Из пятитомника сочинений Пушкина получился зал-амфитеатр. Настёне нравилось прыгать со ступени на ступень или играть, перескакивая через одну — то вверх, то вниз. Кошки и собаки Демьяна тоже любили ступени и располагались на них для комфортного сна или своей весёлой возни.
Кухни в халабуде не было, скорее, кладовая. Запасы там прибывали сами собой: к тому, что давала мама, и к сокровищам, приносимым дядей Демьяном, на полках кладовой произрастали (Настёне нравилось это слово) новые и новые радостные для детского сердца штуки: то проклюнутся сахарные леденцы-петушки на палочках, то вспухнут капельками конфетки «монпансье», то грибами-вешенками пожалуют гроздья пряников.
Имелся ещё кабинет, там посреди огромной комнаты стоял только один-единственный письменный стол, кресло около него и имелся раскрытый букварь и тетрадка в косую линию. В кабинете Настёна не играла. Он у неё просто наличествовал, но в воздухе его веяло скукой.
Спальня была, наверное, восточной. В ней не стояло кровати, она вся была мягкая, полная перин и подушек. Иногда во сне там можно было потеряться, если сон активный и получается, что Настёна катается из стороны в сторону.
В последнюю комнату девочка не ходила, как и в кабинет, но не из-за скуки, а со страху. Та находилась под люком из сетки кровати. В той комнате кто-то жил, но был не совсем хорошим. И сопел. Иногда угрожающе. Сопение то и дело слышалось в саду и в бассейне, если задержать дыхание и нырнуть.
На люк в пятую комнату Настёна поставила статую КАМАЗа, получившуюся из забытой съехавшим давно-давно другом Димой Мякушкиным машинки. Колёса пришлось промазать суперклеем, чтобы статуя не съехала, и то, что сопит, не выбралось наружу.
Глава 24О том, как Иннокентий в чертовщину не верил
Вставшая туманом пыль не оседала, а словно бы сгущалась. И стало темно. Наверное, дверь на кухню закрыли, а свет кто-то выключил из экономии. Иннокентий считал, что электрическую лампочку в коридоре днём и вовсе включать нежелательно, достаточно природного освещения. Конечно, если на кухне готовят, дверь лучше прикрыть.
Но сейчас-то не готовили.
А откуда ступеньки? Может, кто-то открыл дверь на площадку? И он в этой пыли не заметил, как спускается на первый этаж? Но ведь он скатывал ковровую дорожку в обратном от входа направлении!
Кеша протянул руку, вслепую сдвинулся вправо и нащупал стену. Странную какую-то, словно бы состоящую из каменных кирпичей. Похлопал себя по карманам в поисках папирос и коробка спичек. Нашёл. Чиркнул одной.
Но всё равно ничего не увидел.
Продвигаясь вдоль стены, он переступил через скатанную дорожку и шёл вперёд, пока не насчитал сто шагов, что было уже ну решительно невозможно.
Кеша нахмурился.
— Чертовщина какая-то, — вынужден был признать он.
Глава 25Таня
— Скорее всего, вернут, — рассудила Инна Михайловна, когда в опустевшем коридоре осела пыль. Старый паркет без ковровой дорожки смотрелся странно и непривычно. — Половик-то вернут наверняка, может, и сосед догадается присоединиться.
— Упрямство никого до добра не доведёт, — вздохнул Семён.
— А вот туда ему и дорога! — внезапно выдала супруга Иннокентия.
Все удивлённо повернулись к тихой и послушной Татьяне. Даже Настёна высунула голову из смотрового окна в купальной зоне своего дворца.
Таня Белочкина закусила нижнюю губу и распрямила плечи. Непривычным жестом упёрла руки в бока.
— Практичный он больно! — заявила она с вызовом. — И вот куда нас это завело! Вот! — Таня закатала рукав цветастого халата и показала бицепс. — Это я сметану регулярно в трёхлитровой банке трясу, чтобы на сливочное масло не тратится. И во всём так! Бюджет по копейке расписан! Карандашом! Чтобы стирать и писать заново! А с тех пор как он комнату получил, вообще сладу нет! Царь и бог! Добытчик! Победитель! Сонм привидений добыл — и радуется! Вот пускай с ними и развлечётся! Их же не бывает! Как и усталости, как и радости, как и хорошей жизни! Только фантазии, из которых мы выросли! Вот!
— Танечка, давайте я вам чаю заварю, — осторожно предложил Демьян. — С ирисками. Вы не серчайте. Он же из благих побуждений…
Глава 26Буратино
Кеша начал беспокоиться. Как минимум иметь на территории жилплощади проход в такие пространства казалось ему незаконным. А жить следует по законам: они для того и придуманы.
Законы Иннокентию с детства помогали. По ним он в школе был любимцем учительским, по ним на службе его начальство ценило и уважало. Потому как где кто законы нарушал, а Кеша про то проведывал, мигом же он о том, где следует, подробнейшим образом рассказывал.
Бывал Иннокентий за то несколько раз бит. Но практическую пользу имел неоспоримую. И преференции всяческие получал не в обход, как иные пытались, а именно что по закону — от лиц вышестоящих, в благодарность.
Но куда же следует донести о незаконной территории?
