– Что ты, Саныч… я и рта боюсь раскрыть, обе они у меня чокнулись.
– И Ольге не помешала бы выволочка, – тотчас подхватил Остапчук, – совершенно ослабила воспитание. – Маслова я снова на рынке выловил. Благоверная супруга Луганского-летчика завалилась с жалобой: Приходько, видишь ли, голубиного помета ей недоложил, а взял как за золото! И не стыдно же… ох, – Остапчук потер грудь, – намекни ты своей падчерице, как-то помягче, что если она не займется воспитанием сопляков, то кто-нибудь другой займется, такого им в мозги наложит!
– Ваня, родной, с этим делом вообще молчи. Она вбила себе в голову, что в райкоме тоже ею недовольны, так она с отчаяния Макаренко штудирует.
– Вот как раз он рассусоливать бы не стал, – проворчал Саныч, – выдал бы по уху раза… как Рубцов.
– Ты вот с Пельменем поговори, каков линчеватель выискался.
– Да я весь язык стер! А он набычится, молчит, а как я иссяк, тотчас начал бубнить, да все намеками, до конца ничего говорить не хочет, чтобы, значит, не доносить.
– Принципиальные, – скривился Сергей.
– Да-да, западло им! А ты изволь догадываться, что там у них с сахаром, который поставили откуда-то для подшефного детдома – прибыло столько-то мешков, убыло столько, и сколько-то с мелом пополам, а руководству все равно, и нет правды на земле.
Попив воды, сержант сказал:
– Ну, шабаш. Попадутся – сядут, терпения нет никакого… А ты, между прочим, куда ходил?
– В жилконтору, – вздохнул Сергей, – и чепуха полная получается.
– Что такое?
– Не посылали к Брусникиной никакого инспектора.
Саныч почему-то совершенно не удивился. Он хотел что-то сказать, но тут дверь, закрытая за кляузником Хмельниковым, распахнулась и в отделение вошел капитан Сорокин.
Вопреки устоявшейся традиции Николай Николаевич, вернувшийся, надо думать, из центра, был благодушен и даже улыбался.
– Что, товарищ капитан, никак жилплощадь вам дали? – осведомился Остапчук.
– Спишь и видишь, как бы продолжать опаздывать? – весело огрызнулся Сорокин.
Дело в том, что теперь капитан квартировал прямо в отделении. Казарму, его прошлое обиталище, снесли, Николай Николаевич походил по кабинетам, поклянчил служебных квадратов, ведь понятно, что для дела, не с руки ему было мотаться ежедневно из центра на окраину. «Завтраков» насчет жилплощади наелся лет на сто вперед и в конце концов решился на самоуправство.
Разобрали комнату, забитую старьем и хламом, изначально отведенную то ли под архив, то ли под инспекцию по делам несовершеннолетних (ни того, ни другого не было в помине и не ожидалось), побелили стены, кое-какую мебель нашли – отлично получилось. Некоторое время радость сия оборачивалась плачем, поскольку опоздать незамеченным стало невозможно, потом ничего, привыкли.
– Нет, остаюсь с вами. А развеселый я потому, что, во-первых, мне поручили вас похвалить, во-вторых, потому что эксперты в НТО – милые и отзывчивые… товарищи.
Согнав складки гимнастерки за ремень за спину, капитан приосанился и торжественно начал:
– Поскольку, насколько известно, вы пока ничем не проштрафились, мне поручено объявить вам благодарность! В общем, молодцы, так держать.
И нормальным уже голосом прибавил, что в следующий раз, так и быть, могут ожидать осязаемого поощрения. Иван Саныч немедленно прицепился, попытавшись выяснить, какого именно.
– На пенсию тебя не выгонят. Не умничай, товарищ сержант, чем богаты, тем и поощрят.
Кроме шуток, Сорокин в самом деле подчиненными был доволен. И пусть дурацкое счастье подвалило, но другим и такое не помогает, а тут товарищи Остапчук и Акимов взяли домушника, который официально отбывал наказание в районе Нерчинска. Весть о его побеге сильно проигрывала ему в скорости передвижения, поэтому он, пребывая формально в отсидке, успел крупно насвинячить в столице, взяв на Тверской квартиру «не того» гражданина.
Должно быть, увидев фото на стенах и регалии, осознал, на кого напрыгнул, и поспешил немедленно смыться на окраину, чтобы отсидеться, пока дело не затихнет. Для этого заявился к женщине, с которой последний раз виделся лет шесть-семь назад, которая никакого официального отношения к нему не имела. И, возможно, отсиделся бы, но подвел самогон.
Сперва они радостно встретились, потом, выясняя, кто кого ждал да не дождался, крупно повздорили. Далее принялись мириться, и для «семейного» застолья домушник отрядил любимую за пузырем. Та подалась к Анастасии (наследнице почившей Домны Лещевой, старой самогонщицы), а туда по случайности наведался с профилактической беседой Иван Саныч. И тотчас заинтересовался: что это вдруг стряслось в жизни гражданочки, которая прежде в любви к самогонке замечена не была?
– Чего ж не на работе, Анна Павловна?
– Приболела, – заявила она и покраснела.
– Да уж вижу, – мирно, заботливо заметил сержант, оценив свежий синяк у дамочки на скуле, – лечиться пришли.
