— Ты, внученька, завтра перед работой снаряди кого шифоньер от стены отволочь и уголок отгороди, крохотный. А мужа попроси кровать сколотить, в кладовой досок много, а гвоздей я ему у себя на подоконнике оставлю полную банку. И попробуй раздобыть перину.
— Бог с вами, Марфа Петровна! Если цельную кровать шкафом закрыть, то и не пройти будет, да и как там на ней размещаться?
— Ты, внученька, сделай. И комод из моей спаленки возьми себе в пользование, но то после, как кроватью стенку подвинешь.
— Куда — подвину? — опешила Аннушка.
— То уж с мужем решай, куда вам надобно. Только с оглядкой: убираться там тебе. После научу, как обставиться в ваших хоромах.
Аннушка, до конца в бабкину науку не веря, всё-таки с утра переполох устроила и Семёна с Гришкой заставила шифоньер вертеть, так что оба едва на службу не опоздали.
Кровать сколотили к субботе. Огромную, прямо королевскую: едва в дверь занесли. В зашкафное пространство вдвинули боком.
— Опускай, — затаив дыхание, велела Аннушка.
— Да тут некуда! — отозвался из-за шкафа Григорий.
— Опускай, говорю! — прикрикнула жена, краем глаза приметив, как Семён в усы улыбается.
Кровать и правда встала, точнёхонько всё место в закутке заняв: Гришка, как вышел, принялся чесать макушку — и где он там стоял-то, скажите, пожалуйста! Боковина упирается так, что в обоях след вдавила.
— Толкай, — воодушевлённо велела Аннушка.
— Да куда⁈ Странно, что вообще встала…
— Толкай, говорю!
Гришка вздохнул, в деревянные доски упёрся, надавил… И основание сдвинулось. А потом ещё сдвинулось. И ещё.
— Толкай-толкай, — подгоняла Аннушка. — После комодом Марфы Петровны ещё эту стенку сдвинем. И перину из коридора принеси, я её почистила, у входа стоит. Хорошо бы шкаф прикупить вместительный и стол со стулом.
Когда Гришка и подоспевший на помощь Семён раздвинули стены достаточно, а на новенькую кровать лёг точь-в-точь подошедший размером огромный матрас, Аннушка удовлетворённо огляделась:
— Новым шкафом тут вот огородим, в проходе. И провод надобно провести, люстру приладить. Окна-то нет.
— Какая ты у меня умница! — воскликнул Григорий, оглядывая просторную комнату в закутке. — Почти что и своя квартира!
— Ещё комод подвинь, — велела Аннушка.
— Может, достаточно? Полов не намоешься…
— Уж управлюсь, — улыбнулась Аннушка и доверительно добавила: — Нужно, чтобы колыбелька поместилась. Достанешь?
Глава 34О том, как Прохор водемьянивался
Прошка мёл листву и сор, сколько себя молодым помнил. Следил он за чистотой в саду ещё в пору, когда в имперские времена никто особенно не прятался, и жил князь с дворней и с семейством в особняке посреди собственных земель, куда редко забредали посторонние, чтобы князевы чудеса надобно было особо от чужих глаз скрывать.
Лет тридцати, вопреки всему, что кругом делалось, Прохор уверовал и явился к барину бить челом, чтобы отпустил тот его в монастырь. Заместо того устроил князь как-то так (не без своих талантов, знамо) чтобы стал Прохор уездным попом. И так тот прослужил, проиграл в новую свою страсть, до самой старости, до знакового семнадцатого года.
Прослышав, что князь спешно уезжает со всем скарбом, едва ли не кусты из сада в кадки пересаживают и на повозки грузят, прибежал Прохор в ночи и успел-таки с благодетелем своим переговорить. А в итоге сел в том бесконечном обозе на облучок последней телеги.
В новом удивительном мире, где тоже князь, пропавший для чужих глаз, подсобил устроиться и даже комнату заиметь, старик Прохор переквалифицировался в дворники — вспомнил, так сказать, молодость.
Прохор мёл московский двор и во все глаза таращился. И так почти что десяток лет. А дальше снова явился бывший поп к князю с просьбой.
Было очень ему любопытно изучить новое, больно удивительно вышло.
Князь подумал-подумал и предложил другую жизнь: чтобы пройти, так сказать, от начала, всяко оглядеться, выводы сделать.
Прохор не противился. Тем более боль в коленях его одолевала.
Князь велел с деревца, что в саду на той стороне росло, собрать семян и научил, что с ними сделать. Предупредил, что обратного пути не имеется.
Накануне большого наводнения Прохор тщательно прибрался в своей комнате, пожитки упаковал в коробки и уместил под стол, нехитрую мебель свою отмыл тряпкой, которую в мыльной воде полоскал — сделал столько ходок с тазом в ванную и обратно, что все жильцы приметили. Дальше проветрил как следует от душка хозяйственного мыла и развязал заветный тряпичный мешочек.
Семена положил всюду: вдоль стен, на стол, на подоконник, под кровать и на кровать. Потом отлучился на лестницу и опустил одно в почтовый ящик, а другое — под коврик у входной двери, и ещё — на полку вешалки и на кухню.
В самом конце три семечка утопил в мясной каше для своей кошки Глашки и последнюю горсть проглотил сам. А там и спать лёг.
