«Эта работа проходила тоже не без трудностей. Иногда доходило до того, что, пробравшись, скажем, на уездный пересыльный пункт или сборно-пересыльный пункт, левоэсеровские пропагандисты, а также анархисты организовывали провокационные выступления. Они заявляли: “Хватит, повоевали! Пора передохнуть!” В связи с острой необходимостью организовать оборону уезда, а также чтобы предотвратить выход английских интервентов и белогвардейцев на его территорию, мы одну задругой проводили партийные мобилизации».
Но его влекло то, что он уже почувствовал и полюбил. Конев рвался к воинской службе. Он уже тогда знал, что родной Никольск в той дороге, которую он выбрал, всего лишь небольшой полустанок с короткой стоянкой в несколько минут.
Глава четвёртая.ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
В то время Никольский уезд отошёл к Северо-Двинской губернии, поэтому своё желание убыть на фронт с ближайшей же отправлявшейся командой Конев должен был решать с губернским военным комиссаром. Северодвинцы формировали и пополняли Шестую, северную армию. Но в это время жаркие бои шли на востоке — в Ярославле и на Урале. Ещё весной 1918 года был создан Ярославский военный округ. В него входили Владимирская, Костромская, Нижегородская, Петроградская, Псковская, Тверская и Ярославская губернии. Военным комиссаром Ярославского округа стал Михаил Васильевич Фрунзе. Именно ему Конев подал рапорт с просьбой отправить на фронт в составе первой же команды. Окружной комиссар, прочитав рапорт настойчивого уездного комиссара, решил познакомиться с ним лично. Вскоре состоялась встреча Конева и Фрунзе.
Бравый вид русоволосого высокого и стройного комиссара из глубинки, его армейская выправка, отточенные движения и лаконичные ответы не могли не подтолкнуть Фрунзе к мысли о том, что такие сейчас действительно нужнее на фронте, в действующих войсках, а не в тылу
— Ну что же, пойдёте на фронт, если так настаиваете, — ответил Фрунзе, не отходя от карты, на которой были обозначены очаги восстания, направления ударов и передвижение войск. — Смотрите, сколько их теперь, фронтов. И везде нужны военные люди, преданные революции.
Конев стоял неподвижно, время от времени поглядывая на карту. Фрунзе перехватил его взгляд. Спросил:
— А военную карту читать умеете?
— Так точно, — ответил Конев.
— Хорошо. Думаю, что на фронт вы попадёте очень скоро. Формируйте отряд земляков. С ним и поедете. Командуйте. Желаю удачи. — И Фрунзе пожал Коневу руку.
В эти дни Конев познакомился с секретарём губкома Дмитрием Фурмановым. Вскоре судьба, а точнее, революционная необходимость пошлёт на фронт и его. Фурманов станет комиссаром Чапаевской дивизии, начальником политотдела Туркестанского фронта, комиссаром Красного десанта на Кубани. А потом, когда Гражданская война утихнет, уйдёт в литературу, в творчество, напишет свои знаменитые книги «Чапаев» и «Мятеж», которые встанут в один ряд с такими советскими шедеврами, как «Железный поток» Александра Серафимовича и «Как закалялась сталь» Николая Островского. Вспоминая Фурманова спустя многие годы, Конев скажет: «Дмитрий был одним из тех, кому хотелось подражать». Должно быть, знакомство и общение с Фурмановым окончательно сформировали у Конева представление о том, каким должен быть комиссар.
На защиту новой власти из многих внутренних губерний и уездных городов России отправились тысячи добровольцев и бойцов, подлежащих призыву. Выступили со своими отрядами и три уездных военных комиссара: будущий герой Гражданской войны легендарный Василий Иванович Чапаев и два будущих Маршала СССР — Кирилл Афанасьевич Мерецков и Иван Степанович Конев. Двоих последних судьба ещё сведёт.
Вначале Конев попал в Сольвычегодск. Но вскоре его всё же направили на Восточный фронт, в Третью армию. Дали маршевую роту. Рота заняла оборону близ Вятки. Первое наступление Верховного правителя Сибири адмирала Колчака к тому времени было отбито. Но белогвардейские части, вооружённые и экипированные англичанами, казаки, поддержавшие мятеж, эсеры и прочие партии и всяческие ватаги неясного происхождения, выступившие против большевиков, проводили перегруппировку своих сил, накапливались перед фронтом, чтобы на этот раз прорвать красную оборону и хлынуть в столицы и крупные города центра России.
«Там меня сразу назначили в артиллерию, в запасную батарею Третьей армии. Эта запасная батарея, — рассказывал впоследствии Конев, — по теперешним понятиям была больше, чем полк. В ней числилось около двух тысяч солдат и командиров, имелась большая партийная организация, около 200 коммунистов. Вскоре меня выбрали секретарём. Я почувствовал, что здесь меня могут опять задержать, поэтому, отправившись в политотдел с докладом о состоянии партийной организации и о задачах коммунистов батареи, решил снова проситься на фронт. Мне были предложены сразу три назначения: комиссаром артиллерийского полка, комиссаром пехотного полка и комиссаром бронепоезда. Причём было сказано, что политотдел предпочёл бы, чтобы я пошёл комиссаром бронепоезда, потому что бронепоезда в условиях гражданской войны являлись большой ударной и маневренной силой. Их роль была особенно велика в наступлении.
