Неожиданно два кинотеатра «Таджикистан» оказались связаны невидимыми нитями, протянувшимися через десятилетия. Эти два дома, передавшие один другому имя, как будто бы «сроднились» настолько, что их физическое существование закончилось одновременно. Летом 2015 года нынешний «Сатирикон» закрылся на реконструкцию, в ходе которой узнаваемые черты первого «Таджикистана» исчезли. Ровно в это же время начался снос «Таджикистана» в Строгино; теперь на его месте выстроен новый культурно-досуговый центр.
А в 1983 году, когда Аркадий Исаакович узнал, что для Театра миниатюр хотят не построить, а приспособить здание, сразу же заметил: «Еще неизвестно, что будет быстрее…» Он и не подозревал, насколько его слова окажутся пророческими.
По многочисленным ходатайствам местных жителей, оставшихся без широкоэкранного кино, власти начали строительство нового кинотеатра «Гавана» – близ бывшего «Таджикистана», на месте, где сегодня находится «Планета КВН». Как будто специально для того, чтобы дать материал А. И. Райкину для новой миниатюры, строительство кинотеатра «Гавана» началось годом позже, чем реконструкция здания Театра миниатюр, а открытие кинотеатра «Гавана» состоялось годом раньше, чем открытие Театра.
На этот факт Аркадий Исаакович, конечно, отреагировал: в спектакле «Мир дому твоему», который исполнили на открытии здания 4 июня 1987 года. В первом же монологе спектакля он сказал: «Вот наш театр в 1981 году выехал из Ленинграда и только недавно приехал… Передам ваши аплодисменты строителям».
«Мир дому твоему» выпустили в 1984 году (в ожидании дня, когда откроются двери собственного театра-дома) и много показывали на гастролях, как и другой спектакль, бывший лицом Театра миниатюр, – «Избранное». В ноябре 1986 года в работу взяли еще один спектакль эстрадно-сатирического направления: «Поезд жизни» С. Альтова, главную роль в котором должен был исполнить сам Аркадий Исаакович: когда позволяло время и здоровье, он работал над текстом с драматургом. Константин Райкин с молодежной частью труппы активно репетировал на сцене, не дожидаясь полной готовности здания.
Творческие планы театра пресеклись 17 декабря 1987 года кончиной Аркадия Исааковича Райкина. Глубину этой трагедии описывать нет необходимости: она многократно пережита и до сих пор не забыта.
Мне бы хотелось сегодня задуматься о другом. История знает примеры передачи театральной традиции от отца к сыну прямо на сцене перед зрителями. Этот глубокий и трогательный актерский ритуал всякий раз совершается по-разному, потому что заведенного сценария у него нет и никогда не будет.
О таких ритуалах хорошо знали итальянские актеры – основатели театральных семей и династий в Новой Европе. Например, в 1852 году в Неаполе, в театре Сан-Карлино – знаменитом доме Пульчинеллы, – в один вечер перед началом спектакля, прямо на сцене состоялась передача маски от отца к сыну. Старый Пульчинелла – Сальваторе Петито передавал маску молодому Пульчинелле – Антонио Петито. Вот как записал это очевидец:
«В тот памятный вечер маленький оркестр Сан-Карлино играл страстную симфониетту. Но вот музыка оборвалась. Справа от публики появился Сальваторе Петито в своем обычном костюме, но в маске. Слева вышел Антонио Петито в костюме Пульчинеллы, но без маски. Старый Сальваторе приблизился к рампе и произнес:
Мои дорогие зрители!
Послушайте благосклонно:
Примите взамен родителя
Сына его Тотонно.
Вы мною порядком сыты.
Я стар и устал, призна́юсь.
Так вот вам новый Петито.
Я вам за него ручаюсь.
Сказав все это, Сальваторе снял маску, надел ее на Антонио, потом покрыл его голову колпаком Пульчинеллы и со слезами на глазах пожелал: «Носи сто лет»[2].
Театральные старожилы Москвы, бывшие на премьерах во вновь открытом здании театра, заверят, что подобного торжественного ритуала между отцом и сыном Райкиными не было. Не было оркестра, не передавали маску, не звучали специально сочиненные стихи для прощания с публикой старшего и представления молодого… И все же на взгляд из сегодняшнего дня такой ритуал определенно состоялся – прямо внутри спектакля; только был он вплетен в действие настолько филигранно, что не был узнан как ритуал, хотя внимательные зрители в те минуты ощущали что-то еще, кроме актерской игры.
В конце первого акта спектакля «Мир дому твоему» прямо перед антрактом на сцене впервые появился Константин Райкин. Аркадий Исаакович, отыграв монолог, после аплодисментов поднялся к столу и просто крикнул: «Котя!» Сын отозвался из-за кулис; А. И. Райкин спросил чаю; и К. А. Райкин вышел с подносом, на котором были две чашки на блюдцах, сахарница и конфеты. Его первое появление на сцене, конечно, вызвало аплодисменты. Казалось бы, начался новый эпизод спектакля. Но зрителей обхитрили: отец и сын просто стали пить чай и обсуждать дела – без торжественности, тепло, деловито, буднично, как будто один на один.
