Наши себя в обиду не дадут.
Дождь. На улице грязь. Под станками грязь.
Ишь, какой толстый — нами выращенный князь!
Ишь, какой жирный — нами выращенный царь…
А ну, вали от станка,
а ну, отсюда жарь.
Поглядеть захотелось
на раба своего?!
А рабы сами справляют твое, твое торжество!
А мы сами тебе рукоплещем!
Да ты сам — из нас!..
Ты ж за соседним станком горбился…
Вот тебе и раз!..
Ну, выпялился,
ну, вырядился, царь!..
Давай, отсюда вали…
Ох… О-ох… Чем это вы мне…
так больно…
руку прожгли…
«…Маленькая, ты не плачь…»
Парня, качаясь, девка слушала.
Затрясясь, в подушку себя обрушила.
…Маленькая, ты не плачь.
Глажу тебя по щеке.
Я не врач. Я не палач.
Не вблизи. Не вдалеке.
Матушка, да я в тебе.
Деточка, да ты во мне.
Пот соленый на губе,
На глазном Вселенском дне.
Небо — твой Молитвослов.
Воробьи повдоль стрехи.
Не отмолишь ты грехов.
Губы дурочки тихи.
Болевая немота.
Влей, сестра, аминазин.
И к подножию Креста
Так неспешно заскользим.
По сугробам звездчатым…
Ледяным котельным…
Скатертям бахромчатым
Белизны смертельной…
— …Не надо. Не надо. Не хочу. Нет.
Я не рожала его на свет!
Ну и что, в мусорном баке нашли…
Вот он голос подает… из-под земли…
Помню: раскалывал надвое боли чугунный лом.
Я пуповину обрезала кухонным бедным ножом.
Материн тулуп наспех на плечи мне упал.
Ветер во дворе достоевском орущий лоскут трепал.
Дождь — оболгали.
Снег — засудили…
Хоть с ветром — не делайте ничего!
Я никогда! Не рожала его!
(Шепотом). Нянечка… хлороформу дай…
И я пойду… туда, за ним… прямо в Рай…
…Вдохни. Наркоз я распылю.
Но сладкий сон — увы, на время.
Как чисто я тебя люблю —
Тебя, в грязь скинувшую бремя.
Раскрой во сне галчиный рот.
Твоей Пьеты страшнее нету.
Но как продолжится твой род,
И кто пойдет гулять по свету?
Ты спишь. Уста твои теплы.
Наркоз силен. Но явь сильнее.
Ребенок твой летит из мглы
За яркой свечкою… за нею…
«Какая жизнь у нас пошла…»
Какая жизнь у нас пошла
По новой отворяют храмы
Портрет казненного из рамы —
Над бурей моего стола
Как перелетно полетели
Раздумья о снегах пути
Где нам отцы в вагонах пели
Пред тем как навсегда сойти
Какая жизнь Какие бабы
Идут по улицам в мехах
Одну из них сейчас хотя бы
Раздеть
да это ж просто страх
Все закордонные наряды
Помады снятся наяву
А рядом — жесткий высверк взгляда
Воробышка из ПТУ
А матерь голову ломает
Во что детей зимой одеть
И в магазине высыпает
В ладонь коричневую медь
И глазом цепким все считает
Мы рождены чтоб есть и пить
Все ж ей копейки не хватает
Чтоб золотую снедь купить
А рядом — пляшут у киоска
Газеты рвут из грубых рук
Ах переделка переноска
И перекос и перестук
Переработка перегрузка
Лети дави дыми спеши
Идет усушка и утруска
Больной безбожием души
Качалась просмоленной лодкой
Но где-то ребра дали течь
И нету водки и селедки
Чтобы веселье уберечь
Что вырублено топором
Пером веселым
не напишешь
Страна ты сумасшедший дом
Но крики ты свои не слышишь
БЕС
Из песни не выкинешь слова. В снегу — отпечатками шин —
По зимнему городу — снова — мой мертвый, мой младшенький сын.
Мы в сад его детский водили: на край подгорелой земли.
Его там стеклом накормили: зачем — в пироге запекли?
Я так с корешами забылся — казалась бутылкой звезда.