Проросшие семена много чего к утру поменяли. Вымахал в комнате и на общих территориях жилплощади незнакомый, но полезный, домашний скарб, Глашка обернулась крупной молчаливой санитаркой Глафирой Ильиничной, а Прохор — мальцом, которому пора опосля лета на школьную скамью.
В бумагах, выросших из семечка на столе, числился мальчик Демьяном Денисовичем, Глафира — вдовой столяра Дениса Потапова. И много ещё чего интересного выросло из семечек, включая и убеждённость соседей в том, что Глафира с сынишкой жили там постоянно.
Дом их диковинный на пригорке не подтопило, хотя смута в городе наступила порядочная. Потом всё улеглось и вошло в привычную колею. Демьяшка отправился в школу, изучать новый мир. Побыл октябрёнком, пионером, окончил восемь классов, сходил к последним годам войны добровольцем на фронт, после работал на заводе… Изучил, так сказать, происходившее во всех деталях.
Места жительства, однако, не сменил.
Когда Глафира Ильинична померла, взялся животину в комнату тащить, чтобы не тосковать. Повидал немало новых соседей. И постепенно сузил свои интересы обратно к пределам удивительной князевой квартиры. Насмотрелся. Подумывал даже к новому веку совсем на ту сторону уходить. Тем более что пророчил князь вновь большие перемены.
Глава 35О том, как Инну Михайловну придумали
Инну Михайловну придумали для усатого спортсмена Василия, регулярно делавшего зарядку на турниках за домом, подрастающие дочки Марьяши и Семёна. Придумали после того, как нежданно выгнала мужа, а потом нашла себе нового и съехала совершенно и навсегда многодетная мать Лидочка Сомова. Вслед за соседкой пропали из квартиры шестеро детишек, делавших каждый день весёлым и интересным. Стало Ольге и Зине скучно, друг дружки им для игр не хватало.
А атлет Вася казался эталоном идеального соседа. Зина и Оля наблюдали за ним в окно или когда выносили кукол (иногда хихикавших без всякого повода и моргавших) в песочницу. Куклы развлекались, а сёстры предавались мечтам. Без шумных соседей они не представляли своей жизни. Если бы этот идеальный Василий завёл жену, скоро бы у них появились детки, много, как у Сомовых.
— Но только жену он поведёт туда, где сам живёт, — заключила старшая и более рассудительная Оля. — Уж это-то очевидно (нравилось ей это выражение старшего брата, и она любила его повторять).
— Значит, жена должна уже жить у нас, — согласилась младшая Зина. — Давай её захотим. Да такую, чтобы точно влюбился.
И они захотели. Прямо перед сном тем же вечером. Почистили зубы, надели ночные рубашки, выпили тёплого молока, накрылись одеялом и шушукались много часов, придумывая соседку: и добрую, и весёлую, и чтобы готовила вкусно, и часто что-то пекла, и чтобы детей любила (это обязательно!), а лучше бы ещё шить умела, как Лидочка, потому что от такого всегда есть польза — и детям, и взрослым, и даже для интерьера (вспомнить хоть Лидочкины занавески!).
Когда поутру за завтраком в опустевшей комнате Сомовых кто-то завозился, а Семён и Гришка синхронно подняли брови, опустив посыпанные солью бутерброды со сливочным маслом так, словно отрабатывали этот номер заранее, Марьяша озвучила возникший у всех вопрос вслух, и девочки хором заявили:
— Мы соседку сочинили! Она всем вам очень понравится!
И Инна Михайловна всем понравилась. Она действительно вышла такая, как надо. И скоро-скоро принесла домой с работы букет ландышей и румянец на щеках. А спустя месяц они со спортсменом Василием действительно расписались, тот стал дядей Васей и въехал в бывшую комнату Сомовых с двумя большими квадратными чемоданами.
Гришка не верил в то, что соседку придумали сёстры, потому что справлялся у управдома: тот отчитался, что Инна Михайловна стояла в очереди по всем правилам и комнату получила по закону.
— Мне кажется, мама Гришу случайно в роддоме перепутала и взяла себе чужого ребёнка. Который совсем жизни не знает, — вздыхала Оля.
И Зина с ней соглашалась. Долго был их брат не от мира сего. А потом исправился. Отчего — девочки так и не узнали.
Глава 36Окно
Двойняшки у Аннушки и Гришки родились вскоре после отъезда Витеньки и Аришы к морю. Очень уж долго молодые собирались: точнее, собиралась Арина. Натаскала она через вентиляцию такую гору вещей, что те заполонили всю комнату и коридор, и даже пришлось на лестницу вытаскивать, определив сторожить Демьяновых собак и Мурку в качестве руководителя (кстати, не зря — за самоваром потом Мурка Аришку отвела к сантехнику Жоре на третий этаж, чтобы та в дверь позвонила и имущество унесла. Попросила Жору Мурка сама, и тот молниеносно принёс самовар, всучил мамкиных пирожков и, кажется, в довесок пить бросил почти на полгода).
Комната в зашкафном пространстве была побольше, чем освобождённая Витькина, и к управдому никто не пошёл, только остро встал вопрос с проветриванием — потому как не было за шкафом окон.
— Детям свежий воздух нужен, — че