Коммунальная квартира
Глава 1Медный таз и другие жильцы
Большой медный таз, висящий на гвозде в тёмном и узком коридоре, чуть левее от вешалки, очень любил, когда в нём купают маленьких детей. Если этого долго не происходило, он падал в самые неожиданные моменты с оглушительным, прямо-таки колокольным звоном. С тазом не было почти никаких проблем, пока Настёна из следующей за кухней комнаты была маленькой и помещалась в него. Но с тех пор как девочка засобиралась в школу, таз падал постоянно.
Инна Михайловна пробовала в нём стирать, но это не помогало.
Можно было не вешать таз на гвоздь с вечера, но к утру он всякий раз оказывался на стене. А потом падал. Витька из маленькой угловой комнаты попробовал решить вопрос кардинально и унёс дебошира на помойку.
На следующее утро таз снова висел на гвозде: гордый, вызывающий, демонстративно измазанный с одного бока какой-то протухшей снедью, в которую угодил в баке.
Таз затаил обиду.
Инна Михайловна даже вызвалась посидеть с сынишкой соседки с первого этажа, хотя обычно в квартиру старались не приводить посторонних. Но Мишенька был очень маленьким и навряд ли мог что-то запомнить. Или нажаловаться матери, что тётя Инна его внепланово помыла. Мыться Мишенька не любил. Он очень возмущался и вырывался. То ли из-за клиента-скандалиста, то ли всё же сыграла свою роль обзорная экскурсия к помойным бакам, но таз в ту же ночь свалился снова и аккурат, когда Витька доделывал очень сложный и требующий кропотливой работы чертёж. Как таз подгадал момент, в который уставший инженер потянулся за чашкой и сделал глоток, осталось невыясненным, возможно, помог тот самый подельник, который ночами вешал таз на гвоздь и который не поленился сходить за ним на помойку: потому как поверить в то, что таз вернулся своим ходом, всё-таки не получалось.
Забрызганный чертёж тут же поплыл, он был безнадёжно испорчен.
Таз ликовал. Он мог считать себя отмщённым.
А Витька чуть не запил. Он был молод, и несправедливость больно его задевала. Если бы Витька сначала запил, и потому не закончил чертёж в срок, было бы оно ничего. Потому как вина лежала бы на нём, как и ответственность. Но чтобы вот так…
— Ты пойми, Виктор Сергеевич, походы против системы — они всегда вот так вот и оканчиваются, и ещё хорошо, что сам цел остался. Вот ты бы подумал, прежде чем горячится: таз тот висит на гвозде, сколько я себя помню, а я тут дай бог живу, с самого первого ещё уплотнения. Вот и скажи, Виктор Сергеевич, если бы можно было его просто снять, да и всё, застал бы ты этот таз на стене? То-то. Вам, молодёжи, лишь бы куда-то бежать без оглядки на прошлое.
— Неделя работы! Неделя! Ночами не спал! — причитал Витька и всё косился на непочатую бутылку, которую из магазина принёс прежде, чем сосед его за поиском рюмки застукал и бутылку ту отнял, поставив на подоконник.
— Пьянство в одно лицо — это уже алкоголизм, Виктор Сергеевич. Оно и в двадцать лет так, и в шестьдесят.
— Со мной, может? Чертёж помянем?
— Нет, я горькую не жалую. Ты вот что. В кладовую иди.
— Зачем⁈ — поразился Витька.
— Ну… — неопределённо пожал плечами сосед. — Там чего только нет. Может, и собутыльник найдётся. А может, и чертёж подходящий даже.
— Правда, что ли?
— Я, Виктор Сергеевич, врать не приучен. Я, знаете ли, в той кладовке счастье своё в 50-х нашёл. Вот оно как бывает.
— Марьяшка — из кладовой⁈ — так и отшатнулся вместе с табуреткой Витенька. — Это как так⁈ Она же на работу ходит! Детей рожает! В государственной больнице на учёте стоит!
— А я её вместе с документами нашёл, Виктор Сергеевич! — хохотнул дядя Семён. — Говорю же: чего только нет в той кладовой, пользуйтесь!
Глава 2Демьянова живность
За какие заслуги Демьяну Денисовичу государство выделило комнату, было для всех загадкой, как и то, где тот работал. На службу старик ходил исправно, и стояли бы на дворе другие времена, все бы верили свято, что Демьян Денисович — поп. Был он таковым по всем признакам, и в особенности внешним. А ещё он был добрым и жалостливым: оттого жили в его комнате три собаки, семь котов и две кошки. Раньше были ещё канарейки жёлтенькие, по утрам после восхода солнца галдевшие неприятно, но проблему с ними коты решили на своё усмотрение. Прочая животина Демьяна Денисовича, как ни странно, никому неудобства не доставляла.
Как он уговорился с неявными обитателями квартиры на предмет котов с собаками, оставалось делом не выясненным. Вон сколько раз маленькая Настёна приносила домой блохастых подзаборных завсегдатаев и выпрашивала у отца с матерью их оставить, а дольше недели никто не задерживался. Дёру давали сами, целыми и невредимыми, но абсолютно всегда. И тут уж было неважно: заперты окна или даже заклеены поролоном с бумагой по случаю зимы наглухо, а ход на свободу отыскивался. Даже щеночек Тявка, главная Настёнина надежда, просидевший шесть дней на поводке, прикреплённом к ножке огромного шифоньера, исчез. Настёна уже была готова лить по нему слёзы, потому как поводок оказался странно отгрызенным, что юному щенку навряд ли было по силам, но Тявку вскоре заметили в балке за домом в компании дворника. С ним он потом и подрос в очень солидного пса, и с Настёной при встрече всегда здоровался.
