Керенский ежедневно направлял в Ставку генералу Реннекампфу запрос о текущем положении дел и получал ответные депеши, а бывало, даже по нескольку телеграмм подряд. Изредка приезжал с охраной нарочный и привозил секретную сводку положения дел, те сведения, о которых в телеграммах не стоило упоминать.
Нехотя и со скрипом стали работать военно-революционные трибуналы, укомплектованные наполовину авторитетными офицерами, наполовину служащими министерства юстиции. Странно, но среди этого состава евреев не было. И дело пошло. В тылу железнодорожная милиция задерживала дезертиров и отправляла их на фронт, но её сил было ещё мало, а дезертиров — очень много.
В телеграммах Реннекампфу Керенский требовал подготовить наступление в июле, назначив его предположительно на 15 число. Июльское наступление должно было стать решающим, как для войны, так и для страны в целом.
Керенский не был стратегом и понимал, что его познания в этом деле равны нулю, но всё же немного знал общую схему наступления, вроде растаскивания сил противника по разным направлениям. Не став мучиться, он вызвал к себе генерала Деникина, который пока ещё оставался начальником штаба Ставки. Новый Главнокомандующий менять его не стал. А Керенскому было пока всё равно.
И вот генерал Деникин готовился сейчас рассказать о возможности наступления, силах и средствах, назначенных для оного.
Встав у карты с правой стороны, зажав указку в левой, как и учили в академии Генерального штаба, Деникин начал доклад.
— Как вы видите, господин министр, фронт застыл в некоем равновесии, которое может быть нарушено в любой момент. Наши силы держат оборону по всей линии фронта. Братание с немцами закончено, но ещё не везде. Люди в целом готовы наступать, а руководство всеми фронтами принимает максимум усилий для этого.
Керенский оценил линию фронта, показанную на большой карте жирными синими и красными линиями. Всё было предельно ясно. Потери территорий были незначительными. Немцы заняли Львов и продвинуться дальше не смогли.
— Я понял, спасибо. Какие направления с точки зрения Ставки являются самыми опасными для обороны?
— Рижское направление, господин министр. Противник сосредотачивает там резервы в надежде ударить на Петроград и тем самым победить.
— Угу. А каково состояние наших войск на Северном фронте, если оценивать его по пятибалльной шкале?
— К сожалению, только на тройку.
— Угу, надо больше там организовывать трибуналов. Хорошо, я займусь этим. Какой фронт самый боеспособный на сегодняшний день?
— Кавказский и Румынский.
— Понятно. А зачем нам Румынский фронт?
— Румыния вступила в войну на стороне Антанты, но не смогла выдержать ответного удара немцев, их фронт посыпался, и они обратились за помощью к союзникам. А французы и англичане обратились уже к нам для того, чтобы мы организовали ещё и Румынский фронт. В настоящий момент положение дел на нём стабилизировалось, румыны усилили свою армию и воюют намного лучше, чем раньше, но, если по ним вдруг ударят немцы, они долго не продержатся.
— Понятно, но где тогда нам можно начать наступление?
— Вероятнее всего начать его на юго-западном фронте.
— Хорошо, я предлагаю вам начать подготовку к наступлению сразу на двух направлениях. Силами Северного фронта и силами Румынского фронта, а на Юго-Западном фронте имитировать бурную подготовку, чтобы у противника создалось впечатление, что главный удар мы готовим там. Ударим клещами по самому опасному и самому бестолковому направлению.
— У нас не хватит для этого резервов, господин министр.
— Насколько я знаю, у немцев и австрийцев положение не лучше. Вам следует сосредоточить на этих направлениях наиболее боеспособные части. Кроме того, я приказываю рассмотреть вами возможность нанести первый удар на Румынском фронте исключительно румынскими частями. Их части должны быть частями первого эшелона атаки. Наши же части должны идти вторым и третьим эшелоном.
— Они откажутся или побегут.
— Ну и что? Заставьте их защищать свою Родину всеми силами. Сосредоточьте позади наступающих пулемётные команды и артиллерийские батареи, чтобы у них не было возможности бежать с поля боя. И вперёд!
— Но как это возможно, они же союзники!
— Как хотите, так и делайте, создавайте заградотряды, уговаривайте их, обманывайте, мне плевать, это приказ.
Керенский не понаслышке знал, что всякий военный человек, услышав магическую фразу: «Это приказ!», сначала цепенеет, потом пытается его оспорить. А когда не получается убедить начальника в его неправильности, выполняет приказ, даже если понимает, что ни к чему хорошему это не приведёт. Но приказ есть приказ — это святое!
Деникин сглотнул.
— Я вас понял, я продумаю его реализацию. А что с Северным фронтом?
— На Северном фронте концентрируйте все резервы, собранные с Западного и Юго-Западного фронтов, вас поддержит и Балтийский флот, который нанесёт свой удар. Где именно, пока я не могу сказать. Адмирал Григорович ещё не сообщил мне об этом, но думаю, что направление совпадёт с нашим наступлением. Как раз в Финляндии должно всё закончиться победой генерала Маннергейма, и затем мы приступим к морской операции.
