– Господин генерал!..
– Тихо-тихо, – Коровин погрозил Леону пальцем и улыбнулся. – Пока – ты здесь. Для всех на свете. Понял? Остальные вопросы – завтра. И… да, вот еще ч-что: если доктора начнут пищать по поводу того, что там в у тебя в кулечке – все вопросы – прямо к главкому. Сам даже не ухом не веди. Не боись, майор, начмед сказал – можно…
Коровин приятельски хлопнул его по ладони и, не оборачиваясь уже, вышел прочь.
Леон поглядел на часы – ноль двадцать три, однако спать не хотелось совершенно, очевидно, нервная система, хоть и «заглушенная» испанскими спасателями, с новой силой принялась переваривать все ужасы сегодняшнего – да, все еще сегодняшнего! – дня.
Разговор с отцом и впрямь вышел нелегким. Пожалуй даже более того: отец говорил с ним предельно мягко, но в самом тоне его ощущалось какое-то усталое отчаяние. Еще недавно он тихо радовался, зная, что сын ушел из экипажного состава, и в Москве ему может угрожать разве что перспектива угодить под машину. Еще недавно Леону казалось, что бесконечные, многолетние разговоры о необходимости увольнения со службы прекратились навсегда. Теперь?.. теперь он просто боялся ехать в Киев, догадываясь – грядущие битвы станут куда страшнее прежних. Теперь его уже не станут уговаривать. Возможно, ему начнут выдвигать ультиматумы.
Но выхода у него все равно не было, хоть убейся. Особенно после сегодняшнего, ибо Леон догадывался – распутыванием грядущих узелков придется заниматься и его конторе тоже.
И не исключено, что именно ей достанется самый скользкий участок пути. А значит, и ему.
Леон присел на край кровати, разодрал по клеевому шву принесенный Коровиным пакет и с удовлетворением нащупал небольшую бутылку хорошо знакомой ему формы.
– «Генуэзский пират», – прочитал он золотистую вязь на этикетке. – Вот это действительно то, что сейчас нужней всего.
Он выплеснул в рукомойник воду из больничного стакана, сорвал с бутылки печать и налил себе грамм сто. Старый коньяк источал совершенно волшебную гамму ароматов, сразу воскресившую в памяти кадетские гульбища на выпускном курсе академии – именно тогда Леон получил свою первую кредитку с логотипом семейного банка и однажды, в самый расцвет киевской весны решился пригласить нескольких приятелей в ресторан. Официант здорово удивился, когда застенчивый кадет, мучительно отводя глаза в сторону, заказал на всех именно «пирата» – но все же не стал звать администратора, а принес два высоких графина и особые коньячные рюмки. А Леон, то ли бравируя, то ли наоборот, страдая от своей застенчивости, (он и сам потом не мог понять, чего было больше), сразу же вытащил заветную карточку. Глянув на баланс, официант почтительно запыхтел и впредь говорил всей компании исключительно «паны официэры».
Из числа тех, кто сидел тогда за столиком в старом полутемном «Подоле» на сегодняшний день в живых оставался он один.
Глава 4.
В Киеве Леон провел меньше суток – вылетел сразу после окончания похорон Никонова первым же вечерним рейсом, а на следующий день после обеда сел на московский. Встреча с родителями, впрочем, принесла ему некоторое успокоение. Отец был подчеркнуто сдержан, и даже мама лишь раз всхлипнула во время ужина. Им понадобились годы, чтобы попытаться понять его, сегодня упреки казались неуместными, и все же Леон предполагал, что к прежним разговорам отец еще вернется: не сейчас, так через год.
Если, конечно, сказал он себе, к тому времени мне таки не свернут шею…
Беседа в кабинете у Пинкаса оказалась и того короче. Старый генерал прекрасно понимал, что расспрашивать его о испанских событиях не стоит, для того есть особые люди, и коль уж они не спешат затребовать майора Макрицкого для своего, особого доклада, значит, все вопросы переданы в непосредственное ведение Москвы, а там все решат сами.
Оказавшись наконец в своей московской квартире, Леон связался с Коровиным и доложил о своей готовности явиться на службу.
– Я мог бы дать тебе еще пару дней, – ответил тот после обычной своей паузы, – но в сущности, чем раньше, тем, конечно, лучше. Завтра можешь не к девяти, но как только – сразу ко мне.
– Ясно, господин генерал.
В половине десятого он вошел в приемную. Верный Пальчик, увидев Леона, вылетел из-за стола, схватил его ладонь обеими руками и зашипел, усиленно мотая головой в сторону двери кабинета Коровина:
– Велел, как только придешь, сразу! Ну?.. ты сам – как?
– То ли контузия, то ли диффузия, – усмехнулся Макрицкий. – А вообще ничего, вы тут зря не переживайте: я, оказывается, на редкость живучий.
– Кто б сомневался, – моргнул адъютант.
Войдя в кабинет, Леон потянулся было ладонью к козырьку фуражки, но Коровин не дал ему доложиться по форме:
– Садись, – и указал на ближайший к своему столу стул. Леон положил на стол фуражку, расстегнул надоевший в жару китель и уселся на границе светового круга, очерченного настольной лампой генерала. В пепельнице у шефа лениво тлела толстая черная сигара. Глянув на Макрицкого, Коровин сунул ее в зубы и откинулся на спинку кресла. Коротко побарабанил пальцами по столешнице; Леон терпеливо ждал, зная, что тот всегда выдерживает паузу, собираясь с мыслями.
