Но только то была не игра, и Нэнс об этом знала. Даже дети могут стыдиться родителей.
Все еще ощущая во рту дымный вкус скотча, она окинула взглядом жилье, принадлежавшее только ей одной. Несмотря на обветшавшую, подержанную обстановку, а может, именно поэтому, в квартире чувствовался уют, даже в столь печальный день, как сегодня. Она приложила немало труда, чтобы создать это ощущение. Стены, покрытые десятками слоев краски еще со времен Тедди Рузвельта, были кремового оттенка. Украшениями служили композиция из искусственных цветов с ремесленной ярмарки в Челси, осенний венок с фермерского рынка на Юнион-сквер, а также произведения искусства. У нее были картины и наброски, некоторые оригинальные, некоторые в виде репродукций, изображавшие созвучные ее характеру сцены: лошади, фермы, каменистые ручьи, натюрморты. Она понятия не имела, чем они ее привлекают, но мгновенно это чувствовала и покупала их на сэкономленные деньги. На стене висели разноцветные прямоугольники из шерсти альпаки — Лорел несколько лет назад занялась вязанием, но так и не сумела найти время или желание закончить шарфы для племянниц подруг.
«Что дальше?» — подумала она.
Что дальше…
Только теперь она услышала пронзительный свист чайника. Войдя в маленькую кухню, опустила пакетик чая с шиповником в кружку — синюю снаружи и белую внутри, в цвет ее костюма. Надо бы переодеться.
Потом.
С минуту Лорел смотрела на чайник. Она выключила газ, но не стала наливать кипяток и вернулась на кушетку.
Что дальше?
Итог оказался худшим из всех возможных. Если бы ей удалось выиграть процесс по обвинению Мецгера и Барри Шейлса, это полностью изменило бы ее мир. Изменило бы ее жизнь. Важность, которую представляло для нее это дело, не поддавалась описанию. Она вспомнила времена учебы на юридическом факультете, когда ее завораживали истории великих юристов Америки — адвокатов, прокуроров и судей. Кларенс Дэрроу, Уильям О. Дуглас, Феликс Франкфуртер, Бенджамин Кардозо, Эрл Уоррен… и многие, многие другие.
Ей часто вспоминались слова Луиса Д. Брандейса: «Федеральная Конституция, возможно, величайший из экспериментов человечества…»
Не существовало ничего чудеснее, чем машина правосудия, и Лорел очень хотелось стать ее частью, внести вклад в американский закон.
Момент наивысшей гордости она испытала в день выпуска. Она вспомнила, как высматривала среди присутствующих своих родителей. Отец пришел один — мать выступала в высшем апелляционном суде штата в Олбани, пытаясь добиться отмены приговора бездомному по обвинению в убийстве.
Лорел считала великой честью для себя, что ее матери в этот день не было на выпускной церемонии.
Дело Морено должно было стать для нее обоснованием подобных жертв. Ну и заодно возможностью сделать себе имя. Амелия была права, когда намекала на ее политическую карьеру. Хотя имя так и не попало в бюллетень, амбиции никуда не делись.
Но даже проигрыш в суде по делу Мецгера стал бы для нее в каком-то смысле успехом. О существовании в НРОС «комнаты смерти» стало бы известно всем, чего могло бы вполне хватить, чтобы программа по ликвидации людей прекратилась навсегда. Голодная до сенсаций пресса и еще более изголодавшиеся конгрессмены слетелись бы на НРОС, словно мухи.
Лорел бы пришлось принести в жертву свою карьеру, но, по крайней мере, она могла бы быть уверена, что правда о преступлениях Мецгера станет явной.
Но теперь? Когда ее босс прекратил дело? Нет, ничем хорошим это закончиться не могло.
Она полагала, что информатор бесследно исчез и никто никогда не узнает о других стоящих в очереди жертвах. Простите, мистер Рашид.
Какое ее ждало будущее? Мысль об этом не вызвала у Лорел ничего, кроме смеха. Вернувшись в кухню, она на этот раз действительно заварила чашку чая и добавила два кусочка сахара, решив, что шиповник достаточно терпкий. Да уж, будущее — сперва ей наверняка предстояло провести какое-то время без работы, пересматривая старые выпуски сериала «Сайнфелд» и съедая за ужином одну, а может, и две порции замороженной еды. Лишний бокал вина «Кендалл-Джексон». Компьютерные шахматы. Потом собеседование. А затем работа в какой-нибудь крупной фирме на Уолл-стрит.
Она совсем упала духом.
И вдруг подумала о Дэвиде, как это часто бывало.
«Слушай, Нэнс, ты вынуждаешь меня ответить. Ладно, я скажу. Ты вроде старомодной училки. Понимаешь, о чем я? Я так жить не смогу. Ты хочешь, чтобы все было идеально. Постоянно поправляешь, цепляешься к мелочам. Так что извини — я не хотел говорить, но ты меня заставила».
Забудь о нем.
Нужно думать о карьере.
Вот только ее больше нет.
На полке — юридические справочники вперемежку с романами и одна поваренная книга — стояла фотография их с Дэвидом. Оба улыбались.
Ниже лежала коробка с шахматами — деревянная, не пластиковая.
«Выброси, — подумала Лорел и тут же решила: — Нет, пока не стоит».