— Я вас понял, господин министр.
— Да, и кроме того, вам следует продумать, как снять боевые части с Кавказского фронта и усилить ими Румынский фронт.
— Но многие наши войска воюют сейчас с Османской империей в Иране.
— Вот именно! Необходимо их отозвать и направить на Румынский фронт, а Кавказский оставить на англичан. Они сильные, справятся.
Деникин застыл в шоке.
— Но…
А Керенского понесло.
Оставьте крупные части в крепостях. Обороняйте Карс и весь Кавказский хребет или что там есть. Наиболее боеспособные части необходимо перевести на Румынский фронт. Взамен создать национальные части из грузин, армян, чеченцев и дагестанцев и также бросить их на фронт. Набрать добровольцев, щедро оплачивая их службу. Я уверен, они просто разорвут турков, ну, а если не разорвут, то по крайней мере задержат их продвижение, и у нас будет время что-нибудь придумать. Потеряв Грузию и Армению, мы не проиграем войну, а потеряв Ригу, будем близки к этому. Прошу к моим словам отнестись более, чем серьёзно. Нам нужно оборонять только Баку и Батуми, остальное — по остаточному принципу.
— Вы так легко говорите, решая судьбу Закавказья.
— Не вижу другого выхода. Нам сейчас не до Персии и Месопотамии. Мы должны победить и за ценой не постоим. Им всего лишь нужно продержаться, обороняя свои крепости, на это у них сил хватит, ведь за спиной будут города и сёла, это должно мобилизовать их на оборону. Нам нужно верить в них, грузины и армяне справятся. Я вот верю в них…
Деникин промолчал, ему нечего было на это возразить. Что тут скажешь?
— Да, совсем забыл, — Керенский поморщился, — Черноморский флот тоже примет участие в наступлении. Он должен ударить на Стамбул и высадить недалеко от него в удобном месте морской десант. Мы будем наступать сразу двумя фронтами и двумя флотами, вложив в этот удар всю свою мощь, и покончим с войной, заставив турок и Германию капитулировать. Если же нет, то погибнем. У вас, господин генерал, есть целый месяц, чтобы привести в чувство все войска, перенаправить резервы, дезинформировать немцев и перебросить войска с одного фронта на другой. Кроме этого, к вам прибудет пополнение, которое необходимо обучить и обкатать в небольших боях по всем фронтам. Имитируйте разведку боем, наступая батальонами и полками, но не допускайте больших потерь. Продумайте этот вопрос. Если так невозможно, то придумайте что-то своё. Вы все, в отличие от меня, академии заканчивали, думайте, я поддержу все здравые решения. Спасибо за доклад, вы свободны.
Генерал Деникин, явно озадаченный и одновременно расстроенный, стал снимать и сворачивать карту, чтобы через пять минут выйти из кабинета военного министра и уехать обратно в Ставку.
На следующий день Керенский принял у себя генерала Каледина, являющегося начальником Петроградского гарнизона. Разговор касался солдат тылового гарнизона и предложений по их дальнейшему использованию.
— Господин министр, — стал докладывать Каледин, — Я принял гарнизон в ужасном состоянии, нет, пожалуй, даже в ужасающем состоянии. Дисциплины нет, офицеры боятся солдат, да и сами офицеры не являются примером для любого солдата. Революционное брожение, боязнь фронта, обыкновенная трусость, праздность ничегонеделания, завышенные требования, как к окружающим, так и к государству. Это катастрофа.
Керенский пожал плечами.
— Я согласен с вами, но для того и поставил вас на эту должность, чтобы вы могли приложить все силы для борьбы со всеми явлениями, вами перечисленными.
— Я так и понял, но мне нужны определённые полномочия.
— Я даю вам все полномочия, — резко ответил Керенский, — но прошу вас не вводить их сразу. У вас есть примерно месяц, чтобы привести в чувство гарнизон. Найдите сначала горлопанов и агитаторов, арестуйте и отдайте под военно-революционный суд. Их пособников соберите в отдельные команды и объявите, что в их услугах нуждается Владивосток.
Они, конечно, будут возмущаться и в то же самое время будут этому рады, что уезжают подальше от фронта. Оружие им не выдавайте, потому как не воевать едут. Отправьте их поездом в сторону Сибири и километров через двести на любой крупной станции остановите состав. Я отдам распоряжение генералу Раша, чтобы их арестовали. Только и всего. Отправим их в трудовой лагерь, работать только за еду, а наиболее рьяных осудим и парочку из них даже можно будет показательно расстрелять.
— Ммм, сделаем, но, господин министр, солдаты гарнизона волнуются и возмущаются тем, что у них урезали паёк. В то же время, матросам его даже добавили. Солдаты возмущены и готовы ехать в Кронштадт разбираться с моряками.
— Да? — Керенский приподнял в удивлении брови и провёл рукой по ёжику волос. — Ну, что же, не надо им препятствовать, дайте им разрешение вооружиться, пусть грузятся на пар