Я вышел на кухню. Пригорюнившаяся соседка сидела за столом в позе васнецовской Аленушки — на камушке у воды.
— Сбежал, гад, — ответила она на мой не заданный вопрос, — и заперся, козлина.
— Теперь надолго? — лениво полюбопытствовал я.
— Скажешь тоже, — хмыкнула она, — пиво-то все здесь, — и опять умолкла.
Я с отвращением запил чаем пару съеденных бутербродов и взялся за телефон. В ту последнюю командировку мы выезжали полным составом, то есть ввосьмером Трое погибли, один процветает. Вместе со мной, не считая его, остается четверо.
У Крикунова, назначенного командиром подразделения после моего увольнения, отношения с бойцами из прежнего состава — Жорой Шадурским, Костей Берташевичем и Женей Сироткиным — не сложились, ребята сочли, что во время внутреннего расследования он повел себя неправильно. В таких службах, как наша, действует неписаный, но строго соблюдаемый закон: результаты операции сначала обсуждаются внутри подразделения, а потом уже докладываются наверх. А потому принято не делать поспешных выводов о действиях командира, а, если уж и делать, то ни с кем ими не делиться. Очень скоро Шадурский с Берташевичем оставили службу и заделались военными пенсионерами. Женя Сироткин необходимого срока не выслужил, а потому остался без пенсии.
Все они разъехались, кто куда по России и каждый по-своему неплохо устроился на гражданке. Поначалу часто звонили, интересовались делами и приглашали поработать вместе, потом перестали. Последний, с кем я общался, был Костя Берташевич. Он прикатил по каким-то своим делам в Москву, разыскал меня и чуть не оторвал рукава, пытаясь утащить с собой в аэропорт и увезти на Дальний Восток. Орал на весь дом об успехах в водочном бизнесе и призывал разделить их с ним. Я тогда ответил, что водки мне и в Москве хватает. Он обиделся, распил со мной еще литр и укатил.
Сейчас мне предстоял разговор с Жорой Шадурским, Дедом, как мы называли его в подразделении, самым возрастным и мудрым моим бойцом. Я взял его к себе в конце 2003 года. Четырьмя месяцами раньше его команда попала в засаду при проведении операции в стране, как принято у нас говорить, «с сухим жарким климатом». Уцелел он один. Мутная была история, меня даже ненавязчиво отговаривали. Я же поступил по-своему, и ни разу за последующие годы об этом не пожалел. Теперь же от беседы с ним зависело многое, если не все. Если Жорка мне поверит, то с ребятами он будет разговаривать сам.
Я нажал зеленую кнопку в верхней части панели, раздались длинные гудки.
— Да.
— Привет, Дед.
— Здорово, Игорь, — с некоторых пор ребята перестали называть меня командиром, — как дела?
— Нормально, сижу, пью чай.
— И?..
— Ты помнишь, четыре года назад мы выезжали на товарищеский матч за рубеж?
— Никогда не забуду.
— Кажется, есть возможность отыграться.
— Тоже на выезде?
— Дома.
— Игорь, — мягко спросил он, — ты как, в порядке?
— В полном.
— Точно?
— Слушай, — набрав полные легкие воздуха, я быстро и четко произнес: — «Бао чжадэ баосин тоуинь диеньчу!» — в переводе с китайского это означает «места разрывов снарядов». Попробуйте выговорить это, правильно тонируя слоги, в пьяном виде. Если не знаете языка, наверняка допустите сбой. Этот несложный, но эффективный тест на содержание алкоголя в организме в свое время ввел у себя в группе Волков, позже им не без успеха пользовался и я. — Как тебе?
— Впечатляет.
— А, как «Бэй попень ташан цзай тоубу» («получить осколочное ранение в голову»)?
— Иди ты! — восхитился он.
— «Вэйчжуан чэн шучжуан!» («замаскироваться под пень»), — проорал я и тихо добавил: — Я абсолютно трезвый, Жорка и с ума не спрыгнул.
— Продолжай.
— На ту игру, если ты помнишь, нам навязали тренера со стороны…
— Помню.
— Так вот, сегодня утром я видел его вместе с капитаном команды противника.
— Ты уверен?
— На сто один процент.
— Но так его же вроде…
— Целых два раза.
— К нашим ходил?
— А то.
— И как?
— Никак.
— Понятно… — и после крохотной, показавшейся мне вечностью, паузы… — извини, раньше, чем послезавтра вырваться в Москву не смогу.
— Отлично.
— Ребятам сам позвоню.
— Тогда, до связи.
— Аналогично, держись, командир. — У меня запершило в носу и защипало в глазах.
Георгий Шадурский, хмурый, очень спокойный мужчина около сорока лет, отключил телефон и аккуратно положил его на журнальный столик.
— Вот, значит, как — тихо, сам себе сказал он и, легким движением выбросив тело из глубокого кресла, подошел к бару. Налил с полстакана виски из хрустального графина и вернулся назад.
