Второе. Само государство несло признаки классов. Троцкий называл это номенклатурным классом и отчасти был прав. Государство – это иерархия, а значит классы, как бы они ни назывались: что сотник, что поручик, что лейтенант – одинаково «классово» командуют солдатом. Значит классовые противоречия никуда не делись. Это значит Сталин, отказавшись у Маркса в одном, использует его в другом – отказавшись от него одновременно! Это удивительно. Государство всегда было врагом марксизма и все партии, которые создавались, были, по сути, антигосударственные. Марксистские – в первую очередь.
Третье. Сталинский перемонтаж марксизма носил фронтально-казуистический характер, о чём свидетельствует жёсткая полемика с троцкизмом, который совершенно справедливо таранил Сталина простыми вопросами именно в духе марксизма: а если партия одна, она совмещена с государством, то зачем тогда партия вообще, зачем дублер? Не значит ли это, что партия теряет признаки партии и становится чем-то другим?
Действительно, партия имеет смысл только в борьбе с другой партией – как часть становится частью с другой частью (partis, лат., «партис», частичный). Зачем даже одна партия, если классы отсутствуют?
Увы, вопрос сокрушительный.
Когда нам наши оппоненты и союзники говорят: вы – антимарксисты, потому что за государство, но тогда почему вам не взять сталинизм как успешную идеологическую конструкцию сегодня для построения сильного государства?
Мы подчеркиваем: то, что было оперативно, почти на коленке сделано в тридцатые годы и успешно реализовано в тот же момент, уже через двадцать лет становилось предметом критики: то есть в сталинизме было столько, говоря строительным языком, времянок, столько идей на злобу дня (и не на злобу вечности), которые имели краткий срок жизни, что использовать их сегодня невозможно: они просто истлели. И наше изучение сталинизма как идеологии это показывает: то, что было успешно и возможно тогда, совершенно немыслимо сегодня.
Коллизии сталинской конституции
Вообще говорить о законах, праве, нормах, конституции, когда мир меняется пять раз на дню, когда не успеть за реакцией на простые вызовы, говорить об устойчивости странно. Кстати, на это напирал Троцкий, что революция в отдельной стране незаконна, она не нужна, поскольку встает на пути мировой революции. Троцкий придерживался стилистики комиссаров с револьвером в руке – они были и законодатели, и правоведы, и адвокаты, когда расстреливали всех своих врагов.
Но Сталин всё сделал, чтобы внести – по Троцкому – это «Конституционное контрреволюционное убожество».
Проблема конституционной устойчивости страны – в устойчивости её Конституции во времени, меняющем обстоятельства. Как показывает опыт, проблема смены Конституции была всегда неимоверной проблемой для руководства любой страны и значительным политическим риском. Политическое руководство шло на риски, когда было понятно, что прежняя версия Конституции уже утратила контакт с реальностью и становится не основой, а препятствием для развития страны. Но это было вхождение в конституционную коллизию, признанием вхождения в конституционный кризис.
Поэтому опыт выхода из конституционного кризиса представляет особый интерес. Особенно недавнего прошлого.
В наиболее бескомпромиссной ситуации оказался Сталин в середине тридцатых годов, когда стало понятно, что страна изменилась настолько, что прежняя Конституция попросту не сопрягалась с реальностью. Если первая советская конституция нацеливала народ на победу пролетариата в борьбе с буржуазией внутренней, то к середине 30-х годов её просто не осталось. Конституция выполнила свою задачу. Но выполненная задача вогнала Сталина в тупик, из которой он выходил уже при помощи трагических хитростей.
Но на первом этапе процесс шел вроде бы гладко. Была учреждена на VII съезде Советов Конституционная комиссия, затем созван Чрезвычайный VIII съезд Советов (25 ноября 1936 года), где Сталин сделал доклад о Проекте Конституции.
Но на втором этапе пришлось оправдываться перед мировым сообществом и, например, бухаринской оппозицией, которая, правда была уже обречена, но имела влияние в умах. На первом этапе конституционного процесса на XVIII съезде ВКП(б) – в 1939 году – в отчетном докладе Сталин целый кусок доклада посвятил вопросам теории, а проще говоря, оправданию того, что марксистская теория самоликвидации государства в момент уничтожения классов может и не действовать. Это были хитрость и риск. Сталину нужно было оправдать существование государства, которое он возглавлял. Действительно, зачем, даже не смена, а вообще Конституция, если государство в этот момент должно отмереть?
В чём состояла суть хитрости Сталина? Внутренний враг сменился на внешнего. Конституция гражданской войны сменилась на конституцию войны внешней.
