То есть Сталин настолько верил в Россию, что шел против всех попыток её умять даже в самых немыслимых для мирового мнения вещах – в деле квалитативных достижений русского народа. Сталин верил, что мы можем добиваться предельного качества сами, своими руками и силами, опираясь на свою почву. В этом смысле он был зачинатель квалитативной отечественной школы, показавшей, что мы можем давать мировое качество русскими руками и мозгами. То есть
Сталин верил в русский народ не только как в народ-воин, но и народ-мастер и народ-мыслитель. Надо признать честно, что это первый национальный лидер в России, который сделал ставку на народ в наиболее рискованном, что уж говорить, для этого народа деле. И надо признать, добился неслыханных результатов.
Троцкист Любищев против Сталина
Сталин ценил академика Лысенко за его практические наработки в сельском хозяйстве. Академик был из тех, кто знания добывает в поле, а не в тёплом кабинете. И Лысенко вытащил на себе одну из головных болей Сталина – продовольственную безопасность – даже в войну.
Но почему он включился в поддержку Лысенко к сессии ВАСХНИЛ[44] 1948 года – по тем временам неожиданность. Лысенко собирались сносить, обычное дело, у всех больших руководителей накапливаются ошибки и усталость приходила. Но всё равно странно. Ведь Сталин включался в те вопросы, которые выходили за пределы отрасли и вели к политико-идеологической проблематике. А тут вроде бы чисто академические прения. И сессия – не особо важное мероприятие.
Чтобы было понятно, начнем от конца сюжета – с знаменитого «Письма 300», написанного в 1954 году неким профессором Любищевым из Ульяновска по поводу ретроградности Лысенко. Обращает внимание то, что заштатный профессор, занимающийся блохами, собрал без интернета подписи трёхсот (!) самых заметных имен отечественной науки из так называемого естественнонаучного цикла.
Это говорит о том, что тема была зловеще актуальной.
Надо понимать, что Сталин воевал на всех возможных фронтах – даже тех, которые никто не видел. И вот обнаружился ещё один фронт – в науке по имени генетика, куда подкинули дров из настойчивых проблем доброжелатели.
В конце 1980-х годов все зачитывались романом В. Дудинцева «Белые одежды». Было понятно, что роман антисоветский и антилысенковский, но интеллектуальные пассы вокруг вейсманизма-морганизма и мух дрозофил мало кто понимал. Тут же всплыла и повесть Д. Гранина «Зубр» по той же тематике, но с героем невероятной судьбы Тимофеевым-Ресовским.
Итак, «Белые одежды» были крайне тенденциозными. Хотя бы потому, что реальная позиция Лысенко, а значит Сталина, там не была представлена. Но в чём тогда тенденция? Позиции ни той, ни другой стороны, – это можно утверждать только сейчас – не раскрыты.
Когда заштатный специалист по жучкам-листоедам и блошкам пишет Хрущёву жёсткие письма с требованием что-то разоблачить, уже возникает ощущение сюрреальности происходящего. Когда специалист по жучкам и блошкам пишет Хрущёву из города Ульяновска (напомним, родины Ленина), возникает нехорошее подозрение: кто же тут пишет – мелкий кафедрал заштатного вуза (зав кафедрой зоологии – педагогического – то есть непрофильного для зоологии! – института) или подобранный представитель знакового города. И Хрущёв это письмо не только читает, но и дает ему ход. Возникает ощущение организационной шаманности. Когда неизвестный, один из тысяч, исследователь жучков и блошек собирает подписи трёхсот виднейших учёных со всей страны, включая академиков с мировым именем или золотыми звездами на лацканах (Ландау, Сахаров, Тамм, Лурье!) и посылает Хрущёву, возникает твердое убеждение, что здесь что-то не то. Есть что-то издевательское, когда специалист по жучкам будет уничтожать титана (по тем временам Лысенко был непотопляемым), какие бы у него ни были недостатки.
Соотнесём еще раз: специалист по жукам-листоедам, так называемым земляным блошкам (Chrysomelidae\ Alticinae) выходит против человека, который тащил на себе всю селекционную работу гигантской страны в экстренных, постоянно военных и кризисных ситуациях и добивался невероятных успехов в селекционной политике и как ученый, и как организатор сложнейших полевых крестьянских работ в масштабе страны. Тестовым может являться то, что Сталин никогда бы не стал работать с тем, кто этих успехов не добился и на любой блеф ответил бы семью граммами металла.
Возникает желание увидеть в Любищеве подставного, не ведающего, что творит, лица. И возникает желание в деле о «разоблачении» Лысенко увидеть мелкую месть мелкого, «не понятого», «задвинутого режимом», ученого, далёкого от политики. Но Любищев предстает таким борцом за истину в любимом деле. Именно далёкость от политики, борьбу за научную истину, собственно, и пытаются до сих пор подчеркнуть историки акции «Письмо 300».
