Вопрос из школьной программы — «что делать?» — первый раз в жизни стал для меня не только актуальным, но и существенным. В какой-то момент понял: один выход — филармония. Тут артистическая жизнь становится работой, удачным совмещением артистизма с заработком. Но и бросать институт было нельзя, ибо, во-первых, место престижное, во-вторых, поступил в аспирантуру, а в-третьих, еще неизвестно, примут ли меня на работу в концертную организацию, ведь там меня никто не ждет! Да и срок работы по распределению не закончен. Поэтому пока буду жить и не беспокоиться — все равно ничего сделать нельзя. Ну а дальше жизнь подскажет, она, как я уже понял, мудрее. В конце концов, все не так и плохо, многие даже завидуют: преподаватель института, карьера, диссертация, зарплата. Подождем, а там — видно будет.
… … …
«πάντα ρεῖ καὶ οὐδὲν μένει»
Ἡράκλειτος ὁ Ἐφέσιος15
Но долго ждать не пришлось. Все произошло внезапно: я встретил своего консерваторского друга Ивана. Он был на два курса старше, учился на дирижера-хоровика. Какое-то время Ваня работал по распределению в Казахстане. Но годы обязательного труда на певческой ниве братской союзной республики истекли, и он явился в родной город, где мы и встретились — случайно.
Увидев меня, старый друг страшно обрадовался и предложил выпить за встречу. Попытался увильнуть — дескать, могут заметить, что пью средь бела дня, и сообщить начальству, а я ведь работаю преподавателем, потом «хлопот не оберешься»!
— Все будет в порядке, — обнадежил Ваня, — пойдем к нам. У нас днем никого нет!
Пошли «к нам», как скоро выяснилось — в филармонию, куда Иван устроился работать «режиссером», выполняя массу обязанностей не только по линии режиссуры: он входил в состав «худсовета», деятельно участвовал в формировании кадрового состава, отвечал, как говорится, «за все».
Зашли в филармонию через парадный вход (у Ивана был ключ!), поднялись по мраморным ступенькам в буфет. Действительно, никого не было.
— Обычно днем я пью водочку, но по случаю нашей встречи, закажу по коньячку. — Иван широким жестом привлек внимание буфетчицы. — Галочка, организуйте нам, пожалуйста, по пятьдесят граммов коньячку.
Буфетчица Галочка мигом «организовала» коньяк с лимончиком.
— «Каспий» — сказала она почти шепотом, закатив глаза в умилении.
Выпили. Иван стал расспрашивать о моем житье-бытье. Я рассказал, не сгущая краски, но и не скрывая тоски по прежней богемной жизни. Глаза Ивана загорелись:
— У нас есть солистка. У нее — единственной в филармонии, — право на сольный концерт. Много лет выступала с весьма хорошим пианистом, но в этом году они разругались. Возроптал стервец. Ему, видишь ли, надоело играть одно и то же! Она осталась без концертмейстера, конфликтует. Ей действительно для сольного концерта нужен хороший пианист, такой как ты, и мы тебя к ней пристроим. Будешь играть, выступать, на гастроли ездить! Тебе этого не достает? Так у тебя это будет!
— Ваня, я ведь в институте тружусь, а там расписание. А бросить институт пока не могу — работаю по распределению, в аспирантуре учусь заочно.
— Ерунда! — с энтузиазмом вскрикнул Иван. Это без друзей ничего нельзя, а с друзьями все сделать можно. Работу в институте продолжишь. У твоей солистки норма всего лишь шесть концертов в месяц. Сделаем удобный график — по выходным. Соглашайся, друг. Сколько ты в институте получаешь? Сто двадцать пять? А здесь у тебя зарплата будет рублей сто пятьдесят! Живи и радуйся, в сумме больше кандидата наук получать будешь! Жизнь тебя ждет сказочная — благополучная (последнее слово Иван произнес, закатив глаза от удовольствия в предвкушении моей сказочной жизни).
Я уже внутренне согласился, но, не веря в возможность осуществления Ванькиных планов, стал задавать вопросы:
— По совместительству разрешат работать лишь на полставки. Это вряд ли устроит филармонию, да и солистку. Два концертмейстера — двойные проблемы.
В ответ Иван, разгоряченный стаканчиком превосходного дагестанского конька, даже расхохотался:
— Не надо мне рассказывать о том, что у тебя только одна «Трудовая книжка». В колхоз ездил, когда в институте учился, значит, «трудовую» оформил — не мог не оформить, я тебя хитреца знаю. А потом, когда по распределению поехал трудиться, сделал вид, что у тебя ее нет, и завел еще одну. И только не говори, что я не прав! — победно закончил Иван, лукаво улыбнувшись.
Иван был прав, только упустил маленькую подробность — я во время учебы работал в консерватории концертмейстером, так что «книжек» у меня было больше, чем две. Закон не запрещал иметь несколько «трудовых», но практика их одновременного использования, мягко говоря, не поощрялась. Обманывать начальство было рискованно. Правда, зачастую начальству было удобнее делать вид, что якобы «они не в курсе». А иногда руководители учреждений сами предлагали предоставить уже имеющуюся «вторую трудовую». Как я понял, — это был мой случай.