Сталин цитирует неприятелей, который указывали, что классов нет – а государство осталось: «Иногда спрашивают: “эксплуататорские классы у нас уничтожены, враждебных классов нет больше в государстве, подавлять некого, значит, нет больше нужны в государстве, оно должно отмереть”…»[37]
И вот главный тезис, дающий истинный смысл усилений государства и смены Конституции: «товарищи… не поняли современной международной обстановки, проглядели факт капиталистического окружения, и вытекающих из него опасностей для страны социализма. В этих вопросах сквозит также недооценка роли и значения буржуазных государств и их органов, засылающих в нашу страну шпионов, убийц и вредителей и старающихся улучить минуту, для военного нападения на неё…»[38]
То есть фактически Конституция становилась военной программой.
Сталин – реставратор монархии
Во времена 30-х годов из уст Троцкого эти определения звучали как жестокое, сокрушительное обвинение, с которым Сталин боролся всю свою жизнь.
Но сейчас другие времена. И то, что было обвинением, имеет сейчас другой смысл, вкус, и знак.
Контрреволюция Сталина по Троцкому в том, что он отказался от её продолжения. И распространения на весь мир. Троцкий в рамках марксизма был прав – революция реализуется только в мировом масштабе. Любая остановка на полпути – уже контрреволюция. По определению. Сталин с идеей построения социализма в одной стране несомненный контрреволюционер.
Это правда.
И теоретическая правда Троцкого подчеркивается практической правдой Сталина, который просто уничтожил революционеров в 30-х годах. Здесь важно подчеркнуть, что он уничтожал не просто «старых» революционеров (у них средний возраст был сорок лет!), а именно «текущих» – тех, которые, по Марксу, стремились к мировой революции, к которой звал Троцкий. То есть он разбирался не с революционерами в прошлом, а с революционерами в настоящем, которые не были даже в запасе, а были в активе. Для них продолжение революции, которое предлагал Троцкий, было гораздо очевиднее, нежели тягомотное построение чего-либо в России. Напомним, что это были поголовно люди, напитанные прелестями Запада. И захват Запада с его прелестями через революцию был гораздо соблазнительнее, чем тяжкая работа, к которой принуждал всех Сталин. Ну давайте будем честны: что бы вы выбрали – организацию строительства Беломорканала или свержение власти в Германии, чтобы её возглавить вместе с заводами, порядком и работящим населением? Однажды несталинист задал этот вопрос сталинисту. Вот выбор. Тот завис и долго сомневался. Так что покопайтесь в себе – и увидите в себе революционера-антисталинца. На себе проверьте.
Так что Сталин несомненный контрреволюционер.
Понятно, что контрреволюционность не оригинальная сталинская наработка, но тем не менее в сталинизм входит.
Далее реставрация. Здесь сложнее, хотя и в этом Троцкий нам в помощь.
Троцкий обвиняет Сталина в воссоздании монархической номенклатуры, почти царской бюрократии. То есть в реставрации монархии – одновластия.
И опять-таки по тем временам это был приговор, но сегодня на это можно посмотреть иначе: и что? ну так, хорошо, да, восстановление того, что массам было просто понятно. А так как идейно-практическая доминанта Сталина была большевизм, то есть ставка на большинство народа, идти по пути восстановления понятных для большинства алгоритмов – воля высшего авторитета – и мифологем – Царь-Батюшка – Отец-Народов, – более чем понятно.
Несмотря на то, что Сталин всячески пытался формально отойти от прямого властительства, это ему не удалось. Напомним, что он всячески уходил от прямых статусов – к примеру, главой страны был долгое время Михаил Калинин. Только во время войны он полностью сосредоточил власть в руках, возглавив ГКО. Но он остался монархом.
Классическая реставрация – восстановление прежнего режима. По тем временам обвинение – по нынешним восстановление традиции. Очень современный тренд.
Опять-таки это не находка Сталина, более того, он с ней никогда бы не согласился и имел на то право, поскольку все монархии до того и тогда были династические, он никак не подпадал под этот статус, но мы ведь говорим о структуре власти, и опираемся на проницательного Троцкого, который, конечно, многое во власти понимал. Ведь Власть Одного – моноархия – как раз не имеет никаких династических признаков.
Мы получаем выявленный, скрытый сталинизм, который не является его личной наработкой, но является фактическим положением дела.
Можно, конечно, спорить о том, согласился ли бы с этим Сталин сам. Сегодня это не имеет значения в силу очевидности его и контрреволюционности, и реставрации. Не надо забывать и технологические особенности системостроения: Сталин никогда бы не смог ускорить страну, если бы не взял монархические наработки, которые были понятны всем. Самое интересное другое. Он шел по пути Троцкого, который готовился стать монархом и вводил уже Культ Ленина (читай совершенно религиозную поэму Маяковского «Владимир Ильич Ленин», создание которой курировали троцкисты Брики) для того, чтобы стать первым апостолом. Ведь понятно же, если бы Троцкий возглавил страну, то он не стал бы перманентным революционером: само разграбление России и её ресурсов забрало бы всё время и силы на лет тридцать. Так что Сталин в построении монархии не оригинален.