Декорации, созданные Аллой Коженковой, точно передавали обстановку квартиры А. И. Райкина. Отец и сын сидели за своим домашним столом, вкусно гремели ложками и явно получали удовольствие от совместного чаепития. Попутно говорили о письмах, пришедших в театр, в том числе из Министерства культуры… Разговор был прерван неожиданным разворотом Райкина-отца к зрителям: «А вы что здесь делаете? У вас в распоряжении двадцать минут. В буфете не только чай…»
Для спектакля «Мир дому твоему» в таком чаепитии, в общем, не было большого смысла. Смысл был заключен в буквальной последовательности действий, срежиссированных Аркадием Райкиным: на сцене был дом (театр-дом), отец призвал на сцену сына, чтобы обсудить дела один на один; потом, после антракта, они стали играть – снова вместе, вдвоем, и следующая миниатюра как раз про отца и сына, только теперь это уже театральные роли. Этот ритуал обживания театра-дома, чаепития отца и сына один на один был повторен столько же раз, сколько был показан в новом здании спектакль «Мир дому твоему». Был он повторен и в последний день, проведенный А. И. Райкиным на сцене перед тем, как он попал в больницу, – 24 октября 1987 года, в его день рождения.
Что такое «Сатирикон»?
В новый дом театр вселился под новым именем. В апреле 1987 года было утверждено официальное название: Государственный театр «Сатирикон» под руководством Аркадия Райкина.
О том, что значит «Сатирикон», задумывались многие. Кто-то вспоминал русский дореволюционный журнал с таким названием и слышал в этом слове отголосок сатирического направления старого Театра миниатюр. Кто-то думал о знаменитом фильме «Сатирикон» Федерико Феллини – фильме-фантазии на темы древнеримского романа Петрония – и искал в старинном слове связь с древними мифами, сюжетом о большом путешествии.
Отец и сын Райкины, как будто подзадоривая зрителей, не торопились окончательно объясниться и дать наконец простую и понятную расшифровку загадочного слова. Вместо этого, объявив название, они охотно присоединялись к всеобщим раздумьям и гадали вместе со всеми, увлеченно предлагая все новые ассоциации. Им очень нравилось то, что в названии театра есть неразгадываемость, несводимость к одному простому значению. Погадаем и мы сегодня, припомнив реалии древнегреческого языка, откуда происходит этот загадочный термин.
По-древнегречески «сатирикон» – это прилагательное среднего рода; оно значит буквально «сатировское». Самые главные театральные слова – «драма», «маска», «театр» – по-древнегречески тоже среднего рода; так что любое из них слышалось в прилагательном «сатирикон», любое просилось к нему в пару. Что же значит это «сатировское» для древнейшей театральной культуры?
В самом широком смысле «сатировское» связывали с праздничным переодеванием и игрой в маске. Так что «сатировское» передает самую суть актерской профессии: стать другим. Из праздничного переодевания ради разыгрывания на публике историй в масках родились трагедия и комедия. Поэтому в «сатировском» видят исток и питательную среду двух главных театральных жанров.
В то же время «сатировское» значит «смешное, быстрое, плясовое». В этом слове зафиксирован крен в сторону взвинченно-энергичного, порывистого существования. Сатиры по природе гораздо более быстрые, чем люди; одним своим появлением они могут в два счета нарушить установленный порядок жизни, все привести в состояние суеты.
Сатиров изображали в виде гротескных фигурок, в которых соединились черты человека и зверя. Подобное смешение может выглядеть милым, смешным, трогательным, а может – и очень страшным. Такова сатировская маска, сочетающая улыбку с нахмуренностью, так что от одной и той же маски можно испытывать и смех, и страх.
Наиболее знамениты три гротескных образа, в которых античность соединила черты человека и зверя: сатир, кентавр и Минотавр. Я перечислил их в порядке увеличения размеров (Минотавр – самый большой) и в порядке от смешного – к страшному: сатиры смешны, кентавры внушают опасение, а Минотавр прямо воплощает древний звериный ужас. Вообще способности всех троих многократно превосходят человеческие; природа их непостижима для людей и потому кажется опасной и страшной.
С другой стороны, сатиров и кентавров почитали в древности как носителей исконной божественной мудрости. Они жили еще в «золотом веке» рядом с богами, когда на земле не было войн и нужды. Именно сатиры и кентавры научили людей музыке, потому что это древнейшее из искусств досталось нам прямо из «золотого века». Поэтому сатиры и «поселились» в европейской пасторали – театральном жанре, в котором по традиции вспоминают о древней блаженной земле, похожей на Эдемский сад – «блаженной Аркадии», откуда происходит большинство причудливых существ смешанной природы.
В то же время сатиры, кентавры и Минотавр – старинные европейские символы гротеска (гротеск – прием соединения несоединимого) и смешанных театральных жанров – трагикомедии и трагифарса, главных жанров современности. Великий человек театра, испанец Лопе де Вега, в 1607 году написал об этом так: