— Ты же знаешь… — начал Сейдали.
— Что?
— Уважают Хасана в касабе.
Мастан отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
— Болтовня! Кто это станет уважать голодранца!
— Дай ему два дня, а если уж он тогда не добудет…
— К вечеру, — отрезал Мастан. — Чтобы к вечеру были деньги. Никаких отсрочек!
Он поднялся и вышел.
Остальные не двигались с места, словно надеялись услышать друг от друга что-нибудь утешительное. Что они скажут теперь Хасану? «Мы спаслись, а ты пропал»?
Хасан всем помогал в беде. Хасан такого бы не сделал. Хасан не стал бы спасать свое поле за счет других.
— Вам везет, опять штаны целы остались, — проговорил Муса.
— Да, зады свои спасли, — горько улыбнулся Сердер Осман.
— Иди делай свое дело! — вдруг заорал на Мусу Рыжий Осман. — Только и умеешь, что языком молоть.
Муса отошел.
— Нельзя этого допустить, — продолжал Сердер Осман. — Неладно мы как-то поступили. Злую шутку сыграл Мастан с парнем. Да я в лицо не смогу Хасану смотреть после этого.
— А чем мы можем ему помочь? — спросил Рыжий Осман.
Мустафа побарабанил пальцами по столу:
— Как, «чем можем»? Мы много можем. Только испугались за свои душонки, вот в чем дело.
— Своя душа ближе… — согласился Сердер Осман.
— Хасану такое и в голову бы не пришло!
— А дразнить Мастана было лучше? Чтобы нам всем пропадать?
Сердера Османа прямо с души воротило. Пальцы его выбивали нервную дробь. Губы кривились.
Вошел Хасан, невольно покосился на то место, где сидел Мастан.
— Ушел?
— Ушел.
— Хорошо. — Хасан уселся на стул.
Рыжий Осман тихонько позвал его. Хасан медленно повернулся.
— Чего тебе? — Голос его звучал ровно, спокойно.
— Ты знаешь, что сказал Мастан?
— Нет…
Рыжий Осман огляделся по сторонам.
— Мы его упрашивали по-всякому, но он уперся на своем…
— Уперся так уперся, — ответил Хасан безразличным голосом.
— Говорит: до вечера.
— Деньги?
— Да, — решился Рыжий Осман. — Все требует.
— Хорошо.
В кофейне воцарилась тишина. Короткое слово прозвучало так, будто Хасан хотел сказать: значит, вы этого желали. Если бы он стал ругаться, обвинять их! Тогда они смогли бы защищаться. Рассказали бы ему все как было. Но Хасану словно и дела до этого нет. «Хорошо!» — и все тут.
Сердер Осман повернулся к нему.
— Послушай, друг, он ведь никого слушать не желает.
— И пусть его… — ответил Хасан. — Не расстраивайся.
— Я ему долго доказывал, уговаривал, а он заладил, что ты его враг. Большой клятвой поклялся.
— Да, борозда получилась кривая, — пробормотал Хасан.
— Нужно найти выход, — сказал Рыжий Осман. — Попросим его немного отсрочить.
— Чему быть, того не миновать, — ответил Хасан. — Рано или поздно это должно было случиться.
Сердер Осман не успокаивался.
— Мы… Так люди не делают. Мы забыли тебя, спасая свои зады. За свои поля дрожали, а тебя предали. Нехорошо получилось…
— Все понятно — своя жизнь дороже, — отозвался Хасан.
— А разве ты сам так думаешь? Ты бы так не сделал. Нет, нетвердые у нас сердца. Трусливые. Мы обязаны найти мазь для твоей раны. Наш долг теперь — выручить тебя.
— Не горячись, не порть свое драгоценное здоровье. Аллах и об муравье печется, а меня и подавно в беде не оставит. Как-нибудь обойдусь с его помощью.
— Поверь, у нас еще есть совесть. Не смотри, что наши рты на замке, зато сердца открыты. Мы найдем тебе деньги.
— Я не возьму у вас ни куруша. Пускай хоть все отнимает — не боюсь. Коль выносят барабан, то и зурну вместе с ним….
— Вай, вай! — продолжал сокрушаться Сердер Осман. — Загубили мы свои души. Не по совести это…
Хасан поднялся и ушел, не желая продолжать этот разговор. Сразу после него в кофейню вошли двое с портфелями в руках. Один в коричневом пальто, другой в темно-синем.
— Конфискаторы, — прошептал Рыжий Осман.
— Ах, ты… — вырвалось у Мустафы. — Скажи как быстро!
Приезжих пригласили присесть, но они торопились — возле кофейни их ожидала упряжка.
— Где нам его найти? — обратились приезжие к крестьянам.
— Кого? Хасана? Сейчас подойдет… — ответил Мустафа.
— Ну и работенка у вас, — сказал Сердер Осман. — Собирать стоны бедняков. Кто мошну набивает, а кто проклятья получает.
— Судьба, — ответил человек в коричневом.
— Мы люди подневольные, — добавил второй. — Наше дело — отнимай да продавай…
— Вот вы сегодня должны конфисковать поле у человека. Но если вам рассказать, в чем дело, у вас сердце кровью обольется. На всю жизнь зарок дадите больше этим не заниматься.
— Что до меня, земляк, — снова отозвался первый чиновник, — то ни у кого бы и волоса не тронул из-за денег. Но хозяева наши, сам знаешь, народ безжалостный!..
— Да-а… — вступил в разговор Рыжий Осман.— Благослови аллах ваши души! Недаром говорят: «Где много слов — там и ложь, где много денег — там и злоба».