Его жизнь после ухода из конторы сложилась вполне благополучно. Не успел вернуться на малую родину в областной центр поближе к Уралу, подальше от Москвы, как потянулись ходоки от местных буржуинов с заманчивыми предложениями. Одно из них он и принял. Уже через год возглавил службу безопасности олигарха местного разлива, владельца заводиков, газеток и пароходиков до двухсот пятидесяти тонн водоизмещением. В ходе нескольких удачных мероприятий обломал клыки наиболее прытким конкурентам и даже как-то умудрился отвадить облизывающихся на собственность шефа лихих местных рейдеров и умненьких московских мальчиков в тонких очочках и галстучках, как у Грефа. В методах, кстати, особо не церемонился. Так, одна приехавшая из столицы на «зачистку поляны» команда вдруг взяла да и пропала куда-то, прямо из снятого под штаб-квартиру загородного особняка. Известно дело, провинция, закон — тайга, медведь — свидетель. Свидетелей, кстати, не нашлось, а охрана била себя коленом в грудь, плакала и божилась, что никого и ничего… Еще одного дяденьку той же интересной профессии Шадурский навестил лично, по месту жительства, в скромном собственном домишке в Италии. Прошел сквозь охрану, как иголка через марлю, разбудил спящего в собственной постельке клиента, душевно с ним переговорил, после чего ушел, как пришел, без шума и пыли. А дядечка потом долго бегал и всем рассказывал, что никогда не имел интересов в той самой области и в будущем иметь не собирается. Даже сделал заявление по этому поводу в прессе. Естественно, после всего этого Жора стал очень и очень небедным человеком. Жизнь, как говорится, удалась.
Он допил виски, встал и начал мерить шагами комнату, совершенно не беспокоясь, что его могут услышать. Второй год Шадурский был один, жена с дочками обжила домик на Кипре и в Россию возвращаться совершенно не собиралась. Такие дела, жизнь удалась, а с женой вот не сложилось. На втором десятке лет в браке ее, привыкшую к гарнизонам, съемным квартирам и хроническому безденежью, как это ни странно, сломали именно деньги, большие деньги и все то, что на них можно купить.
Назавтра ему предстояло «обнулить» счет в принадлежавшем шефу банке, а потом выдержать разговор лично с самим им. Услышать его любимое: «И даже не проси» и объяснить, что ни о чем таком просить не собирается, а просто ставит в известность.
Он взял со столика телефон и набрал номер.
Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда Женя Сироткин, меж своими — Сиротка, признавал свою полную и безоговорочную капитуляцию.
— Как скажешь, дорогая, — тихо сказал он и обворожительно улыбнулся, — на Канары, значит, на Канары.
— Ты прелесть, Женечка, love you, — промурлыкала Маргарита, королева красоты 2006 года всей области, и тоже улыбнулась. Томно и обворожительно… — На фиг нам этот Барбадос, — подошла к нему, страстно поцеловала и слилась в объятиях.
Женя действительно очень ей нравился, симпатичный, спортивный, совсем не старый, как те, небедный и нежадный. А, что самое главное, мягкий и уступчивый. Почувствовав, что из Сироткина при желании можно вить веревки, девушка уже начала строить далеко идущие планы…
Услышав телефонную трель, он с сожалением убрал одну ладонь с роскошного бюста, вторую с места чуть пониже спины и в несколько шагов пересек гостиную по диагонали. Взял с книжной полки телефон и глянул в окошко вызова.
— Рад тебя слышать, Дед. Как сам? — все еще улыбаясь, проговорил он.
— Последний раз в прошлом году.
— Что? — улыбка пропала — Вот как.
— Да, конечно. Завтра же.
— Сразу и позвоню.
— Понял, до связи.
Он вернул телефон на прежнее место и повернулся к девушке.
— Жень, ты меня слушаешь? — только тут он понял, что все это время она что-то щебетала.
— Что?
— Ты совсем меня не любишь, — надула губки красавица Маргарита, — мы на бои быков поедем?
— Понимаешь, Марго… — начал Сироткин, но она ничего такого понимать не желала.
— Оксанка в прошлом году была, говорит, прикольно. — Он не совсем врубился, что может быть прикольного в том, чтобы оторвать быка от поедания силоса и ухаживания за коровами, притащить на арену и там убить, но это было совсем неважно, девушку несло… — А еще надо обязательно смотаться в Барселону.
— Марго…
— И в Лиссабон, это тоже в Испании, совсем рядом.
— Лиссабон, — это столица Португалии, — со вздохом вставил свои две копейки в разговор Евгений.
— Какая разница, все равно рядом.
— Послушай…
— И, потом, почему бы тебе не купить домик в Испании, ненавижу жить в отелях, а так мы могли бы…
— Стоп, — негромко сказал Женя, и словесный поток на время прервался, — мне позвонили…
— Да, отключи ты эту трубку, — махнула она рукой, — вот, я и говорю…
— Испания откладывается, — и счастливую улыбку как ластиком стерло с лица девушки. Зато появилась продольная морщина на лбу.
— Что ты сказал?
— Возникли обстоятельства…
— Вот что, друг любезный, — она уперла руки в бока и нахмурилась, что ей совершенно не шло, — или мы завтра же с утра пораньше едем выкупать билеты, или, — она сделала паузу.
— Или… — негромко сказал он.
— Тогда будь здоров. За вещами заеду завтра, — развернулась и двинулась к выходу в полной уверенности, что ее сейчас же попросят вернуться.