– Ну, вот что, – заговорил наконец генерал, не выпуская изо рта своей сигары, – на меня тут здорово давят, требуя, чтобы мы приняли посильное, как они говорят, участие в выявлении возможных террористических группировок на территории Славянского союза, но все прекрасно понимают, что никаких серьезных групп у нас сегодня нет… значит, нам предлагают участвовать в симуляции бурной деятельности. На симуляцию у нас с тобой, мой майор, нет ни сил, ни тем более, времени. Поэтому я предлагаю тебе заняться настоящим делом. Сейчас придет твой кореш Мельник, который разбирается в некоторых ситуациях получше меня, и будем мы, брат, думать. Желательно головой.
– Я не совсем понимаю, каким образом мы, разведка, можем помочь «спецуре» в выявлении каких-либо террористов, – осторожно заметил Леон.
– Террористам террористово, – загадочно усмехнулся Коровин, – а мы существуем для того, чтобы накапливать и по возможности анализировать некоторую информацию, «выпускать» которую в сторону гражданских спецслужб крайне неразумно. Вот ты сидишь у нас только полгода, а знаешь уже гораздо больше, чем следует знать простому, так сказать, смертному. А почему? Да потому что ты занимался сбором и самым поверхностным пока анализом вполне открытой информации – но ведь они-то этим не занимаются, им не положено. Хотя?.. хотя могли бы. Но у них не та сфера ответственности.
На столе у генерала коротко пискнул интерком, и он, бросив взгляд на невидимый для Леона дисплей, ударил пальцем по клавише. Почти сразу же приоткрылась дверь кабинета, в полумраке возникла немного нескладная тощая фигура.
– Здравствуй, Антон, – произнес Коровин. – Присаживайся.
– Здра желаю, – рассеянно отозвался тот. – Привет, Лео… как там ты?
– Как видишь, уже на боевом посту.
– Я мог бы оказаться на твоем месте – что показательно, н-да. И мне вряд ли повезло бы сесть в заднем ряду.
– Не трепись уже, – поморщился Коровин. – Оказался там, где оказался, и хватит об этом. Давай по делу. Что ты насобирал?
– Пока немного, – Мельник положил на стол старомодный кожаный портфель и выудил из него довольно пузатую папку. – Вот на бумаге. Отчет по форме – как обычно, у вас в системе.
– Выводы?
– Никаких, Валентин Андреич.
Коровин зашевелил бровями. В кабинете стало очень тихо.
– В смысле? – спросил он наконец.
– Либо приговор, либо… для поиска мотивации пока мало данных. Французы арестовали двадцать восемь студентов, из них девятнадцать в Париже, остальные – в Марселе. Сейчас идет спецоперация в Лилле, но результатов она, скорее всего, не принесет, потому что по нашим данным никаких реальных хвостиков у них нет. Это тупик, Валентин Андреич. Все арестованные – простые болтуны, ни у одного из них нет выходов на реальные финансовые потоки. Во Франции сейчас начнут трясти банкиров, но ни к чему, кроме скандала, это опять-таки не приведет.
– То есть французы точно пошли по линии приговора?
– Точно. Ничего другого у них не остается. Да кто бы стал внедрять агентуру в среду безобидных шалопаев, которые просто выпускают пар со своими плакатиками? Для Франции это слишком дорогое удовольствие. Сейчас, конечно, они засуетятся, но нас в первую очередь должны волновать политические последствия события.
– Там, – Коровин поднял к потолку указательный палец, – уже подготовили три возможных варианта.
Интерком генерала снова дал о себе знать и на этот раз, как показалось, Леону, более требовательно, чем обычно. Коровин повернулся к дисплею и скривился.
– Будь ты неладен, – прошипел он. – Вот что, ребята, идите куда-нибудь, и разбирайтесь пока без меня. Это, собственно, к тебе, Макрицкий. Антон все знает. У меня тут опять вызов…
Мельник молча хлопнул Леона по плечу и указал ему на дверь.
– Идем ко мне, – распорядился Мельник, когда они вышли из приемной. – Тут, черт, такая каша заваривается, что лучше там: мне надо немного успокоиться.
Кабинет Мельника не намного уступал размерами коровинскому, но вот адъютант ему пока еще не полагался. Войдя и плюхнув в кресло свой портфель, Антон снял китель и потянулся к замаскированному в стене мини-бару.
– Держи, – сказал он, выставляя на стол бутылку коньяка и пару рюмок.
– На службе? – немного удивился Леон.
– Я уже в таком состоянии, что по-другому, наверное, нервы не выдержат, – признался Мельник. – Жалею даже, что согласился когда-то идти в наше заведение. Лучше бы в торговлю пошел, чем морочиться тут.
– Ты что-то не похож на самого себя, – заметил Макрицкий. – Что у нас, в конце концов, стряслось?
– Еще не совсем «стряслось», но вибрации уже ощущаются. Сейчас на нас с тобой свалят работу по несуществующим, в общем-то московским террористам, и найти их прикажут во что бы то ни стало.