Просто обычно животным сложно было ужиться в квартире с уже ужившимися плотно и всерьёз. Животные — они мудрее людей. Да и выбора у них побольше.
Демьяновские питомцы со всеми нашли общий язык. Хотя и они порой пропадали тоже. Но на время. Ходили на ту сторону, в гости. Чёрная кошка Мурка раз после такого визита вернулась белой. Не седой, а белой-белой, что ей, как оказалось, очень даже шло. Была это именно Мурка наверняка: и по мордочке было видно, и по надорванному левому уху, и потому, что на имя своё она продолжила отзываться, может, даже и поохотнее. А ещё белая Мурка начала Демьяну на прикроватный коврик странных мышей носить. Трёхлапых и каких-то, что ли, сиреневых. Диковинного, в общем, окраса.
Одного такого мышонка Гришка, старший сынок Семёна и Марьяны, лабораторный работник, унёс втайне, сунув в коробочку из-под мамкиной дефицитной пудры, в своё НИИ. Не давала Гришке покоя домашняя небывальщина, очень хотел он в ней разобраться, потому и в науку пошёл.
На другое после того утро Гришки в кровати к звонку будильника не нашлось, и весь день Марьяна ходила смурная, даже поссорилась с Инной Михайловной по поводу сушки белья на верёвках в кухне, хотя была по природе своей существом неконфликтным.
Гришка объявился три ночи спустя, голубоглазым блондином. И больше ничего странного из дому не тащил, хотя науку не бросил.
Да и на новый облик неожиданный никто не жаловался. Гришка, может, только благодаря ему и нашёл себе жену.
А значило это, что в квартире появилась новая жилица…
Глава 3Слив ванны
Из слива в ванне часто доносилось чавканье. Приглушённое и отдалённое обычно, оно иногда поднималось по трубе, и в такие дни Настёна наотрез отказывалась мыться, поминая с теплотой медный таз, в котором уже не помещалась. У Демьяна была теория, будто то, что чавкает, очень не жалует томатную пасту.
Когда на кухне мылись кастрюли от борща или сковорода из-под тефтелей, чавканье из слива в ванной разве что наружу не вылезало. Инженер Витька такую теорию высмеивал хотя бы просто потому, что эти коммуникации не были связанными: даже генплан дома откуда-то выдрал, пытаясь вразумить чудаковатого соседа.
Дед Демьян, улыбаясь в бороду, попросил любезно указать на плане отмеченную связь между розетками в его, Витькиной, комнате и в часто пустующей Г-образной на другом конце квартиры, а если связи нет, то объяснить, почему стоит Витьке подключить что к питанию, в Г-образной всегда включается напольный торшер.
Вопрос был в целом с подвохом, потому как торшер включался, даже если его вилку на шнуре вовсе из розетки вытащить. Демьян пытался донести, что в их квартире не стоит искать связи на поверхности или там на генплане.
А Настёне добрый дедушка подарил закрутку с томатами, чтобы она перед мытьём пол чайной ложечки в слив клала.
И проблема с чавканьем разрешилась.
Глава 4Хлопоты
Перед тем как должна была въехать Гришкина молодая жена, то есть перед торжественным днём их бракосочетания, в квартире все ходили взбудораженными и всяко старались почву к этому делу подготовить.
Инна Михайловна снова похитила Мишеньку и искупала в тазу. Настёна с вечера ухнула в слив ванны три ложки томатной пасты, и ещё одну — в отверстие раковины.
Марьяша, вместо того чтобы гладить сыновний выходной костюм, почти три часа стояла на табурете перед решёткой вентканала и с кем-то там переглядывалась, стараясь донести мысль о необходимости затаиться хотя бы на время, чтобы человек привык.
Настёнин папа, дядя Вася, скатал в коридоре ковровую дорожку и утащил во двор, где от души отходил выбивалкой на турнике. Надеялся, что хотя бы пара дней пройдёт прежде, чем пыли снова накопится достаточно для того, чтобы со скуки хватать идущих за лодыжки.
Витька смазал кресло-качалку на кухне и все дверные петли маслом. Всяко тише будет ночное блуждание. Хотя с половицами паркета ничего не попишешь.
Демьян вооружился новеньким острым лезвием для опасной бритвы и с рассвета подчищал на обоях фигурку девочки из палочек. Имела та дурную привычку пританцовывать там, где проявлялась, что в особенности будоражило редких случайных гостей. Хотя сам Демьян это время от времени использовал для лечения алкогольной зависимости. Приводил в квартиру того или другого худощавого жилистого товарища со взглядом безумным и упрямым, часто одетого к тому же в тельняшку, вёл туда, где на обоях фигурка проступила на месте хорошо видном. Сажал там на низенькую скамейку, а другую, квадратную и высокую, ставил заместо стола. Стелил газету, вынимал пузырь и солёных огурцов банку из кладовой (никогда там огурцы не заканчивались). Наливал по первой, осушал с гостем. Вторую сам всегда пропускал, от третьей недопивал половину. Потом отлучался в уборную.