Сеня чуть вздрагивает от звука спускаемой воды. Он слышит, как включается или выключается свет в коридоре. Сеня видит себя как будто со стороны: мужчина лет тридцати в глянцевом синем костюме, купленном мамой. Рост у Сени чуть выше среднего, сложение крупное. На голове мало волос, лицо по-детски круглое, излучающее добродушие, а кожа сухая и желтоватая. Он напряженно прислушивается к шагам в коридоре: сперва они приближаются, но потом замирают где-то на полпути, лязгает ключ, открывается и закрывается дверь.
У Сени вырывается вздох облегчения. Вообще-то он хочет сойтись с соседями, даже завести с кем-нибудь дружбу: сближение с жильцами коммунальной квартиры соответствует его прагматическим целям, а кроме того, у него мало друзей. Но прямо сейчас Сеня не расположен к общению: переезд его утомил, ему хочется просто лежать в темноте, с чаем, в наушниках, слушать группу The National и подпевать шепотом.
Бросив на раковину еще один взгляд, Сеня идет в свою новую комнату. Это темный пенал с минимальным набором мебели: конторка, комод и кровать. На окнах тяжелые шторы с кисточками — они пожирают пространство, мрачные, царственные и потрепанные, как занавес в провинциальном театре. Продавленная кровать издает стон по любому поводу: от сквозняка, от перемещений по комнате, от одной мысли о ней. Комод забит чужими вещами: по словам хозяйки, их оставил прежний жилец, съехавший без предупреждения. Сеня переложил вещи так, чтобы освободить пару полок для белья и предметов личной гигиены.
Сеня то и дело смотрит на шторы, ему хочется их раздвинуть, полюбоваться зимними видами, но его мучает ощущение, что за шторами кто-то прячется — возможно, прежний жилец. Некоторое время Сеня стоит возле штор, как будто в самом деле прислушиваясь, пытаясь понять, есть ли за ними кто-нибудь.
В этот момент в дверь стучат и в комнату сразу влетает хозяйка — Анна Эрнестовна. Меньше часа назад Сеня сидел с ней на кухне и подписывал договор. Она действует быстро, решительно: проходится тряпкой по всем поверхностям, раздвигает шторы и открывает форточку. В комнату врываются потоки холодного ветра. На хозяйке легкий атласный халат, умеренно откровенный.
— Свежий воздух — это самое главное, — напутствует Анна Эрнестовна. — Свежий воздух, гимнастика и подъем не позднее семи утра.
Она сама — олицетворение свежего воздуха или даже ушата холодной воды. Поплевав на палец, Анна Эрнестовна яростно трет пятно на стене. Все стены комнаты в темных кляксах от раздавленных насекомых. Но хозяйка взъелась почему-то на одно конкретное пятно и долго и интенсивно его натирает.
— У вас очень изысканные занавески, — говорит Сеня. — С бахромой и кисточками, просто шикарные.
У Сени плавная обволакивающая речь университетского профессора, которая вынуждает Анну Эрнестовну замедлить движения. Продолжая тереть пятно, она объясняет, что такие занавески необходимы. Они позволяют выспаться. Если ночью в комнату проникает хоть капля света — от фонарей или фар, — человек не может уснуть как следует. Ему кажется, что он спит, а на самом деле это иллюзия: он только дремлет — и силы и энергию таким образом восстановить нельзя.
— А вы знали, что человек видит сны круглосуточно, даже когда не спит? Просто разум их подавляет, — говорит Анна Эрнестовна.
Сеня смотрит на занавески с наигранной благожелательностью, как бы говоря им спасибо за ту работу, которую они выполняют для нормализации сна. Выдержав паузу, он задает встречный вопрос:
— Скажите, пожалуйста, а водятся ли у вас в квартире клопы?
Анна Эрнестовна перестает тереть пятно. Это женщина немного за пятьдесят, с лицом, испещренным морщинами, но тело у Анны Эрнестовны спортивное и подтянутое. Рядом с ней Сене становится немного стыдно за свою рыхлую комплекцию, за неэнергичность, за бесполезные часы, проведенные над столом с книгами. Высокая прическа Анны Эрнестовны напоминает снимок костра. Она смотрит на Сеню с недоверием — доброе обезьянье лицо Анны Эрнестовны делается надменным. Все так хорошо начиналось: приятный интеллигентный жилец с бархатным голосом — и вот каверзный вопрос про клопов.
— У нас нет клопов. Но они живут у соседей снизу. Иногда они здесь появляются, но это не наши клопы.
Сене на это нечего возразить, и Анна Эрнестовна наступает:
— А вы собираетесь тут разгуливать в уличном? У вас что, нет домашних штанов?
Сеня пасует, сдает позиции, плюхается на кровать, сбитый с толку энергией и напором Анны Эрнестовны. У Сени есть странная привычка: в неловкой ситуации он начинает разглядывать свои ладони и пальцы, как будто видит их в первый раз. Вот и сейчас он смотрит на пальцы, избегая смотреть на Анну Эрнестовну. Когда Сеня садится, кровать издает чудовищный скрип, настоящий рев титанов из Тартара. Хозяйка игнорирует звуки кровати и, выкрикнув «Сейчас у вас будут штаны!», убегает из комнаты. Сеня остается наедине с тревожными мыслями: его беспокоит диспропорция между вопиюще старым лицом и вопиюще молодым телом Анны Эрнестовны. Ему очень хочется закрыть дверь на ключ, но он подавляет это желание.