Та заюлила, понесла чушь, и Саныч немедленно закруглил разговор:
– Все-все, дело не мое.
Сам же отправился в отделение и на пороге выловил Акимова, который собирался по-тихому сгонять восвояси пообедать. Они поделились соображениями, после чего лейтенант домой все-таки пошел, но лишь затем, чтобы побриться, освежиться одеколоном, переодеться в костюм и уже франтом отправиться на оперативное задание.
Расчет Саныча оправдался. Полутора часов не прошло, и вновь у самогонщицы Анастасии показалась порядком посиневшая-окосевшая Аннушка, прибывшая за второй склянкой. Синяк у нее уже был кокетливо подмазан кольдкремом и припудрен.
Когда она, нежно прижимая добычу, – «гусака» на три литра, обернутого для конспирации газеткой, – выбралась на свежий воздух, то тут ей чисто случайно попался на глаза Сергей Палыч в самой декоративной модификации – в костюме, причесанный, со снятым кольцом. Они были шапочно знакомы, и по чистой же случайности оказалось, что им по пути.
Дорогой разговорились: она ему поплакалась, он – ей. Так, слово за слово – и разобиженная на любимого дама решила проверить силу своих обаяний вот хотя бы на чужом, так кстати подвернувшемся муже.
Что интересно, он и рад был стараться. Дамочка размякла.
– Ах, Сергей Палыч, – ныла она, повисая на его руке, – столько он всего обещал, такие слова говорил… а столько лет спустя заявился лишь для того, чтобы в чистенькое одеться! Только представьте, ощущать себя платяным шкафом! И ведь руки распустил, совершенно не по делу!
– Обидно, обидно, – приговаривал Акимов, нежно поддерживая спотыкающуюся барышню под локоток. А сам смекал: о как, стоит мужику отвернуться, как она в кадриль к другому. Точно ли не по делу синячок?
Вслух, конечно, ничего не сказал, напротив, мужественно предложил:
– Желаете, Анечка, я ему морду набью?
Та кокетливо икнула:
– Х-хочу.
– Вот и прекрасненько, ведите.
Он был очень убедителен, точно последние несколько лет тренировался в «кобеляже». Отправились на место. Размякший кавалер коварной изменщицы за это время умудрился от переживаний уснуть, уронив буйну голову на стол. В таком глупом состоянии его и переправили в клеточку.
Уже потом, когда поступили новые ориентировки, выяснилось, что рыбка попалась – крупнее некуда. И довольный собой Иван Саныч поучал восхищенного Акимова:
– Всегда внимание должно быть на дамский пол. Горят преимущественно через них.
Капитан, поздравив подчиненных с оперуспехом, посерьезнел и призвал к порядку:
– Вернемся к делам насущным. Во-первых, это лишь один домушник, а их еще много. Во-вторых, в скором времени на той стороне, где лесопилка…
– Церковь Трубецких? – уточнил Акимов.
– Ну да, там, где раскопки были, по твоей части. По ту сторону озера. Будут восстанавливать.
– Вот на это у них деньги есть, – проворчал Саныч.
– Теперь там организован приход, помещение передано двадцатке верующих…
– Откуда они только наползают, – сварливо удивился сержант.
– В самом деле, откуда у нас двадцатка? – спросил лейтенант.
– Ну вот так. Среди наших сограждан, соседей два десятка активно верующих, – с каменным лицом продолжил Сорокин, – которые, выразив добровольное согласие, подали заявление в райком…
– А кто именно-то, кто? – не унимался Саныч.
– После драки что кулаками махать? – поддел капитан. – Ослабил воспитательную работу – другие примутся под себя образовывать. У тебя под носом все это время обретались целых двадцать активно верующих.
Саныч, зыркнув в сторону Акимова, промолчал, а тот лишь еще раз уточнил:
– То есть не скажете кто?
– Не важно. Конституция гарантирует свободу отправления религиозных культов, так? Вот и отправляют. Наша же задача – не препятствовать, ибо бессмысленно, но следить за тем, чтобы процесс этот не выходил за рамки социалистической законности. В общем, надо усилить еще и этот участок патрулирования…
– Чтобы усиливать, люди нужны, – проворчал Саныч. – Мы и так тут на мели, как пароходы в луже.
Сорокин помолчал, спросил, будут ли конкретные предложения.
– Нет, – свирепо открестился сержант.
– Тогда продолжим. Теперь по поводу трупа неизвестного гражданина, найденного на откосе в полосе отведения железнодорожной станции. Товарищ Акимов, ты говорил, что есть версии по поводу личности.
– Были, – признался Сергей, – Николай Пожарский утверждал, что видел этого гражданина в тот же день, утром.
– И как это он его узнал? Вот у меня копия, заключения эксперта, фиксирует множественные травмы челюстно-лицевой области, проще говоря – лицо сильно обезображено.
– И все-таки узнал. Они, товарищ капитан, утром того же дня встречались.
– Где же?
– Гражданин приходил с инспекцией к соседям Пожарских, проверять дымоход.
– У них что, печки?
– Нет, заделанный камин, неиспользуемый. Однако фактически дымоход в помещении, вот и…
– Ясно, а при чем тут Пожарский?
– Его позвали поприсутствовать и подписать акт, поскольку Татьяна Брусникина, ответственная квартиросъемщица, находилась в больнице.