Дома развернул свои газетные вырезки. Кое-что перечитал. Задумался…
Пожелтевшие листы. Десять лет вранья и притворства. И все же какие-то люди стоят за этим, какие-то разговоры, чувства, действительность… Не в самих листах, а там, на горизонте…
Трудна дорога от правды к истине.
В один ручей нельзя ступить дважды. Но можно сквозь толщу воды различить усеянное консервными банками дно. А за пышными театральными декорациями увидеть кирпичную стену, веревки, огнетушитель и хмельных работяг. Это известно всем, кто хоть раз побывал за кулисами…
Начнем с копеечной газетной информации.
(«Советская Эстония». Ноябрь. 1973 г.)
«НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ. Ученые восьми государств прибыли в Таллин на 7-ю Конференцию по изучению Скандинавии и Финляндии. Это специалисты из СССР, Польши, Венгрии, ГДР, Финляндии, Швеции, Дании и ФРГ. На конференции работают шесть секций. Более 130 ученых: историков, археологов, лингвистов – выступят с докладами и сообщениями. Конференция продлится до 16 ноября».
Конференция состоялась в Политехническом институте. Я туда заехал, побеседовал. Через пять минут информация была готова. Отдал ее в секретариат. Появляется редактор Туронок, елейный, марципановый человек. Тип застенчивого негодяя. На этот раз возбужден:
– Вы допустили грубую идеологическую ошибку.
– ?
– Вы перечисляете страны…
– Разве нельзя?
– Можно и нужно. Дело в том, как вы их перечисляете. В какой очередности. Там идут Венгрия, ГДР, Дания, затем – Польша, СССР, ФРГ…
– Естественно, по алфавиту.
– Это же внеклассовый подход, – застонал Туронок, – существует железная очередность. Демократические страны – вперед! Затем – нейтральные государства. И, наконец, – участники блока…
– О’кей, – говорю.
Я переписал информацию, отдал в секретариат. Назавтра прибегает Туронок:
– Вы надо мной издеваетесь! Вы это умышленно проделываете?!
– Что такое?
– Вы перепутали страны народной демократии. У вас ГДР после Венгрии. Опять по алфавиту?! Забудьте это оппортунистическое слово! Вы работник партийной газеты. Венгрию – на третье место! Там был путч.
– А с Германией была война.
– Не спорьте! Зачем вы спорите?! Это другая Германия, другая! Не понимаю, кто вам доверил?! Политическая близорукость! Нравственный инфантилизм! Будем ставить вопрос…
За информацию мне уплатили два рубля. Я думал – три заплатят…
(«Советская Эстония». Июнь. 1974 г.)
«СОПЕРНИКИ ВЕТРА (Таллинскому ипподрому – 50 лет). Известные жокеи, кумиры публики – это прежде всего опытные зоотехники, которые настойчиво и терпеливо совершенствуют породу, развивают у своих «воспитанников» ценные наследственные признаки. Кроме того, это спортсмены высокой квалификации, которые раз в неделю отчитываются в своих успехах перед взыскательной таллинской публикой. За пятьдесят лет спортсмены отвоевали немало призов и дипломов, а в 1969 году мастер-наездник Антон Дукальский на жеребце Тальник выиграл Большой всесоюзный приз. Среди звезд таллинского ипподрома выделяются опытные мастера – Л. Юргенс, Э. Ильвес, Х. Ныммисте. Подает надежды молодой спортсмен А. Иванов.
В ознаменование юбилея на ипподроме состоится 1 августа конный праздник».
Таллинский ипподром представляет собой довольно жалкое зрелище. Грязноватое поле, косые трибуны. Земля усеяна обрывками использованных билетов. Возбужденная, крикливая толпа циркулирует от бара к перилам.
Ипподром – единственное место, где торгуют в розлив дешевым портвейном.
В кассе имеются билеты двух типов – экспрессы и парки. Заказывая экспресс, вы должны угадать лидеров в той последовательности, в какой они финишируют. Парка – угадываете двух сильнейших финалистов в любой очередности. За парный билет соответственно выплата меньше. И за фаворитов платят мало. На них ставит весь ипподром, все новички. Значительный куш дают плохие лошади, случайно оказавшиеся впереди. Фаворита угадать нетрудно. Труднее предусмотреть неожиданное – вспышку резвости у какого-нибудь шелудивого одра. Классные наездники за большие деньги придерживают фаворитов. Умело отстать – это тоже искусство. Это даже труднее, чем победить. Впереди оказываются посредственные лошади. Выигрыши достигают иногда ста пятидесяти рублей. Однако хорошие наездники вряд ли захотят иметь с вами дело. У них солидная клиентура. Проще договориться с жокеем третьей категории. Играть на бегах ему запрещено. Он действует через подставных лиц. Берет программу завтрашних скачек и размечает ее для вас. Указывает трех сильнейших лошадей в каждом заезде. А вы, согласно указаниям, покупаете билеты и на его долю тоже.
Я решил написать юбилейную заметку об ипподроме. Побеседовал с директором А. Мельдером. Он вызвал Толю Иванова.
– Вот, – говорит, – молодое дарование.
Мы пошли с Ивановым в буфет. Я сказал:
– У меня есть лишние деньги, рублей восемьдесят. Что вы посоветуете?
– В смысле?
– Я имею в виду бега.
Иванов опасливо на меня взглянул.
– Не бойся, – говорю, – я не провокатор, хоть и журналист.
– Да я не боюсь.
– Так в чем же дело?
В результате он «подписался»:
– Дукель (то есть Дукальский) ставит через приезжих латышей. Это крутой солидняк. Берут заезды целиком, причесывают наглухо. Но это в конце, при значительных ставках. А первые три заезда можно взять.
Я достал программу завтрашних скачек. Толя вынул карандаш…
После третьего заезда мне выплатили шестьдесят рублей. В дальнейшем мы систематически уносили от тридцати до восьмидесяти. Жаль, что бега проводились раз в неделю.
Летом Толя Иванов сломал ногу и обе ключицы. Лошади тут ни при чем. Он выпал пьяный из такси.
С ипподромом было покончено. Уже несколько лет «соперник ветра» работает барменом в Мюнди.
(«Молодежь Эстонии». Август. 1974 г.)
«Я ЧУВСТВУЮ СЕБЯ КАК ДОМА (Гости Таллина). У Аллы Мелешко на редкость привлекательное лицо. Это, конечно, не главное в жизни. И все-таки, все-таки… Может быть, именно здесь таится причина неизменного расположения окружающих к этой смешливой, чуть угловатой девчонке…
Алла не принадлежит к числу именитых гастролеров. Не является участником высокого научного симпозиума. Спортивные рекорды – не ее удел…
Аллу привело в наш город… любопытство. Да, да, именно любопытство, беспокойное чувство, заставляющее человека неожиданно покидать городской уют. Я бы назвал его – чувством дороги, соблазном горизонта, извечным нетерпением путника…
«В неустойчивости – движение!» – писал знаменитый теоретик музыки – Черни…
Мы решили задать Алле несколько вопросов:
– Что вы можете сказать о Таллине?
– Это замечательный город, уютный и строгий. Поражает гармоническим контрастом старины и модерна. В его тишине и спокойствии ощущается гордая мощь…
– Как вы здесь оказались?
– Я много слышала о здешних дизайнерах и живописцах. Кроме того, я люблю море…
– Вы путешествуете одна?
– Мои неизменные спутники – фотоаппарат и томик Александра Блока.
– Где вы успели побывать?
– На Вышгороде и в Кадриорге, где меня окружали ручные белки, доверчивые и трогательные.
– Каковы ваши дальнейшие планы?
– Кончится лето. Начнутся занятия в моей хореографической студии. Снова – упорный труд, напряженная работа… Но пока – я чувствую себя здесь как дома!»
В этой повести нет ангелов и нет злодеев… Нет грешников и праведников нет. Да и в жизни их не существует. Вот уже несколько лет я наблюдаю…
Один редактор говорил мне:
– У тебя все действующие лица – подлецы. Если уж герой – подлец, ты должен логикой рассказа вести его к моральному краху. Или к возмездию. А у тебя подлецы – нечто естественное, как дождь или снег…
– Где же тут подлецы? – спрашивал я. – Кто, например, подлец?
Редактор глядел на меня как на человека, оказавшегося в нехорошей компании и пытающегося выгородить своих дружков…
Я давно уже не разделяю людей на положительных и отрицательных. А литературных героев – тем более. Кроме того, я не уверен, что в жизни за преступлением неизбежно следует раскаяние, а за подвигом – блаженство. Мы есть то, чем себя ощущаем. Наши свойства, достоинства и пороки извлечены на свет божий чутким прикосновением жизни… «Натура – ты моя богиня!» И так далее… Ладно…
В этой повести нет ангелов и нет злодеев, да и быть не может. Один из героев – я сам. Выведен также Миша Шаблинский, с характерными для него выражениями – «спонтанная апперцепция», «имманентный дуализм»… Далее фигурирует Митя Кленский, его тоже легко узнать. Пристрастие к анодированным зажимам для галстука и толстым мундштукам из фальшивого янтаря снискало ему широкую известность.
Что нас сближало? Может быть, как это получше выразиться, легкая неприязнь к официальной стороне газетной работы. Какой-то здоровый цинизм, помогающий избегать громких слов…
В нашей конторе из тридцати двух сотрудников по штату двадцать восемь называли себя: «Золотое перо республики». Мы трое в порядке оригинальности назывались – серебряными. Дима Шер, написавший в одной корреспонденции: «Искусственная почка – будничное явление наших будней», слыл дубовым пером.
В общем, мы дружили. Шаблинский работал в промышленном отделе, его материалы не вызывали дискуссий. В них преобладали цифры, рассчитанные на специфического читателя. Кленский трудился в отделе спорта, вел ежедневную хронику. Его точные деловые сообщения были лишены эмоций. Я писал фельетоны. Мне еще в апреле сказал редактор: «Будешь писать фельетоны – дадим квартиру».
Трудное это дело. Каждый факт надо тщательно проверять. Объекты критики изворачиваются, выгораживая себя. Город маленький, люди на виду. Короче, дважды меня пытались бить. Один раз – грузчики товарной станции (им это удалось). Затем – фарцовщик Чигирь, который ударил меня шляпой «борсалино» и тут же получи