Так выглядело. До момента, пока мы не обратились к работам Любищева 1925 года. И вот здесь стало понятно, что речь не идет о биологии, а речь идет о явлении строго идеологическом. И Лысенко тут может быть только поводом.
Дело в том, что Любищев был на момент воцарения Хрущёва… троцкистом со стажем, практикующим в естественном цикле наук. Он – автор довольно энергичного и весьма претенциозного политизированного текста 1925 года «Кризис эволюционизма. Понятие эволюции и кризис эволюционизма», суть которого можно заключить его же фразой: «Необходимость признания революционных преодолений наиболее трудных этапов (перестройки системы организации) – едва ли не наиболее важная черта диалектического понимания истории».
И этот вывод был вполне идеологизирован: «Если же мы сравним новое биологическое воззрение с мировоззрением революционного социализма (первым приближением к которому является марксизм), то увидим целый ряд черт сходства». – Это тоже Любищев 1925 года.
Это скрытые цитаты от Троцкого, который на тот момент, на 1925 год, являлся фактическим властителем России и двигателем перманентной (постоянно идущей) революции. Идея, что не надо с трудностями бороться эволюционным путем, как он говорил, «пережёвывая» трудности, а только путём сметения их с лица земли, здесь обозначена вполне чётко. А формула революционного социализма, в противоположность бюрократическому, может иметь только одного автора. А если учесть, что у троцкистов всегда политическая установка верстала выводы, а не наоборот – когда аргументы выдвигают научный вывод (а в любищевской работе доказательства вообще не в почёте), то получается, что появление Любищева в 1954 году – чисто политическая, идеологическая акция троцкистов.
Всё это говорит о том, что после смерти Сталина начал происходить фактически троцкистский путч и появление троцкиста Любищева во главе акции «Письма 300» было вполне понятным. Получалось, что биолого-генетическая тема выходила далеко за пределы генетики, выходя к обобщениям, которые невозможно было спрятать. Ведь не секрет, что троцкистская идея нового человека, которого нужно получить тоже революционным путем – именно путем генетического преобразования – находила здесь перспективу воплощения.
И не надо забывать остроты вопроса на тот момент. Это для нас сегодня «новый человек» – это вопрос теории, ленивых гипотез, – тогда это был вопрос власти. 1925 год – и ничего нового революция не дала: ни всемирной (хотя бы германской) революции, ни революционной экономики (банальный нэп с тотальным экспортом всего и расширением торгового сектора), ни нового человека – тогда зачем вам, революционеры, власть? И вот решение! – если нельзя человека сделать новым эволюционным путем, – надо революционным, то есть путем генетического вторжения.
Доклад Лысенко, который писался вместе со Сталиным, ставит вопрос: что, Сталину после войны делать было нечего, как разбираться с генетиками? На самом деле, помимо задачи как можно быстрее накормить людей, после войны встал опять вопрос о новом человеке. Народ победил, а человек остался таким же тщедушным, короче, «неновым». Не пора всё-таки призвать генетиков для поправки дела? Это уже вопрос власти и Сталин не мог пройти мимо его. Поэтому и «влез». Тем более в отличие от 1925 года, когда НЭП разложил всех, на конец 1948 года выросла действительно генерация естественных, природных победителей – войны, разрухи, голода, и появилась огромная масса людей, которых смело можно было назвать совершенно новым типом людей! То есть к 1950 году Сталину было чем похвастаться, – а именно эволюционным получением вполне нового человека!
А если прочитать доклад Лысенко, который писался вместе со Сталиным для сессии ВАСХНИЛ 1947 года, – тот самый, который клеймился в романе Дудинцева «Белые одежды», то становилось, что в докладе идеологии и политики не меньше, чем биологии и генетики.
Именно с этого момента становится понятно, почему Сталин вошел в этот вроде бы профессиональный спор: вопрос стоял жёстко – либо власть берут генетики и «оправдывают» революцию своими методами, и он тогда не нужен, либо власть остаётся для эволюционного пути. Понятно, что троцкисты клеймили Сталина как контрреволюционера справедливо – это факт: сам отказ от генетической революции в пользу эволюции делает его консерватором.
Суть, как ни странно, в проблеме гуманизма. Гуманизм есть вершина. Генетизм исходит из того, что нужно генными методами создать революционного нового человека. Получается генная инженерия изначально антигуманное явление. Собственно, сейчас это и не скрывается. Так называемый транс-гуманизм открыто противостоит гуманизму. Человек – это только первая ступень ракеты, которая должна сгореть в атмосфере и вывести на орбиту новое существо. Это идеология сегодняшнего западного истеблишмента, опять-таки троцкистская по своим корням.
Была и вторая часть генетического вопроса: власть. Кто вводит гены, тот ими и управляет. Так от мух-дрозофил открывается дорога и перспектива мощной власти генетиков над миром в целом. Причём власти дурной, черной, явно злоупотребительной, убива