Ладно, хватит. Она уже насмотрелась жалости к себе у самых отъявленных сексуальных извращенцев и убийц и вовсе не желала, чтобы нечто подобное проникло к ней в душу.
В конце концов, другие дела у нее пока никто не отбирал. Следовало вернуться к работе, и…
В коридоре послышался шум.
Стук, щелчок, едва слышный глухой удар.
И тишина.
Может, миссис Парсонс уронила сумку с покупками. Или мистер Лефковиц пытается справиться с карликовым пуделем и тростью.
Лорел взглянула на телевизор, на микроволновку, на дверь в спальню.
«Давай, доставай то краткое резюме по делу Гонсалеса и начинай его править».
Внезапно она вздрогнула, услышав звонок.
— Кто там? — спросила, подойдя к двери.
— Детектив Флаэрти, Управление полиции Нью-Йорка.
Лорел никогда о нем не слышала, но копов на Манхэттене были тысячи. Она посмотрела в глазок. За дверью стоял белый мужчина лет тридцати с небольшим, худощавый, в костюме. Он держал в руке раскрытое удостоверение, хотя разглядеть что-либо, кроме отблеска от жетона, было невозможно.
— Как вы вошли в дом? — поинтересовалась она сквозь дверь.
— Кто-то выходил. Я позвонил в домофон, но никто не ответил. Уже собирался оставить записку, но решил все же попробовать.
Наверное, домофон опять сломался.
— Ладно, сейчас.
Сняв цепочку и открыв щеколду, она распахнула дверь.
Лишь когда мужчина шагнул в квартиру, Нэнс Лорел подумала, что, вероятно, все же стоило попросить его подсунуть удостоверение под дверь, чтобы она могла прочитать, что там написано.
«Впрочем, к чему беспокоиться? — решила она. — Дело закрыто. Я больше никому не угрожаю».
Глава 75
Барри Шейлс не отличался крупным телосложением.
Свою фигуру он часто описывал как «компактную».
У него была сидячая работа — перед экранами мониторов, джойстиками БПЛА и компьютерной клавиатурой.
Но он тренировался с гантелями и штангой — потому что ему это нравилось.
И бегал трусцой — по той же самой причине.
Бывший капитан ВВС придерживался мнения: чем больше нравятся тренировки, тем лучше реагируют мышцы.
И потому, когда он ворвался мимо встревоженной Рут, сторожевой суки в облике секретарши, в кабинет Шрива Мецгера, а затем с размаху врезал боссу, тот пошатнулся и рухнул на пол.
Глава НРОС поднялся на одно колено, размахивая руками. Со стола, за который он пытался схватиться, соскользнули документы.
Шейлс шагнул вперед, снова занося руку, но поколебался. Одного удара вполне хватило, чтобы разрядить злость, нараставшую с тех пор, как он стал свидетелем импровизированного футбольного поединка между человеком, которого ему было приказано распылить на молекулы, и мальчишкой-подростком во дворе дома в грязном мексиканском пригороде.
Опустив кулак, Шейлс отступил на шаг, не собираясь, однако, помогать Мецгеру встать. Скрестив руки, он холодно смотрел, как потрясенный директор прижимает ладонь к щеке и неуклюже поднимается с пола, собирая упавшие бумаги. Шейлс заметил на нескольких папках гриф секретности, с которым он не был знаком, несмотря на свой невероятно высокий уровень допуска. Он также отметил, что безопасность секретных документов заботит Мецгера куда больше, чем то, насколько пострадал он сам.
— Барри… Барри…
Уставившись куда-то за спину Шейлса, он покачал головой. Там, подобно дрону, зависла потрясенная Рут. Улыбнувшись, Мецгер показал ей на выход. Поколебавшись, она вышла, закрыв дверь за собой.
Улыбка исчезла с его лица.
Шейлс подошел к окну, тяжело дыша. Он взглянул на стоявший на парковке НРОС поддельный грузовой контейнер. При виде станции наземного контроля, находясь в которой он всего несколько минут назад едва не убил по крайней мере троих невинных гражданских, злость его вспыхнула с новой силой.
Он снова повернулся к Мецгеру, но директор не съеживался от страха и не просил о пощаде — вообще никак не реагировал, лишь снова дотронулся до щеки и посмотрел на красные пятна на большом и указательном пальцах.
— Ты знал? — спросил Шейлс.
— О сопутствующих потерях в Рейносе? Нет.
Как глава НРОС, он должен был отслеживать атаку в реальном времени.
— Я выпустил ракету, Шрив. «Хеллфайр» был уже в воздухе! Как тебе такое? Еще десять секунд — и мы убили бы мальчика, девочку и женщину, вероятно их мать. И кто еще был внутри?
— Ты видел сопроводительные документы к ордеру. За Рашидом велось тщательное наблюдение. Управление по борьбе с наркотиками и мексиканская федеральная служба не спускали с него глаз круглые сутки. Никто не входил в дом и не покидал его в течение недели. Кто станет прятаться на целую неделю, Барри? Ты когда-нибудь слышал о таком? Я — нет. — Мецгер сел. — Барри, мы не Господь Бог. Мы делаем то, что можем. Я, знаешь ли, тоже подставляюсь. Если бы погиб кто-то еще, моей карьере пришел бы конец. И НРОС, вероятно, тоже.
Шейлс растянул губы в холодной усмешке, отчего его худые щеки ввалились еще больше.
— Сходишь с ума от злости, Шрив?