Я был назначен комиссаром бронепоезда, который сформировался из уральских рабочих и матросов-балтийцев — народ по-революционному боевой, но по части дисциплины не особенно сплочённый. Так что предстояло поработать по-настоящему, сделать бронепоезд действительно боевой ударной силой».
«По части дисциплины» красногвардейцы, особенно на первых порах, сильно уступали своим неприятелям. Что же касалось матросов-балтийцев, то это была особая каста военных. Оставшись без кораблей (многие из них на палубу никогда и не ступали, а попали в водоворот событий из тыловых частей и учебных команд), эти вольные люди революции, не привязанные ни к земле, ни к родине, где бы им какой-нибудь подводчик из земляков мог заронить в душу свои сомнения и свою печаль о житье-бытье, исполняли любую работу, которая могла бы служить «делу революции». На пехотных командиров «главный костяк революционного Петрограда» посматривал свысока, а на комиссаров с недоверием. Как правило, у матросов были свои вожаки. Но юному комиссару Коневу, во многом благодаря своей армейской подтянутости, уму и постоянству, удалось сплотить команду бронепоезда, подтянуть дисциплину, прекратить пьянки и вольности, наладить боевую и политическую учёбу. А начал Конев свою комиссарскую работы с… личной гигиены стрелков и артиллеристов бронепоезда. Первой заботой Конева стало то, чтобы вся команда, без исключения, по утрам умывалась и чистила зубы. И вольным людям революции, уставшим от пьянства и стрельбы, это комиссарское нововведение понравилось.
Бронепоезд № 102 относился к типу лёгких бронепоездов, но название носил достаточно тяжёлое — «Грозный». Три вагона, обшитых стальными листами различной толщины, паровоз, обеспеченный такой же защитой, артиллерийская башня. Вооружение и оснастку имел соответствующую своему типу: две бронеплощадки; на каждой из них по четыре короткоствольных 76,2-миллиметровые пушки образца 1902 года и 12 бортовых пулемётов «максим», кроме того, одно орудие в башне, обеспеченной поворотным механизмом, так что оно могло вести огонь под любым углом; вагон-канцелярия, вагон-клуб и вагон для личного состава. Экипаж бронепоезда состоял из взвода управления, взводов броневагонов и башенных стрелков, а также отделений бортовых пулемётов, взвода тяги и вагонов. Толщина брони колебалась от 10 до 15 миллиметров. Бронепоезд, в зависимости от необходимости и поставленной боевой задачи, мог цеплять по несколько пустых платформ, на каждой из которых помещалась стрелковая рота десанта. На одной заправке мог двигаться до 120 километров при максимальной скорости 45 километров в час. В качестве паровозного топлива использовались уголь, мазут или дрова. Учитывая то, что Гражданская война, особенно начальный её период, была схваткой на дорогах, а вернее, за дороги, за основные коммуникации, по которым перебрасывались войска, боеприпасы и хлеб, бронепоезда играли подчас исключительную и решающую роль.
Командовал бронепоездом С.Н. Иванов, бывший морской офицер. Так же, как и комиссар, он был артиллеристом. В Кронштадтской крепости командовал одной из артиллерийских батарей.
Из воспоминаний маршала Конева: «Бронепоезд, ведя огонь из орудий и пулемётов, врывался на станцию, прокладывал путь огнём, а пехотные цепи, охватывающие его справа и слева, овладевали этой станцией и близлежащими населёнными пунктами. Боевое взаимодействие бронепоезда и пехоты во времена Гражданской войны не раз приводило к успеху. Так мы взяли Ишим. Однако атаковать Омск не смогли, потому что река Иртыш была для бронепоезда серьёзной преградой. Всё же подступы к Иртышу мы атаковали совместно с пехотой, а потом взяли да и дерзнули — по льду проложили рельсы и так переправили бронепоезд через Иртыш.
На подступах к Чите пришлось вести бой не только с белогвардейцами атамана Семёнова, но и с японскими самураями.
И сейчас вижу поле боя под Гонготой: цепи белогвардейцев и японских солдат, атакующих нас при поддержке двух своих бронепоездов, атаку нашей кавалерии под командованием Н.А. Каландаришвили[5]. Бывший ссыльный революционер Каландаришвили был одним из руководителей партизан Восточной Сибири, создал кавалерийский отряд, который сыграл важную роль в борьбе с Колчаком. В частности, вместе с другими отрядами он преградил путь Колчаку к Иркутску. Потом отряд Каландаришвили был переброшен в Забайкалье на разгром атамана Семёнова. Вот он-то как раз и участвовал в атаке на станцию Гонгота.
Когда кавалеристы при поддержке нашего бронепоезда начали крепко нажимать на белогвардейцев, на выручку им подоспели японцы. Нужно было принимать ответственное решение — бить японцев или нет (а приказано было в бой с ними не ввязываться). Однако обстановка требовала вступить в бой с японцами, так как они перешли в наступление при поддержке двух бронепоездов. Мы японцам продвинуться не дали, отбросили их. И Гонгота была взята».