Тут уж всех прорвало. Сердер Осман старался с самого начала направить беседу так, чтобы она коснулась Хасана, но язык не слушался его.
— А что бы вам приехать не сейчас, а дня через два, — осмелился он наконец.
— Такими делами не шутят, это не игрушки, — строго отвечал чиновник.
— Посей доброе зерно — снимешь добрый урожай. Сделайте и вы доброе дело.
— Мы-то понимаем…
— А раз понимаете, за чем дело стало?
— Видишь ли, закон на то есть. Против закона не попрешь.
— Эх, брат! Это всем известно. А вот у меня дядя в Анкаре — тоже начальник. Такой мудрый человек — все до тонкости знает! Ты понимаешь, к нему в кепке и войти нельзя — вот какой начальник. Так он мне не раз говорил: «Закон — законом, а всякому делу можно разный ход дать».
— Ему хорошо рассуждать — он начальник. А если ты чина не имеешь, тебе живо хвоста́ накрутят.
— Значит, чтобы решать, что закон позволяет, а что нет…
— Нужно быть начальником. А мы люди маленькие.
— Все за нас решают, — сокрушался Сердер Осман. — Чтоб им с их окаянной премудростью пусто было.
Итак, согласно закону, поле Хасана, ограниченное с запада речкой Чикрыкжи, с востока — полем Хаджи Моллы, с севера — горой, с юга — дорогой Ахлатлы — Икиармутлу, теперь в счет долга должно было перейти в пользование Мастана.
Крестьянам удалось собрать половину денег, которые должен был Хасан. Но он заупрямился, не хотел брать их деньги. Его все-таки уломали. В результате он остался должен Мастану сто лир. Их разрешено было уплатить после сбора урожая. Чиновники уехали, к в Караахметли наступило затишье.
На виноградниках, неподалеку от Караахметли, по вечерам вспыхивают огоньки. То в одну, то в другую сторожку пробирается осторожная тень, освещая себе путь слабым лучом фонаря. Владельцы этих виноградников живут в касабе, а переселяются сюда летом, как только наступают сроки сбора винограда. Но пока еще до этого времени далеко. Виноградины еще величиной с чечевичное зерно. Поэтому летние домики стоят пустые. А огоньки, вспыхивающие по ночам, говорят об очередной холостяцкой пирушке — сюда обычно удирает из города молодежь, чтобы повеселиться.
Жители Караахметли любят слушать доносящиеся с виноградников песни. Подкрадываются поближе и слушают…
Как-то поздно вечером в виноградниках снова замерцал огонек, но какой-то робкий, словно бы невеселый. Салтык первый заметил его.
— Опять гулянка.
— А ты почем знаешь?
— Видишь, огонь?
— Ну и что? — возразил Омер. — Это пастух зажег.
— Пойдем посмотрим?
— Как же! Станут люди выпивать при одном фонаре.
— Прошлись бы… встряхнулись… — не унимался Салтык.
И уговорил. На виноградники пошли целой компанией — Эфе Кязым, Хасан, Мустафа, Омер, Сердер Осман, Рыжий Осман…
— Вот увидите, эти, из касабы, наверняка с собой и танцующую бабу привезли, — убеждал Салтык.
— Ну да, — сомневался Хасан. — Сторож там сидит, вот кто.
Перелезли через ограду, проникли в виноградник. Теперь нужно было держать ухо востро: можно напороться на собаку. Эфе Кязым не выдержал, вернулся домой. Остальные двигались молча, стараясь не шуметь.
Свет, на который они шли, оказался огнем небольшого костра. Гулко потрескивая, горели стебли чертополоха. В сумерках около костра замаячили две тени, потом разом сели к огню и больше не шевелились.
— Женщина там, глянь-ка, — прошептал чуть слышно Мустафа.
Это разожгло любопытство. Всем захотелось подойти поближе, но Хасан остановил товарищей.
— Совсем не похожи на городских, — заметил Сердер Осман.
— Видно, крестьяне.
Женщина сидела поодаль от мужчины. Оба смотрели в огонь. Мужчина оказался безбородым парнишкой. Глаза его так и сверкали в темноте, будто две звезды.
— Тут что-то не так, — прошептал Мустафа.
— Слышь, — обратился Рыжий Осман к Хасану, — непростое дело-то, а?
— Нет тут ничего особенного, — пытался задержать товарищей Хасан, но его уже никто не слушал.
Все сгорали от любопытства.
Увидев людей, парень выпрямился и сжал в руке палку.
— Здравствуйте, — сказал Рыжий Осман. — Мы на огонек прибрели. Просто так, без всякой задней мысли.
Парень не выпускал палки из рук, глядел настороженно.
Рыжий Осман шагнул еще ближе.
— Да вы не бойтесь. Может, вам помочь чем нужно?
Парень стоял в нерешительности, все еще сжимая в руках палку. Девушка съежилась в комочек. На лице ее застыл испуг. Огромные, широко раскрытые глаза, не мигая, смотрели на незнакомых людей.
— Твоя жена? — спросил Сердер Осман, кивая в ее сторону.
Парень не ответил. Было видно, что вопрос ему не по душе.
— Если кто-нибудь вас заметит, быть беде. Это виноградник Сыддыка, а Сыддык — самый пакостный на свете человек. И жмот к тому же.
— Мы ничего здесь не трогаем, — ответил парень.
Девушка отодвинулась еще дальше и потупила глаза.
— Да я вовсе не к тому, друг, — встрепенулся Рыжий Осман. — Что с того, если вы поживете здесь несколько дней. А только знать тебе про него надо. Это такой горлодер. Чуть что — скандал затевает. Если увидит вас, такое устроит…