра. Та даже не дернулась, продолжая яростно душить сержанта. Дитрих снова ударил, потом еще, и еще раз. В хижину влез солдат с тесаком, и с размаху рубанул старую ведьму по затылку. Затем они с фельдфебелем стали яростно колоть живучую тварь, не считая ударов.
Наконец она обмякла и повалилась на пол. Темная, как зеленка, кровь растекалась вокруг. Клаус сидел на глинобитном полу рядом, тяжело дыша. Из шеи его текла кровь — когти орчихи располосовали кожу, но до яремной вены ей добраться не удалось.