Сухарь окончательно понял: дядька крутит, проверяет его.
— Ты же, дядя, ездил на его похороны ровно два года назад по весне.— Племянник ожидал, что старик безмерно смутится либо, ошарашенный, будет отнекиваться, тогда ему было бы сказано: а кто же после поминок залез в ванную и блаженно разлегся в ней: «Боже ж ты мой, то ж настоящая люлька, я спать в пей буду. Какая же она удобная». И действительно, проспал в ней ночь, мать Антону об этом рассказывала.
Но, уличенный во лжи, старик не смутился.
— Соврал,— не моргнув, ни капельки не усовестившись, признался он и легко повторил: — Взял и соврал.
— Нынче без этого нельзя,— решил подладиться Сухарь.— Тем более если ложь не в ущерб людям, а на пользу.
— Вранье оно и есть вранье,— резко отмахнулся Никифор Алексеевич; и этот с чувством жест не только напомнил, но и подтвердил племяннику, насколько родич его не любил и до сих пор не переносит лжи, за что вправе рассчитывать на уважение к себе.
— Нет, не испортился ты, дядя, за войну,— прикоснулся к его руке Антон Тимофеевич и добавил: — Какой был!
— Ты чего приехал? Не таись, свои помогут,— поняв и оценив сказанное, с мягкостью заговорил Никифор Алексеевич.
Начала такого разговора ждал Сухарь. Ему нужно было выговориться по своей легенде, попробовать поимпровизировать вокруг нее, послушать собственную интонацию и меру нажима в голосе для правдоподобия, что в целом должно придать ощущение уверенности перед встречей с бандитами. Первое впечатление всегда очень важно, хотя известно, что оно бывает и обманчивым.
— Случайная необходимость заставила, дядя Никифор. Когда проверку проходил после плена, написал в анкете, что отец умер, а мать уехала к дочери, моей сестре, адреса ее не знаю...
— Да как же это ты, в Орехове она Запорожском,- живо вставил Никифор Алексеевич, и по лицу его было видно, говорил участливо, не заподозрив обмана.
— Тогда-то я не знал... Ну а в графе, к какому месту жительства отправляюсь, надо было указать адрес. Чей же еще я, кроме вашего, напишу? Вот мне и выдали приписное и проездные документы через Луцк в Баево.
— И тут твой дом,— согласно кивнул дядя Никифор и сунулся к окну — кого-то увидел во дворе,— сообщил: — Мирон семенит. Пронюхал уже, видать, о тебе, Антон, ему всюду бандюги мерещатся.
— Кто такой?
— Кормлюк-то? Мирон Иваныч? Секретарь сельсовета.
— Ну-у!..— уважительно поднялся Антон Тимофеевич, считавший любого на этой должности в здешних краях человеком отважным. — Ему по должности положено порядок блюсти.
Новый гость без стука вошел в приоткрытую дверь, присел на лавку и, ни на кого не обращая внимания, уставился в кухонное окно.
— От кого-то бежал, что ли, Мирон Иваныч? — подковыристым тоном задел его Никифор Алексеевич.— Да куда ты глазеешь? Что случилось?
— A-а... Думал, он увяжется за мной.— Секретарь сельсовета оглядел сидящего за столом Сухаря, сказал с удивлением: — У тебя тоже гость.
— Еще какой! Племянник приехал.
— Это хорошо, когда племянник. А то тут вот субъект в Баеве объявился: рожа страшней некуда, бледная, зиму, видать, в схроне проторчал, раненая рука на перевязи. Спокойный такой, как у себя дома. И еще, говорит, инструктор райкома.
Антон Тимофеевич вглядывался в лицо секретаря сельсовета, потом заметил искалеченную с тремя пальцами ладонь.
— Интересу мало,— уловив его изучающий взгляд, сказал Кормлюк.— Пальцы что? Кишки на куски чуть не искромсало под поездом. Из плена бежал. В тот раз не убег.
— Я тоже бегал,— охотно подхватил Сухарь.— Да неудачно. Чуть богу душу не отдал, американцы освободили.
— Ну, понесли, друзья по несчастью,— остановил разговор Никифор Алексеевич и дал знак племяннику, чтобы тот не распространялся насчет плена.
А Сухарю хотелось сообщить побольше информации о себе, авосъ, пригодится, пойдет по селу.
— Вовек его не забудешь, плен-то,— посетовал. И участливо поинтересовался: — Как вы-то тут живете? Банды прикармливаете?
— Черт бы их, оглоедов, кормил,— сердито проворчал Никифор Алексеевич.
— Вошь тоже сама кормится,— сухо сплюнул Кормлюк и поднялся из-за стола, властно пригласив:— Пошли-ка проверим этого субъекта, я вас вроде актива приведу.
— Чтобы он нас кокнул? — так, между прочим, воспротивился Никифор Алексеевич, доставая сапоги.
Они вышли на дорогу, но Кормлюк не захотел идти по ней, ловко перепрыгнул кювет и засеменил по оттаявшей земле, говоря шагавшим следом помощникам:
— Через две хаты, у дядьки Парамона, сидит. Чуть сигнал дам, хватайте его. Не бойтесь, револьвер со мной.
В неказистой хате дядьки Парамона, у которого, говорили, два сына в банде, собрались люди. Инструктор райкома партии Беловусько Федор Ильич, как представился приезжий, говорил:
— ...Земельное общество вас самих в конце концов не устроит. Здесь нужна инициативная группа по созданию колхоза, потому как необходима более крупная организация хозяйства, чем парные супряги. Ну объединились Иван с Павлом, имеют они два коня, четыре бороны, плуг. Семян набрали. Но много ли таких? Объедини-ка безлошадных, что с того выйдет?
