Одна особа привлекла внимание капитана Бодрова, который познакомился с ней случайно. Стали встречаться, дело дошло до постели. Она жила в роскошном особняке, купленном новым мужем-американцем. Зная, что Бодров — москвич и может уехать в столицу, она, по всей видимости, не без подсказки мужа или его «друзей» крепко «ухватилась» за офицера.
«Неожиданный» приезд супруга, встреча с ним и особенно беседа так напугали донжуана, что тот прибежал к контрразведчику. Он долго умолял оперативника не докладывать об амурных похождениях командованию. Решили поиграть с американцами. Для этого подключались специалисты из Будапешта и Москвы…
В Сомбатхее Николай получил самое звездное звание — восемь звезд капитана, — которое обмыли с друзьями-коллегами россиянами и венграми.
Глава четвертаяМесто службы — Лубянка
Первая ступень всякого творчества есть самозабвение.
Время летело быстро. Хотя философы и говорят, что оно имеет только направление, не имея ни начала, ни конца. Время произошло от времени.
Весной 1974 года в гарнизоне работала инспекторская проверка, учиненная Центром. Представители 3-го Главного управления КГБ остались довольны работой капитана Стороженко и предложили должность в столице. Николай дал согласие.
Военно-транспортным самолетом его доставили на военный аэродром Чкаловский. Речь шла о «сватанье» — беседе с недавно назначенным начальником военной контрразведки генерал-лейтенантом Николаем Алексеевичем Душиным.
«Так вот она какая, Лубянка, внутри! — удивился Николай, поднимаясь на седьмой этаж дома № 2. — Сколько интересных событий здесь происходило — и героических, и кровавых!»
Сначала с ним переговорил начальник отдела, затем его заместитель. После этого направили в приемную, где пришлось ожидать свидания с шефом около часа. И вот порученец предложил зайти в кабинет.
Встретил капитана Стороженко высокий горбоносый генерал с «гакающим», как ему показалось, южным говорком. Сначала подумалось — не земляк ли? Николая поразили размеры кабинета.
«И зачем ему такое футбольное поле?» — невольно промелькнуло у Николая. Беседа началась с дежурных вопросов: какие дела и сигналы вел, имелись ли негласные помощники из числа старшего офицерского состава, в чем заключались особенности оперативной обстановки в гарнизонах, что закончил. В конце спросил об увлечениях…
Отвечал Стороженко достойно, хотя несколько и волновался — с начальством такого уровня, тем более, как говорили, проработавшего в аппарате ЦК КПСС, не встречался. Коварно-неожиданный вопрос последовал в завершающий момент разговора.
— А вы справитесь, если дадим вам в обслуживание Главное управление кадров Минобороны СССР?
Офицер по-армейски коротко отчеканил.
— Должен. Справлюсь, товарищ генерал!
Это была его ошибка. Но он, пришедший из войск, не понимал никаких подтекстов, не владел эзоповщиной, не знал «бархатного» языка — говорил прямо, как думал. А как думал, так бы и делал. Ответ по форме не понравился вчерашнему зам. завсектором ЦК КПСС. Беседа закончилась. Генерал скривился, потом чмокнул губами и отправил капитана к кадровикам. Куратор отдела по кадрам подполковник Федин принял его через несколько часов:
— Что же ты, пацан, подвел меня? Как ты ответил Душину на предложение принять ГУК?
Непонятно, чего было больше в этом наскоке кадровика — страха за свою репутацию или сопереживания за фиаско оперативника, — на голом месте поскользнулся. Однако, к его чести, он тут же стал инструктировать «провинившегося», что надо было сказать дипломатично: постараюсь оправдать ваше высокое доверие мне, а поэтому приложу все свои силы, чтобы с помощью старших товарищей побыстрее освоить вверенный мне объект.
— Ну что же, поеду снова в ПрикВО, — ответил Стороженко.
— Не горячись. В тебе что-то генералу понравилось.
— Я не девица, чтобы нравиться мужику, — выпалил с досадой Николай.
— У-у, хохол упрямый. Спрячь горячность. Все будет нормально…
Через двое суток после «сватанья» на Лубянке Стороженко вернулся в полк, который ему стал еще дороже.
Однако скоро пришлось расстаться с гарнизоном, так как шифротелеграммой он откомандировывался в распоряжение начальника военной контрразведки Союза. На сдачу дел начальник дал неделю…
В Москву семья Стороженко прибыла поездом. Вещи шли контейнером. Поселились у родственников. Законную площадь пообещали дать через пару месяцев. Но прошло почти два года, прежде чем Николай получил ордер на первую в жизни свою квартиру.
В оперативное обслуживание дали один из институтов МО СССР. Объект был «голый» — помощников почти не было. Задачу поставили жесткую — в течение нескольких месяцев наладить четкий контрразведывательный процесс. Основание — проявление интереса ЦРУ к новому институту. Эти данные были получены советской разведкой.
