— А на работу бы вам послали «письмо счастья» — это без сомнения, — сказал Паша.
— Что… пошлют? — поникшим голосом спросил Попеленский.
— Ничего не пошлют, — сказал Аверин. — Говорю же: повезло вам, что повстречали именно нас.
— Правда?
— Конечно! — заверил Могильный.
Я наблюдал за устроенной парнями разводкой — словно вернулся в девяностые года. Тогда патрулировавшие город милиционеры вот так же приставали по вечерам к подвыпившим прохожим, «сшибая» с тех «малую денежку». Никто не возмущался: признавали за стражами порядка право на подобный заработок. Бывало, люди в форме и с автоматами обчищали и мои карманы — когда забывал побриться и прихватить с собой паспорт. «Дело житейское», — как сказал бы мой любимый мультгерой.
— Кстати, о зачётной неделе… — вдруг словно спохватился Аверин.
Он повернулся ко мне.
— Санёк, давай зачётку и ручку, — велел он.
Я выполнил его распоряжение.
Слава показал мою зачётную книжку Попеленскому.
— Как хорошо, что мы вас встретили, Виктор Феликсович! — сказал он. — Нужно проставить ещё один зачёт. И вашу подпись.
— К…какой зачёт?
— Самый обычный, — сказал Могильный. — Вы сегодня позабыли это сделать. Нет, понимаю: у вас был трудный день, вы устали. Но нам с коллегами кажется, что вы уже слегка отдохнули.
— Вот, возьмите, Виктор Феликсович.
Славка всучил Попеленскому ручку.
Феликс непонимающе хлопал глазами, смотрел на лица парней, на зачётку… поднял взгляд на меня.
— Усик?!
— Вечер добрый, Виктор Феликсович, — произнёс я максимально вежливо.
— Нужно проставить Саньку зачёт, — напомнил Аверин. — Паша, подвинься: заслоняешь свет. Пишите, Виктор Феликсович, пишите. Поторопитесь. Холодно сегодня. Паста в ручке может замёрзнуть.
— Не буду! — заявил вдруг Феликс.
Он встрепенулся, расправил плечи — оттолкнул от себя Славкину руку, что держала мою зачётку. Горделиво приподнял подбородок, точно киношный советский партизан на допросе в гестапо. Его шапка накренилась — это придало доценту лихой, дерзкий вид.
— То, что вы от меня требуете — злоупотребление должностными обязанностями! — заявил Попеленский. — Я раньше подобным не занимался. И не собираюсь этого делать — никогда!
К последнему слову доцент добавил жест — взмахнул оттопыренным указательным пальцем.
Пашка всплеснул руками.
— Не преувеличивайте, Виктор Феликсович, — сказал Аверин. — Вы можете принимать зачёты в любое время, хоть ночью. Вот как сейчас. Если это и злоупотребление — то только временем и здоровьем.
Он поправил на голове доцента головой убор.
— А вот закрывать глаза на такие вопиющие правонарушения, как нападение на добровольцев народной дружины — настоящее преступление, — сказал Слава. — Пойти на него мы собирались лишь ради вас…
Покачал головой.
Я не видел выражение его лица. Но почти не сомневался, что Аверин вновь изобразил строгого представителя закона. Потому что Попеленский снова побледнел.
— Эээ… но мы ведь можем и выполнить… свои «должностные обязанности», — сказал староста. — Доставим вас в отделение, составим протокол… Вы уже бывали в камере предварительного заключения, Виктор Феликсович? Нет? А в вытрезвителе? Тоже не были? Этой ночью у вас состоится интересное и познавательное предновогоднее приключение! Не обещаю, что оно вам понравится. Но вам точно будет, что вспомнить!
Он похлопал доцента по плечу — повторил излюбленный жест Могильного.
— Оно может повториться и в следующую ночь с пятницы на субботу, — сказал Слава. — А потом снова и снова. Еженедельно! Потому что территорию возле ресторана «Заречье» теперь патрулируем мы. И мы знаем, что вы уже не первый год еженедельно посещаете этот ресторан. Если не избавитесь от такой привычки, Виктор Феликсович, то КПЗ и вытрезвитель скоро станут для вас родным домом…
После каждой Славкиной фразу Феликс едва заметно вздрагивал, будто получал слабенькие пощёчины.
— Хххорошо! — воскликнул он, после слов Аверина о «родном доме». — Дддавайте зззачётку.
Мне в лицо Попеленский не взглянул.
Я наблюдал за тем, как доцент замёрзшими пальцами листал страницы.
Феликс подышал на шарик ручки, чиркнул в моей зачётной книжке.
— Вввот.
Он протянул зачётку Аверину.
— Спасибо вам огромное, Виктор Феликсович! — сказал староста. — С наступающим вас Новым годом! Если вам что-то понадобится — обращайтесь: помните, что мы по вечерам… поблизости.
Слава указал рукой в сторону сквера.
Феликс вздохнул.
— Я могу идти? — спросил он.
— Разумеется! — сказал Аверин. — И не забудьте отметить зачёт Усика в ведомости… Виктор Феликсович.
— Не забуду.
Славка протянул мне зачётку.
— Ну, вот и всё, — сказал староста, когда почти протрезвевший Попеленский отошёл от нас на два десятка шагов. — Хвостов ни у кого из нас не осталось. Мы молодцы.
— Молодцы, — согласился я.
— С учёбой в этом году покончено, — заявил Паша Могильный. — Об экзаменах мы будем думать уже в следующем. Теперь можно спокойно готовиться к встрече Нового года.
Глава 26
Я хорошо запомнил ту новогоднюю фотографию, где Комсомолец стоял в своей дурацкой будёновке на фоне ёлки рядом со Светой Пимочкиной, Пашей Могильным, Славой Авериным и Надей Бобровой. Процентов на девяносто был уверен, что фотографировались тогда студенты не в общежитии горного института. Потому что помнил: видел на новогоднем фото не только людей и ёлку, но и вполне приличную по нынешним временам мебель — не убогие общажные кровати и шкафы. Фон, что был за спинами студентов, сохранился в моей памяти лишь в виде отдельных образов: светлые стены, стеклянные дверцы шкафов, посуда, полки с книгами, пузатая ваза и… большеглазая тряпичная кукла.
Не спрашивал у Людмилы Сергеевны Гомоновой, где именно её сестра встречала ставший для неё последним Новый год. Потому что не предполагал, что подобное знание мне пригодится. Но даже теперь почти не сомневался: сделали фото не в комнате общежития (уж точно, фотографировались студенты не в нашей комнате и не у девчонок, где мы отмечали день рождения Ольги Фролович). Тем удивительней было слышать слова Пашки Могильного о том, что мы будем накрывать новогодний стол в первом корпусе. Отметил, что в нынешней реальности события пошли не по прежнему пути, где Комсомолец в будёновке фотографировался на фоне наряженной ёлки.
Планировать новогодний стол мы начали только в воскресенье двадцать восьмого декабря. Зареченские аборигены на выходных съездили домой, оклемались там от ужасов зачётной недели (из всех первокурсников горного института я единственный, кто не мандражировал перед сессией — только злился на Феликса). Об экзаменах старались пока не думать (они будут аж в следующем году!). А вот о предстоящем празднике вспомнили. Делегация девчонок явилась к нам в комнату (пришли не только Света и Оля — впервые нас посетила Надя Боброва), где мы посовещались и решили: первое отдельное от родителей празднование Нового года — важное событие. Решили отметить его с размахом (сброситься по пять рублей!).
При нынешних ценах на спиртное пять рублей «с носа» не показались мне «размахом». Если только парни не собирались пить дешёвый портвейн или закусывать «Столичную» хлебом и килькой. Но я своё мнение приберёг: придерживался образа бедного советского студента. Лишь ненавязчиво подкорректировал меню праздничного стола, привязал его к Пашкиным обещаниям. Могильный прихвастнул, что достанет прибалтийские шпроты; знает, где на рынке продаются «нормальные», а не синюшные курицы; пообещал раздобыть для праздничного стола хорошие шоколадные конфеты и мандарины; купить консервированный горошек для салата «Столичный». Пашкин выбор салата поддержали все — единогласно.
Я сообразил, когда подсчитывали стоимость продуктов, почему салат «Оливье» (или его аналог — «Столичный») советские граждане сейчас считали «особенным» салатом, едва ли не блюдом богачей. Всё дело оказалось в том, что его ингредиенты приходилось покупать, а не брать из погреба или с огорода, как для того же винегрета. В Зареченске «свойские» продукты были у многих (особенно — у тех, кто проживал в «частном секторе»). Покупки продуктов для салата в магазине горожане считали неоправданными расходами (консервированный горошек, яйца, майонез, курица или колбаса — на всё приходилось тратить деньги: на зареченских грядках эти продукты не росли), старались избегать подобных трат.
Общими силами мы распределили обязанности при подготовке к празднику. Пашу Могильного единогласно назначили ответственным за «добычу» дефицитов, к которым перед Новым годом относились не только шпроты и шоколадные конфеты «Белочка», но и банки с зелёным горошком (мандарины так и вовсе можно было раздобыть только на рынке, но Паша заверил: «знает места» — купит их «дешевле и не хуже»). Славке Аверину перепала «охота на птицу» — Паша описал ему, где на городском рынке можно приобрести хорошую курицу: именно запечённую в духовке курицу мы решили сделать главным блюдом стола. Девчонкам досталась «готовка». Меня же с подачи Пимочкиной сделали их помощником — товарищем «принеси-подай».
В понедельник я после занятий отправился по магазинам на поиски яиц и майонеза. «Квест» оказался непростым и небыстрым. В преддверии Нового года прилавки советских магазинов пустели с невероятной скоростью — складывалось впечатление, что граждане готовились не к празднику, а к затяжной войне: запасались продуктами, словно на годы вперёд. Повсюду, где ещё можно было прикупить что-либо годное для новогоднего стола, собирались длинные очереди. И по закону подлости самые длинные стояли там, где продавались значившиеся в моём списке продукты. Причём, удача от меня в этот день не просто отвернулась — повернулась ко мне задом: несколько раз прямо передо мной заканчивался майонез (отстоял за ним три очереди), за яйцами пришлось ехать едва ли не на другой конец города.