Пришедшие с секретарем сельсовета «активисты», слушая «бандита», у которого собрались проверить документы, переглянулись без опаски, не найдя ничего подозрительного в простом на вид, большелобом человеке, одетом в телогрейку и армейскую шапку, с раненой рукой на перевязи.
— С какого же перепугу ты мырнул от него? — шепнул Никифор Алексеевич Кормлюку.
— С чего ты взял? — привычно ответил на вопрос вопросом секретарь сельсовета.— Вот наш актив... Тебя недоставало, Никифор. В председатели колхоза хочу тебя рекомендовать.
— Что, новый фокус выкинуть собираешься? — отмахнулся Никифор Алексеевич.— Партизана Фрола угробили, его предшественника поуродовали. Ты вроде бы дядьку Парамона хотел рекомендовать в председатели, его не тронут бандиты.
— Эту кандидатуру прибережем до лучших времен,— серьезно ответил Корм люк, и вдруг его осенило: — Антон Тимофеевич! Ты почти что нашенский, вроде как баевский. Впрягайся-ка в председатели, народ поддержит.
— Он-то поддержит... А стрельнут в кого? — воспротивился Никифор Алексеевич.
— Что тебе далось это «стрельнут»? И меня могут уложить, да ничего вроде, бог миловал.
— Спасибо, Мирон Иванович, не для меня это,— наотрез отказался Сухарь.— У меня головные боли...
— Ну смотри. Ты куда нацелился, уходишь? Нет, погоди, все-таки помоги нам документики проверить у этого инструктора. Поприсутствуй только.
Инструктор райкома охотно достал документы, подал их Сухарю, но тот кивком указал на секретаря сельсовета. Кормлюк прочитал предписание Торчинского райкома партии о направлении Беловусько Ф. И. в село Баево для организации колхоза, полистал новенький паспорт и военный билет, справку о ранении. Спросил:
— Удостоверение райкома есть?
— Еще не получил, не успел, а работа не ждет. К вам У меня первое поручение.
— Кормлюк вздохнул:
— Вы хоть знаете, что за обстановка у нас тут? О бандах слышали?
— На вокзале у кассы говорили мне.
— Какой вокзал? — изумился секретарь сельсовета, уже не сомневаясь в искренности приехавшего представителя.— В райкоме-то вам дали инструктаж?
— Беловусько по-детски улыбнулся и рассказал:
— И дали, и не дали... Я после госпиталя с женой приехал в Луцк к сестре и сразу в обком к секретарю по кадрам насчет работы. Я в партии еще с довоенной поры. Мне предложили ехать в район, говорят, в какой хочешь. Согласен, отвечаю, в любой, где тут же дадут квартиру. Назвали Торчинский. Приехал один, зашел в райком, представился, мне дают направление к вам...
10
Установились светлые погожие дни. А сегодняшний — особенно солнечный и пахучий, будто не от земли, а с выси тянуло молодой зеленью. Было ее еще немного, трава едва пробилась, да треснули почки неприхотливых кленов и нежных ив. Они пополнили воздух живой лепестковой свежестью.
Киричук широко шагал по краю поляны за расторопным майором Тарасовым, начальником Торчинского райотдела МГБ. Час назад, когда подполковник начал знакомиться с организацией работы в райотделе, пришло известие об обнаруженном в лесу под Смолиговом схроне. Туда сейчас и направлялись чекисты.
Киричук с пониманием сказал начальнику райотдела:
— Самый тревожный, оказывается, ваш, Торчинский район, больше всего в нем за прошлый год совершено бандитских преступлений.
Майор Тарасов спокойно ответил:
— Район как район. А частые бандитские акции вызваны тем, что и колхозов у нас больше, чем у других.
Василию Васильевичу понравилась сдержанная рассудительность начальника райотдела. Он решил поручить ему разработку операции с двойным заслоном-засадой.
Широколобый сурового вида лейтенант Кромский сдвинул деревянную ляду с лаза в схрон, доложил, указывая на берег речки:
— Вон там, у ивы, мы нашли консервные банки, кости. Это у речки-то после зимы! Ясное дело: где-то здесь бункер. Полдня елозили, пока лаз в него нашли. Ракетами туда дыма напустили. Молчок. Потом уже спустились вниз. Кто-то прятался тут вдвоем или втроем. По лежанкам видно. И ушли недавно: колбасные очистки еще не высохли, вода в кружке не застоялась.
Лейтенант спустился во входной колодец, который оказался ему по плечи, и сразу исчез. Следом за ним проник в схрон и Василий Васильевич. Там уже Кромский включил фонарик и поставил его на короткий из широкой доски стол. Свет падал на двойные нары, прикрытые полушубком. На полу, в углу, темнел металлический ящик, и подполковник сразу потянулся к нему рукой.
— Стойте! — ухватил его за локоть майор, только что влезший через проход в схрон.— Нельзя так! А вдруг ящик минирован, граната с наживленным кольцом под ним.
Лейтенант сел на нары.
— Да нет,— успокоил он,— проверен уже, фугаски нет.
Только сейчас Киричук обратил внимание, как низок потолок схрона, как сыро и заплесневело давит в ноздри застоявшийся воздух.