Перед Сеней лежит договор аренды. Сеня механически листает его, но задерживается на фразе: «При возникновении форс-мажорных обстоятельств, а именно: введении военного либо чрезвычайного положения…» Сеня вспоминает, что его не попросили внести залог, указанный в договоре, и вообще хозяйка очень уж неохотно обсуждала с ним финансовые и другие практические вопросы. Вопрос о дате ежемесячной оплаты Анна Эрнестовна просто проигнорировала. Кроме того, Сеня не получил от нее никаких сведений о других жильцах, о местных порядках, не получил напутствий, предупреждений, угроз, просьб и распоряжений. Хозяйка не выказала ни малейшего интереса к Сене, не пожелала вникать в детали его биографии, в тот извилистый путь, который привел Сеню в эту конкретную коммуналку. Казалось, во время подписания договора она была настроена философски: возможная порча мебели, задержка арендной платы, включение музыки посреди ночи — в масштабах космоса, мировой истории, перед лицом смерти все это играет третьестепенную роль.
Сеня сидит неподвижно десять-двенадцать минут до появления хозяйки с домашними штанами. На этих штанах не оказывается никаких надписей, полосок, застежек и даже карманов. Просто строгие темно-синие брюки, которые ему явно малы.
— Приятного проживания, — произносит хозяйка без тени доброжелательности. — В этой комнате лучший вид.
Вид действительно живописный — на канал Грибоедова, Львиный мостик и доходный дом на другой стороне. Но Сене такой вид без надобности — ему нужна комната с видом во внутренний двор. Из такой комнаты можно заметить помойку и двери хорошо сохранившихся каретных сараев. В одной таких из комнат в этой самой квартире жил поэт и писатель Константин Вагинов. Конкретная комната неизвестна, к тому же квартира пережила перепланировку — или даже несколько перепланировок, — но вид из окна не претерпел изменений.
Сеня преподает в СПбГУ на кафедре истории русской литературы и готовится писать книгу о Вагинове. То, что ему удалось найти комнату в том же доме, на третьем этаже, где жил его любимый писатель, — большая, даже невероятная удача. Но Сене хочется пойти дальше: ему нужна та самая комната или хотя бы комната с тем же видом. Он и сам до конца не знает, что это даст, но чувствует, что так надо. Комнат с видом во внутренний двор целых три, и он рассчитывает напроситься к жильцам этих комнат в гости и в идеале уговорить кого-то из них на обмен.
Сеня лишен обаяния, он пуглив и одновременно высокомерен, но его переполняет уверенность, что с соседями не возникнет проблем. Сене почти двадцать девять лет. Все эти годы он жил с родителями в «доме на курьих ножках» возле метро «Приморская». По мужской линии Сеня принадлежит к научной династии. Отец, дед и прадед Сени преуспели в технической сфере: они были инженерами, докторами наук. А женщины занимались хозяйством или работали в гуманитарной сфере — преподавательницами русского и литературы, как Сенина мама, или переводчицами, экскурсоводками. Сеня нарушил неписаную традицию семьи и сделался мужчиной-гуманитарием. Было непросто признаться отцу, что ему не так уж и нравится физика. Что он посещает литературный кружок. Со временем его склонность к гуманитарным наукам стала восприниматься семьей как досадная, но безобидная патология. Она и по сей день остается неисчерпаемым источником шуток с налетом сексизма.
Сеня давно одинок. Несколько лет он встречался с коллегой-преподавательницей и, когда показалось, что их отношения совсем исчерпали себя, предложил съехаться. Она согласилась. Прожив так около месяца, на каникулах они решили пойти в поход. Доехали до конечной станции, долго шли через лес к Зеркальному озеру, где собирались разбить палатки. Сеня принялся разводить костер, но огонь все не занимался. Накануне шел дождь, сухих веток не было, а жидкость для розжига Сеня забыл. Попросить помощи было не у кого. Перспектива замерзнуть в ночном лесу должна была вселить в пару страх. Но то, как упрямо и безуспешно Сеня пыхтел над костровищем, какой чахлой траурной струйкой взвивался дым, оказалось столь наглядной метафорой их отношений, что оба не выдержали и рассмеялись. Они успели на последнюю электричку и разошлись на следующий день.
Сеня был счастлив вернуться к родителям — их отношения обрели второе дыхание. Особенно Сеня сдружился с отцом. Отец подключил двадцать спортивных каналов. Они каждый вечер смотрели футбол: прямые трансляции высших и низших лиг, повторы старых матчей. Отец сыпал цифрами: точные суммы трансферов и зарплат футболистов, статистика выступлений, показатели технико-тактических действий. Отец сидел с тетрадкой и записывал цифры, проводил вычисления — Сеня слушал его открыв рот. А вот мама, казалось, не выражала особенной радости — во всяком случае, ее манера сватать Сеню каждой своей студентке могла навести на подобные размышления.
Проходит пара часов. Услышав оживленный разговор с кухни, Сеня решает, что пришло время знакомства с соседями, и выходит из комнаты. Коридор коммуналки забит пыльным хламом: тазами и ведрами, полками, стульями, чемоданами, со стен свисают предметы одежды, половники, рыболовные снасти. Все они взаимосвязаны и образуют единый узор. Облупленные стены бугрятся, выступая из четких границ и будто пытаясь стряхнуть с себя все эти вещи. Нужно быть человеком тонким и ловким, чтобы пройти, ничего не задев. Сеня продвигается в темноте и