«Вот она, «десятка» деевской «мишенной системы». Не было бы счастья, да несчастье помогло, что судьба меня определила на такой объект», — искренне говорил сам себе Николай.
Пугало только одно: если до этого он соприкасался с обветренными лицами пушкарей, танкистов, мотострелков, то здесь ему пришлось общаться с военно-технической интеллигенцией, обладавшей высоким культурным уровнем. «Белые воротнички» Советской армии — так их называл начальник института генерал-майор авиации Олег Рукосуев. На объекте проходили службу бывшие «засвеченные» военные разведчики, специалисты главных штабов, полиглоты, доктора наук, генералы и адмиралы.
Первоначальную робость Николай заглушил своим кратким обетом: «Справлюсь! Я обязан справиться!»
Среди сотрудников института были лица, попавшие в разное время в поле зрения западных спецслужб. Одних противник тщательно изучал, к другим же осуществлял вербовочные подходы, но они отвергли западных радетелей благополучия, третьи скрывали подобные случаи и по возможности «прятались от света», а четвертые могли и попасться на крючок.
В середине 1970-х годов в очередной раз была запущена утка о том, что американские спецслужбы якобы 80 % конфиденциальной информации вытягивают из открытых источников — газет, журналов, брошюр и книг. Мода есть мода. Увлеклись этой идеей и в СССР. Росли объемы наработок в информации, шедшей на самый верх. У специалистов возникал вопрос: если в ведущих странах Запада существует жесткая цензура на публикацию режимной информации, а оно так и было, то все, что поглощает институт, может оказаться для советского руководства дезинформацией, отредактированной западными спецслужбами.
Стороженко и его коллеги на совещаниях били тревогу. Их поддерживал начальник подразделения подполковник Николай Петрович Петриченко — высокообразованный офицер, с энциклопедическими знаниями человек. До работы в органах КГБ служил в морской пехоте на Черноморском флоте. Он мог постоять за подчиненного, в борьбе за правду шел тараном на ложь. Терпеть не мог лодырей и блюдолизов, зато к трудягам относился предельно внимательно, активно продвигал их по службе. Стороженко считал за счастье, когда тот вызывал его к себе. Минуты общения с человеком большой души и интеллекта вдохновляли его. Для Николая это был второй Деев.
На всю жизнь запомнился случай, ставший и укором, и уроком. Дело в том, что вышестоящее начальство в угоду партийным директивам перед очередным партсъездом потребовало от оперсостава усиления профилактической работы с лицами, высказывавшими так называемые нездоровые политические суждения. Петриченко критически относился к таким нововведениям, усматривая в них элементы перерождения военной контрразведки в охранку.
Как-то Стороженко попутал бес. Получив материал о том, что одна из машинисток в кругу сослуживцев в резкой форме критиковала социальную политику Брежнева и его «серого кардинала» Суслова, он доложил об этом начальнику.
Петриченко внимательно, как это делал обычно, выслушал (слушать он умел и научил Николая), а потом тихо сказал:
— Товарищ капитан, представьте на мгновение, что этой женщиной была бы ваша мать или жена. Как бы вы поступили? Разве не правда, что зарплаты в семьдесят рэ хватает только на худой прокорм? А как быть со всем остальным? Я думаю, машинистка имела право, моральное право, высказать свое мнение по поводу условий жизни. Давайте договоримся: больше подобных материалов не докладывайте. Не мелочитесь, не надо, вы же рождены для честной и чистой работы — у вас это получается. Занимайтесь своим де-е-лом, — последнее слово он умышленно растянул для акцента и, улыбнувшись, крепко пожал руку: — И пожалуйста, не обижайся.
Офицеры С. Безрученков, А. Вдовин, А. Золотухин, В. Кондратов, Н. Кожуханцев, А. Моляков, В. Перец, А. Семин, В. Филиппов и другие, окружавшие Стороженко в период становления его на новом месте, были исключительно порядочными людьми. Эти мужики отличались высоким порогом долга, профессионализма и искренне верили в победу добра над злом. Они были мастерами своего дела.
Но были и такие, кто рос по службе с помощью «телефонного права» и «отцовских лифтов». Росли неприятные блюдолизы и активные тихони. Во 2-м отделении 1-го Отдела Главка, возглавляемом Петриченко, таких не было. Там трудились «шахтеры» военной контрразведки.
У мусорных урн, превращенных в своеобразные курилки, офицеры часто спорили по такому вопросу: органы госбезопасности — это вооруженный отряд партии или нет?
— Какой мы боевой отряд, — в сердцах брякнул один из сослуживцев. — Мы должны быть ответственными не перед партийным чиновничеством, а перед народными депутатами, перед Верховным Советом, перед советской, а не партийной властью.
О роли засилья партаппаратчиков в органах безопасности, порой мешающих объективности и росту профессионализма, честно сказал в своей небольшой, но яркой книге «Записки контрразведчика» фронтовик, генерал-майор Вадим Удилов, бывший заместитель начальника управления КГБ СССР по линии контрразведки, с которым Стороженко пришлось общаться по службе. Вот его слова: