Рафинад приблизился. На бойком английском Рафинад что-то сказал скрипачу. Тот оживился. Удача, кажется, улыбнулась фарцовщику с полевым биноклем, что просил за свой товар пятнадцать долларов. После нескольких фраз, сказанных Рафинадом, музыкант тяжело вздохнул, печально покачал головой, полез в карман, достал двадцать долларов и протянул парню. «Сдачи не надо», — перевел Рафинад. Молодой человек решил не упускать момент и тотчас извлек из кармана новенькие командирские часы. У каждого из здешней фарцы подобных бачат было не меньше дюжины, последнее время часы не очень покупались. Рафинад вновь что-то проговорил по-английски. Скрипач расхохотался и протянул десять долларов — красная цена за часы… Стоящая вокруг фарца обмякла. Обидно, уплыл такой жирный лох, и кому? Какому-то чучмеку. А главное, откуда свалился этот знаток английского, что так красиво расколол американца.
— Есть еще что-нибудь? — спросил музыкант у парня. Тот огорченно пожал плечами, но вдруг сообразил и снял с руки свои часы, обычную пластмассовую штамповку. Музыкант засмеялся и покачал отрицательно головой. Извлек из кармана две пачки сигарет «Мальборо». Одну протянул парню, вторую Рафинаду, презент!
Фарца зашлась от зависти. Но тусовка есть тусовка, сегодня тебе повезло, завтра — мне…
Какой-то активист с повязкой на руке, вдвоем с милиционером, принялся вызволять музыкантов. Взявшись за руки, музыканты потянулись за своими спасителями к служебному входу филармонии.
В этот момент подкатил еще один автобус с иностранными туристами, приехали послушать симфоническую музыку… Ну, это другое дело! Нормальные ребята, многие уже держали в руках товар для «ченча» — импортные портки, майки, поношенные шузы с тщательно отмытыми подошвами. Видно, ребята из скромных иноземцев — то ли поляки, то ли болгары…
Фарца оживилась.
Рафинад и светлоглазый молодой человек двинулись по улице Бродского. Молодого человека звали Чингиз, он был студентом второго курса финансово-экономического института, жил в общежитии. Чингиз предложил Рафинаду пять долларов за помощь. К тому же эти пять долларов были залетными, не предусмотренными торгами. Рафинад счел предложение справедливым. Они зашли в ресторан «Невский», где в итоге и просидели все заработанные доллары.
— Что ты сказал американцу? — вспомнил после четвертой рюмки Чингиз.
— Сказал, что бинокль участвовал в Сталинградской битве и взятии Берлина. Что твой дядя — инвалид войны. И сейчас ему нечего есть. Что он неделю не держал во рту и крошки хлеба, — ответил Рафинад.
— А насчет командирских часов? — спросил Чингиз.
— Что второму твоему дяде, полковнику, не хватает десяти долларов на покупку «вольво», что он — жертва прекращения холодной войны между нами и Америкой, — ответил Рафинад.
После той истории Чингиз не раз просил Рафинада ассистировать ему при сделках с иностранцами, отстегивая Рафинаду приличные комиссионные. Особенно в свои дела он Рафинада не посвящал. За полгода Чингиз как-то разгладился, обтянутые скулы порозовели. Он даже купил автомобиль, подержанную «копейку», как называли «жигули» первой модели. На тусовке у Гостиного двора, да и на площади Искусств, его признали авторитетом. Каким образом произошла подобная метаморфоза, Рафинаду было неизвестно. Вообще Чингиз перестал приглашать Рафинада на дело — он и сам стал вполне прилично разговаривать на английском, к удивлению Рафинада. Виделись они все реже и реже. Когда же они встречались в последний раз? Месяца три назад, не меньше, — и вдруг телефонный звонок с просьбой прийти с утра в общежитие…
Троллейбус притормаживал. Сквозь немытые стекла Рафинад видел щербатые двери общественного туалета и, вспомнив вчерашнюю ночную встречу, засмеялся в голос. Сидящая рядом девушка отодвинулась к краю сиденья. Рафинад скосил на соседку глаза. Прямые светлые волосы прятали щеку, проявляя милый, чистый профиль. Рафинаду нравились такие простые лица.
— Не бойтесь, я не пьян, я вспомнил смешное, — произнес Рафинад.
— Я не боюсь, — голос незнакомки звучал без жеманства и был приятен на слух.
Рафинад знал, что его интонация — барская, интеллигентная — нравилась слабому полу. Это потом он проявлял себя то наглецом и хамом, то милым и обаятельным, в зависимости от намерений и настроения. Но первое впечатление…
— Что вы читаете? — выдержав тактичную паузу, полюбопытствовал Рафинад.
Незнакомка молча развернула книгу обложкой. Рафинад уставился в название, но прочесть не смог— троллейбус трясло, да и само название казалось размытым.
— Не пойму, — сказал Рафинад. — Что-нибудь из жизни лордов?
— Вот именно, — улыбнулась незнакомка и откинула волосы. На красивом овале щеки появилась глубокая ямочка. — Лордов и лордих, — она вновь уткнулась в книгу.
Рафинад ерзал, вытягивал шею, пытаясь что-нибудь прочесть в книге соседки, ему не хотелось терять нить разговора.
— Как вам удается читать при такой тряске? Я даже думать не могу, мысли из ушей сыплются.
Незнакомке шутка понравилась, краешек губ изогнулся в улыбке. Рафинад подумал с досадой, что ему выходить сейчас, а может, проехать немного дальше, прояснить знакомство?
Троллейбус стал причаливать к остановке у Казанского собора. Незнакомка захлопнула книгу и поднялась. Рафинад возликовал и тоже поднялся, мельком оглядев ладную фигуру в красной куртке и черной юбке. Сколько же ей лет, подумал Рафинад, и решил, что за четвертак наверняка перевалило.
— Значит, судьба, — промямлил в спину незнакомки Рафинад. — Я тоже выхожу у Казанского.
Невский проспект в это утреннее время был ленив и малоподвижен, стояла короткая пауза между временем тех, кто спешил на работу к семи-восьми, и тех, кто занимал свои рабочие места с десяти-одиннадцати… Это позже проспект заполнят горожане, туристы, патриоты, подпирающие драный забор у Гостиного двора, проклинающие демократов и сионистов, разновозрастная фарца, приезжие и службисты, что, отметив себя на рабочем месте, отправляются в «местную командировку» — бездумно шнырять по Невскому, пользуясь мягким осенним деньком. В магазины, особенно продуктовые, заглядывать бесполезно: прилавки удручающе пусты. А обескураженных ленинградцев дурили вопросом: висела ли в знаменитом Елисеевском магазине хрустальная люстра в зале или не висела? Вроде бы еще вчера висела, а сегодня уже и не висит. Устраивались диспуты, опрашивали стариков, у которых время не отшибло память. Телекомментатор с рысьими глазами уверял горожан, что хрустальная люстра висела, но ее сперли во время очередного ремонта магазина. И продали за границу. Об этом громко рассуждали многие из тех, кто мотался по Невскому в надежде как-то отоварить свои законные продуктовые талоны, выданные в жилконторах…
Незнакомка шла с непроницаемым видом, желая дать понять своему навязчивому спутнику, что ей не до него. Подобное не часто случалось с Рафинадом, во всяком случае на первой стадии знакомства.
— А вы как полагаете, висела люстра в Елисеевском или нет? — проговорил Рафинад бодрым тоном.
Незнакомка пожала плечами и, не поворачивая головы, ответила, что ее сейчас интересуют собственные заботы. И вообще, им лучше расстаться, она спешит дочитать книгу, которую надо вернуть.
У Рафинада довод незнакомки вызвал замешательство, он даже сбился с ноги и отстал на несколько шагов.
К его удивлению, незнакомка свернула на набережную канала Грибоедова и пошла по направлению к финансово-экономическому институту.
— Вы не поверите, но наши пути совпадают! — воодушевился Рафинад. — Пока совпадают.
— Очень может быть, — раздраженно отозвалась незнакомка.
Она остановилась у Банковского мостика. Рядом с каким-то грязно-коричневым автомобилем иностранной марки. Широкий и длинный, автомобиль, словно огромное старое корыто, перегородил наполовину проезжую часть набережной. Рафинад видел натянутую на спине красную кожу куртки. Чуть склонив голову, незнакомка уперлась локтями о перила, цепко придерживая над водой раскрытую книгу.
Коря себя за унижение, Рафинад робко попросил номер домашнего телефона незнакомки. Та ответила через плечо, что телефона у нее нет. Что она сама позвонит, если будет настроение. Обернулась и, не скрывая досады, записала номер телефона Рафинада, заключив в скобках имя «Рафик», а через запятую — «троллейбус»…
— Меня зовут Инга, — проговорила она нетерпеливо, желая поскорей избавиться от назойливого спутника.
Рафинад кивнул, сделал несколько шагов в сторону и посмотрел через плечо. Инга отвернулась к воде, склонив голову над книгой. Желание вернуться и вновь заговорить скрутило Рафинада. Казалось, провалилось в бездну все, что окружало его сейчас: и узкий Банковский мостик со львами-грифонами, и здание бывшего Ассигнационного банка, создание гениального Кваренги, в который впихнули финансовый институт, и студенты, что топтали асфальт институтского двора. Рафинад видел только склоненную спину, затянутую красной кожей, черную юбку, скрывающую округлые бедра и красивые высокие ноги в изящных сапогах… Словно во сне, Рафинад обошел нелепый автомобиль, отделяющий его от Инги. Рафинада толкали неутоленное любопытство и нежность.
Инга выпрямилась. Ее прозрачные с голубым отливом глаза смотрели на Рафинада серьезно и строго, без кокетства, без укора. Никак не смотрели. Еще острее распаляя воображение.
— Очень прошу вас… Позвоните мне, — проговорил Рафинад.
В его облике наступила перемена, какая-то искренность и трогательная возбужденность. И голос звучал без вальяжной интонации, сбивчиво и неуверенно.
— Я позвоню. Я обещаю, — ответила Инга без улыбки…
Запах прокисшей еды и алкоголя стеной стоял в полутемном подъезде общаги финансово-экономического института. Оконце прятало дежурную — пожилую тетку в очках. Рафинад прошел мимо, не вызывая у дежурной никакого интереса. Она продолжала поглаживать серую дворовую кошку.
Чингиз жил на пятом этаже в трехместной комнате. Жил один, откупив у коменданта две соседние кровати, что, опрокинутые на попа, стояли в коридоре, подобно стражникам, по обе стороны двери, пряча несметное количество пустых бутылок, каких-то проводов, драных книг, ржавых консервных банок. На дверях держалась полузатертая надпись: «Изолятор». То ли и впрямь в комнате когда-то размещался изолятор, то ли студенческая шутка…