И разум во мне помутился. И встали внутри холода.
Тогда я старшого закутал в повыцветший материн плед,
И с ним из окошка в остуду шагнул я под фары планет.
И только мы в небо ступили — нас бесы как взяли в кольцо!
И понял я: нас не любили — привычно плевали в лицо
Старухи, в метро помертвелой, в поющего рок пацана,
В калечное юное тело, где в корчах бугрится война,
В румяную, у “Метрополя”, девчонку, что вышла на съем,
И в белое снежное поле в гудящем молчанье немом…
И понял я: больше не будет ни ругани, ни автобаз,
А будут любимые люди ночами молиться за нас!
А будут веселые бесы меня и моих сыновей
Кружить над полями и лесом, над призрачным миром людей!
Над острой рекой ледяною, что режет ржаной, земляной!..
…Над бедной моею женою, что рядом лежит за стеной.
«…Руки складываю лодкою…»
…Руки складываю лодкою.
Пересохшими — твержу:
Дай Бог сил остаться кроткою,
Коль ключицею — к ножу…
Бедные! По жизни мечемся!
Как мороженым в метро
Обжигаем губы медные,
Нищей родинки тавро!
Как детей своих голубим мы
Раз на дню, а то и два!
Как ночьми друг друга любим мы,
Наспех вытрепав слова…
Как бежим, не слыша музыки,
Грея мятую деньгу,
Мысля так:
…имею мужество…
Мысля так:
…еще смогу…
«Друзья по палате — Витька немой…»
Друзья по палате — Витька немой,
Курящая травы Манита!
Куда мы попали?.. Должно, домой…
Супы дают из корыта…
Куда мы попали? —
Вот в этот мир,
Где зарево — за решеткой,
Где на вокзале лежит меж людьми
Убитый подросток кроткий?..
Друзья мои… вот и шприцы несут,
А следом — клейкую кашу…
И нас от жизни уже не спасут,
Не обнесут сей чашей.
Друзья мои… звери… птицы мои…
Огарки… лучины… свечи…
Схожу с ума от чистой любви.
…Неужто меня — излечат?!
СТАРУХА В КРАСНОМ ХАЛАТЕ. ПАЛАТА РЕМИССИИ
Глаза ее запали.
Рука ее худа —
На рваном одеяле —
Костистая звезда.
Бессмертная старуха!
Напялишь ты стократ —
И в войны, и в разруху —
Кровавый свой халат.
Над выдохами пьяни,
Над шприцами сестер —
Ты — Анною Маньяни —
Горишь, седой костер.
Ты в жизни все видала.
Жесть миски губы жжет.
Мышиным одеялом
Согреешь свой живот.
Ты знаешь все морозы.
Ты на досках спала,
Где застывали слезы,
Душа — торосом шла.
Где плыли пальцы гноем.
Где выбит на щеках
Киркою ледяною
Покорный рабий страх…
О, не ожесточайся!
Тебя уж не убьют —
Остылым светит чаем
Последний твой приют.
Так в процедурной вколют
Забвенье в сгиб руки —
Опять приснится поле,
Где жар и васильки…
И ты в халате красном,
Суглоба и страшна —
О как же ты прекрасна
И как же ты сильна
На том больничном пире,
Где лязганье зубов,
В больном безумном мире,
Где ты одна — любовь —
Мосластая старуха
С лицом, как головня,
Чья прядь за мертвым ухом
Жжет языком огня,
Чей взор, тяжел и светел,
Проходит сквозь людей,
Как выстрелами — ветер
По спинам площадей!
Прости меня, родная,
Что я живу, дышу,
Что ужаса не знаю,
Пощады не прошу,
Что не тугую кашу
В палате душной ем,
Что мир еще не страшен,
Что ты одна совсем.
«…Куда мы премся, милые…»
…Куда мы премся, милые,
Огромною толпой?
Что будет за могилою —
Побудка и отбой?
Куда идем мы, родные?
А там, куда идем,
Веселые, голодные,
Под снегом и дождем, —
И плясуны площадные,
И сварщики ракет,
И судьи, беспощадные,
Когда пощады нет,