– Николсон и те двое? Конечно.
– Веди давай. Вильям, ты, если не хочешь видеть нечто неприятное, лучше уж тут побудь.
Степлтон явно замялся. Вроде и мне помочь хотел, и понимал, что я не ради красного словца посоветовал ему остаться. Ладно, облегчим ему задачу.
– Вообще-то… Здесь военные дела, сам видишь, закончились. А за Потомаком следить надо, да и вообще за окрестностями. Фил может не справиться. Поэтому давай туда, пока прими командование. А мы скоро присоединимся. Это приказ, первый лейтенант Степлтон.
– Исполняю, капитан!
Ну вот, приказ отдан, приказ получен. И все сомнения у Вильяма мигом испарились, что тоже хорошо. Нам же с Джонни предстоит заняться довольно грязной работенкой. Той самой, которую мало кто из «джентльменов» готов на себя взвалить. Да-да, я хорошо помню историю. Чего стоит хотя бы отношение на моей Родине, в Российской империи, к господам жандармам. А ведь те действовали вполне себе мягко по моим меркам, на чём многое теряли. И всё равно вечные крики вроде: «Сатрапы! Душители свобод». Плюс крайне холодное отношение к большинству представителей «стражей империи» со стороны не то что светского общества, но и многих армейских и особенно гвардейских офицеров.
Мда, ну да сейчас мне немного не до того, у меня допрос не то агентов «федералов», не то просто слишком горячих их сторонников намечается. Вот иду следом за Джонни и думаю, о странностях бытия человеческого в целом и аболиционистского в частности. Как началась эта чума не один год назад, так с тех пор и не прекращается. Вот уж воистину не ведают, что творят. Да, эти ещё не ведают. Но с воистину дурным упорством начинают мостить дорогу для тех, кто значительно позже придет им на смену. Я знаю, я видел. Потому и сделаю всё, чтобы увиденное мной там, в будущем, больше не смогло реализоваться.
Вот и комната, где находятся эти субчики-голубчики. Двое со связанными руками стоят под прицелом «спенсера» одного из солдат роты, третий же, тот самый Бернард Николсон, валяется на полу и стонет. Понимаю, что от пули в животе хорошо ещё никому не становилось. Только о качественной медицинской помощи сему индивиду и мечтать не приходится. А вот о легкой смерти – это вполне реально. Но и её придется заработать.
– Женщины, дети и вообще непричастные к стрельбе в доме есть?
– Никого, – покачал головой Джонни. – Этот вот, – взгляд на подранка, – свою жену с детьми ещё несколько дней назад в Вашингтон к своей кузине отправил. Не думаю, что случайно.
– Я так и вовсе в этом уверен. Солдат, выйди. И сержанта О’Рурка сюда.
Вытянулся в струнку, после чего метнулся выполнять приказ. Что до сержанта, то он сейчас пригодится. Полезный, небрезгливый, жестокости не чурающийся. Впрочем, как и большинство отобранных для меня головорезов, но и на их фоне он заметно выделялся.
Звук шагов, причем знакомый такой, от явно массивной туши. Сержант О’Рурк собственной персоной. Тебя-то мы и ждали. Не давая ему и рта раскрыть, командую:
– Вот это, сержант, шпионы. Не военнопленные. Потому как без формы, без знаков различия… А поэтому мы с ними можем делать всё, что душе угодно и для дела полезно. Поэтому для начала дай несколько раз по морде тем двум, которые у стеночки со связанными руками стоят. Вдруг кто-то из них захочет поделиться с нами чем-то важным? Например, с какой целью они тут все собрались, почему столько оружия и зачем они из него по нашим солдатам стрелять начали. Тебе всё понятно?
– Да, капитан!
– Вот и приступай.
Вид надвигающегося как неотвратимое стихийное бедствие О’Рурка подействовал на пленников… Хорошо подействовал, да так, что один вжался в стену, а другой попытался бежать, проскользнуть мимо ирландца к двери. Зачем? Думаю, он и сам этого не знал. Сработал инстинкт и всё тут. Только инстинктов было недостаточно. Сержант, несмотря на схожие с мебельным шкафом габариты, двигался довольно быстро. А вот пленник был и помят, и со связанными за спиной руками, потому уязвим. Неудивительно, что получил хорошую такую оплеуху, от которой отлетел в угол комнаты, ломая стоящую там тумбочку.
– Низко полетел, к дождю, наверное, – усмехнулся я, после чего некоторое время понаблюдал за продолжившимся «вразумлением». – Ну что, мне позволить сержанту продолжить или всё же кто-то из вас двоих поделится ценными сведениями, отвечая на уже прозвучавшие вопросы?
Попавший под тяжёлые кулаки О’Рурка лишь жалобно постанывал, а вот второй, ему явно хватило и самого зрелища избиения.
– Что вы хотите?
– Для особо плохо слышащих повторю. Кто вы, собравшиеся в этом доме? Что вас объединяет?
– Мы… – пленник нервно сглотнул, невольно бросив взгляд сначала на по сути помирающего Николсона, а затем ещё на одного своего знакомца, лицо которого уже опухало от нанесенных сержантом ударов. – Мы из «Подземной железной дороги»… Здесь наша «станция», она помогала переправиться через Потомак.
– «Подземка», значит. Интересно…
Это действительно было интересно. Нелегальная на Юге и почти что официальная на Севере организация господ аболиционистов, переправляющая негров в штаты, где рабство было запрещено. Тогда найденное оружие, связи с неграми – все это получало вполне логичное объяснение.