И главное — как с неё выплутать?
«В первую очередь нужно к управдому идти, — думал Кеша. — А там можно и в Институт научного атеизма написать. Потому как дело тут нечистое, и надо бы разобраться».
Может быть, Кеша с этой оказией карьеру сделает?
Внезапно в пыльной (хотя скорее туманной — Кеша даже и чихать некоторое время назад прекратил) дали очертился дверной проём, подсвеченный сквозь арочную щель по контуру дрожащим светом.
Иннокентий заспешил: показалось ему, что шанс забрезжил во всём разобраться досконально.
А первая мысль была, когда дверь он ту распахнул: уж не театр ли какой в доме пристроили, с проходом на их жилплощадь через незаконные изменения в установленной планировке?
Глава 27Разговор с князем
Посреди оформленной под имперскую старину комнаты, то ли библиотеки, то ли кабинета, восседал за широким дубовым столом пожилой или под таковского умело загримированный актёр: с окладистой бородой, густыми седыми бровями и глазами в чём-то даже суровыми. Одет он был в самый что ни наесть камзол, расшитый золотыми нитями по тёмно-красному бархату, с отложным воротничком и белой, как бы не шёлковой, рубахой под ним.
На столе перед гражданином лежала желтоватая бумага, а в руке он держал натуральное гусиное перо, и как бы даже ни писал им взаправду: во всяком случае, имелась рядом открытая чернильница.
— Скажите на милость, сударь, — поднял голову он, — что же вам на месте-то не сидится?
Иннокентий от такой наглости растерялся. Виданное ли дело: состоящий в подпольном каком-то учреждении гражданин пред лицем нагрянувшей проверки вместо трепетного ужаса дерзит, можно сказать, что и с хамством!
— Вообще, — продолжал неприятный товарищ, — я вас постановил не касаться. Оставить на волю тех, кого вы столь упорно задеваете.
— Это кого ещё я задеваю⁈ — возмутился наконец Иннокентий в запальчивости. — Вы кто, собственно, такой будете? Позвольте ваши документы!
— Ну как же, — камзольный товарищ протянул руку в перстных, сдвинул папки какие-то на тесёмках и вытащил бумагу рукописную, может быть даже и чернилами выведенную. Только оказалась она не документом, этот вопрос гражданин полностью проигнорировал. А вместо того зачитал: — Портрет кавалериста Луки Прокоповича из-за шифоньера в комнате извлекли? С рамы сорвали? Раму, прости господи, снесли да продали? А полотно в трубочку свернули. Было?
— Шкаф на десять сантиметров лишних из-за этой рамы выпирал! У нас не так много квадратов, чтобы разбрасываться!
— Вас бы так скрутить, любезный, на старости лет за все ваши немалые перед Отечеством заслуги, — процедил этот нахал и снова уставился в кляузную бумагу: — Чем горшок цветочный с подоконника вам помешал?
— В нём ничего не растёт!
— Если вам не видно, что там растёт, это не значит, что надо всё руками трогать. Вы зачем его опорожнили и снесли на лестницу?
— Там курят! И бычки швыряют под ноги!
— Допустим. А с какой, скажите на милость, целью вы лепнину на стене ковром завесили, в произведение искусства вбив гвозди без стыда, так, что всё под вашим окаянным ковром растрескалось?
— Для тепла!
— Вам бы ещё люстру на пол перенесть да табуретки к окну прибить, сударь.
— Вы откуда, вообще-то, знаете, что я делаю в предоставленной мне комнате⁈ — спохватился Иннокентий. — Это уже решительно возмутительно!
— В отведённой вам комнате, любезный, вы по большей части недостойно обращаетесь с богом данной вам супругой. В чём, собственно, и состоит основной вопрос — потому как иное прочее не моего ума дело и само за себя постоять может. Но, видите ли, княгиня у меня уж больно сердобольная. Испокон веку её это вводит во всяческие затруднения. Вот, презрела вашу супружницу и пришла за неё просить. А тут уж захочешь — не откажешь. Ну, вы понимаете. Ах да, вы же не понимаете… — словно бы что-то вспомнив, встрепенулся «князь». — Запамятовал о вашей проблеме. Старею. Второй век живу — не шутка всё-таки. Просила моя сердечная подруга вас несколько поучить, чтобы возымели вы совесть человеческую и уважение к ближним. Имейте в виду, что вам отведено пять слов в неделю. Расходуйте с толком.
Кеша глубоко вдохнул, чтобы израсходовать с толком куда больше слов разом, но вдруг чихнул оглушительно, и оказался на раскатавшейся по пыльному коридору дорожке огромный экзотический попугай на жёрдочке: белый, ширококлювый и неестественно голубоглазый.
Глава 28Новая жизнь Танюшки
Попугая Кешу вместе с жёрдочкой Танюшка разместила в Г-образной комнате рядом с возвращённым из кладовой торшером. Выглядела она крайне довольной сложившимся положением. Странно, но Иннокентия так нигде толком и не хватились: даже на службе у него почему-то считали, что это будто бы норма — пропадать вдруг на необозначенный срок. Его не рассчитали: просто определили в затяжной отпуск. Оплачиваемый! Так что Танюшка всяко оказалась в выигрыше.