Скромно прослушав Ванины доводы, опустил глаза и признался почти во всем: вторая книжка есть. Более того, она задействована на «халтуре», которая не приносит ни радости, ни материального благополучия, и которую я и так хотел бросить. Значит, принесу, и все будет выглядеть правдоподобно: человек трудится, не покладая рук, меняя место работы!
— Ну, — торжествующе сказал Иван, — вижу, что согласен! По рукам!
Я подал руку, продолжая не верить своему счастью.
— И хорошо. Пойдем, я тебя познакомлю с директором. Не будем откладывать. Затянувшийся конфликт всем надоел. Солистка жалуется. У нее влиятельные покровители. Директора дергают, он раздражается. Пойдем, не робей — он будет рад.
Мы покинули буфет. Знающие все входы-выходы Иван по короткому пути привел меня прямо в приемную. Встретившая нас молоденькая секретарша приветливо улыбнулась ему, официально — мне. Иван в двух словах пояснил суть дела. Она обрадовано отозвалась — «Слава Богу, наконец весь этот кошмар закончится», — и пошла докладывать о нас директору. Тот незамедлительно принял. Иван коротко и весьма толково, что я не мог не отметить с удивлением, доложил начальнику о моих возможностях, о том, что я готов приступить к работе с сегодняшнего дня. Директор заулыбался и от удовольствия стал даже почесываться:
— Очень, очень хорошо Иван Сергеевич. Благодарю Вас за проделанную работу. Замечательный кандидат — и молод, и артистичен, и знает с какой стороны к роялю подойти! Немедленно звоню Ольге Васильевне. Пусть приедет познакомиться, и, если все сложится, сразу приступайте к репетициям. Оформим концертмейстера прямо с сегодняшнего дня!
Он быстро, без помощи секретаря, не заглядывая в телефонную книжку, набрал номер солистки и, не таясь присутствующих, изложил суть дела. Весь разговор директор продолжал почесываться и улыбаться: начал — с заискивающей улыбки, закончил — с однозначно довольной физиономией, как у кота, который только-только вылизал стограммовую банку сметаны. Стало ясно, что солистка согласна. Повесив трубку, директор сообщил, что через полчаса Ольга Васильевна придет, а пока посоветовал не терять время и познакомиться с худруком, которого он почему-то называл «Простомоисеевич».
Попрощавшись с начальником, мы по длинным темным коридорам двинулись в другое крыло концертного учреждения, где располагался кабинет худрука. Пока шли, я уточнил у Ивана несколько вопросов:
— Ваня, объясни: что означают эта фраза «знает с какой стороны к роялю подойти», и почему вашего худрука кличут «Простомоисеевич»?
Вопросы моему другу понравились. Замедлив ход шествия, дабы успеть прояснить суть дела до встречи с художественным руководством, он начал свой рассказ:
— Эти директорские реплики не случайны. Ты должен знать их историю, чтобы не попасть впросак в разговорах с другими артистами. Начну с рояля. Наш директор учился в сельхозинституте на животновода. Защищал диплом на кафедре «крупного рогатого скота». У животноводов, как он любит рассказывать, есть тест на профессионализм. Животновод должен твердо знать, что к лошади нужно подходить спереди, а к корове сзади. Ты спросишь — почему? — Иван, задав вопрос, остановился. Я спросил — «Почему?».
— Потому что лошадь лягается, а корова бодается! — мой друг победно закончил первую часть просветительской беседы.
— Ваня, а как это чудо оказалось во главе филармонии?
— Легко! — Иван продолжил рассказ, перейдя на шепот. — Парнишка в «колхозном» институте был первым парнем на факультете, участвовал в самодеятельности, пел под гармошку, играл в КВН. И в него влюбилась студентка, папа которой был большим-большим начальником. Сыграли свадебку. Для родственника папа подыскал хорошее место — и парень стал директором филармонии. Логика в решении начальства была. Филармония занимается, в основном, культурным обслуживанием села, поэтому директор должен знать специфику сельской жизни. Кроме того, он закончил пять классов музыкальной школы. Играет на баяне. Идеальный руководитель филармонии!
— И что, так и работает с дипломом животновода?
— Нет, что ты! «Они» учатся у вас в институте на заочном отделении, скоро заканчивают. Учатся успешно: педагоги во время сессии встраиваются в очередь пред кабинетом, чтобы в зачетке расписаться, кланяясь.
Слова Ивана не добавили мне энтузиазма, заметив это, Иван успокоил:
— Наплюй, относись к подобным жизненным странностям с юмором. В конце концов, ты с начальством сталкиваться не будешь. У тебя будет свой участок работы. Не нарушай трудовую дисциплину, и никто тебя не тронет. Директор совсем не глуп — в творческие дела не вмешивается. Ректор института, в котором ты сейчас трудишься, тоже весьма далекий от искусства человек, даже на баяне играть не умеет. «Ни то ни сё» — кандидат педагогических наук с купленной диссертацией. Но он, в отличие от нашего начальничка, везде сует свой кривой нос и ультимативно требует выполнения вздорных указаний. Не так давно истерику устроил — почему виолончелисты в оркестре сидят, а не стоят? И ничего — стерпели, виолончелисты сыграли стоя. А у нас — свобода творчества.