– Кто главный на вашей «станции»? Николсон?
– Нет, Джек Холт. Он… мёртв.
– Жаль, – покривился я. – Он мог бы быть полезен. Есть ли ещё ваши в городе?
Мотает головой из стороны в сторону. И пожалуй что я ему поверю, слишком напуган. Но страх вот-вот пройдёт, едва только до него дойдёт, что прямо сейчас его вешать или расстреливать не собираются. Поэтому…
– Связаны ли вы с другими «станциями» «подземки»? С какими именно? Кто в них состоит? Сможешь ли на бумаге изложить все тебе известное?
– Не смей, Барни! А-а…
Что у нас там? Ах да, второй, тот, который пытался бежать незнамо куда и зачем, напомнил о себе, явно желая заткнуть рот своему сообщнику, напомнить о том, чтобы тот не смел сдавать подельников. Правда, тут же получил от О’Рурка очередное «вразумление», на сей раз непосредственно ногой.
И всё же даже такое сумбурное напоминание не просто нашло адресата, но и подействовало. Иначе не стал бы наш вроде как разговорившийся пленник пытаться играть в несознанку.
– Больше я ничего не знаю… Ничего.
– Врёт? – спрашиваю, а скорее уточняю, обращаясь к Джонни.
– Врёт. Слышал я о «подземке» от некоторых… заинтересованных денежно. Одна «станция» связана с несколькими другими. Все всех не знают – это да. Но «соседей» – знать обязаны. Только по доброй воле он тебе рассказывать это не хочет.
Тут я лишь усмехнулся. Да, время тут несколько другое, отличное от родного мне. Но термин «военное время» и всё, что с ним связано – это, знаете ли, не просто слова, а нечто куда более серьёзное. Интересно, понимает ли это наш пленник? Пленники… О, свежепобитый зашамкал опухшими губами, кровь и осколки зубов на пол выплевывая:
– Не говори им ничего, Барни, Они не имеют права. Они вломились к нам, стали стрелять, убили защищающих свой дом.
– Тупоголовый, – ласково произнес я. – Неужели ты серьёзно думаешь, что вас кто-нибудь услышит и прислушается. Давай я расскажу тебе и твоему дружку то, как это всё будет доложено, если вы не возьметесь за ум… В условиях военного времени нами были пойманы негры, пытающиеся бежать на север через реку Потомак, при которых найдена была ну совсем для их черномазых величеств непредставимая сумма – по сорок долларов на брата. О, конечно же, слово раба ничего не стоит и не может быть использовано как свидетельство, это мне хорошо известно. Зато я вполне мог отправить своих людей для того, чтобы мирно поговорить с мистером Николсоном, которого пытался оклеветать какой-то раб. Да, лейтенант?
– Несомненно, капитан. Так всё и было. Как сейчас это помню. И парни тоже это подтвердят. Вот хотя бы сержант О’Рурк.
Громила радостно закивал, разминая кисти рук, которые, как по мне, следовало хотя бы от крови оттереть. Впрочем, не к спеху.
– Он у меня памятливый. А потом, подойдя к вашему дому, обнаружилось, что в моих солдат под командованием лейтенанта Смита целятся из ружей и уже готовы выстрелить. В солдат, о прибытии которых знает вся Александрия, которых нельзя перепутать с обычными местными жителями.
– Этого не было! – взвыл пленник, пока остававшийся для меня человеком без имени. – Они сами вломились в дом, они…
– И кто ж тебе поверит-то? Аболиционисту, активному участнику «подземки», этой запрещённой организации… К тому же после того, как твой дружок Барни подпишет, а то и собственноручно напишет во всех подробностях о событиях сегодняшнего дня. То напишет, что ему скажут. Он ведь жить хочет. По глазам вижу, что хочет. Да и ты, неизвестный мне по имени аболиционист, я думаю, тоже хочешь хотя бы помереть не очень болезненно.
– Вы не посмеете…
– Джонни, мне кажется, что мистер Николсон тянется к припрятанному за поясом пистолету… Это нехорошо. Исправь это. Совсем!
Негромкий выстрел из «вулканика» хлопнул как-то даже буднично, поставив точку в жизни того, кому и так предстояло умереть. Своего рода «удар милосердия», потому как мучения от смертельного ранения в живот… лучше уж так, чем долгая агония. Да и в любом случае за шпионаж в пользу врага – петля или расстрел у ближайшей стенки. По всем понятиям так надо и так… правильно. Попался? Вот и не обессудь.
Ну а Джонни – человек с богатым прошлым и без комплексов, – присев рядом с телом на корточки, вложил тому в руку маленький однозарядный пистолетик. Такие носят обычно либо дамы, либо люди, стремящиеся иметь такой вот козырь в качестве «туза в рукаве».
– Вот и всё, капитан, – хмыкнул он, в то время как О’Рурк убедительно так рыкнул на попытавшихся было метнуться в комнату простых бойцов. Выстрел услышали, оно и понятно. – Застрелен при попытке выстрелить в вас. Может, и этого, разговорчивого? Хотя бы в ногу-руку парочку пуль, а?
– Как вести себя будут. Да, Барни? – подмигнул я «слабому звену» в оставшейся двойке. – Я шутить умею с фантазией, просто пулей у меня не всякий отделается. Вот помню, к примеру, наставления монахов средневековой инквизиции. Те самые, что для пыток подозреваемых в колдовстве предназначались. Так там такие необычные способы предлагались. Например…