— Но! — Формикус поднял скрюченный палец. — На определённом этапе этого затяжного сплина наступило то, что я называю «прободением социальной активности». Результат непредсказуем. Личность принимает за великую миссию первое, на что падает взгляд, считает такой сказку. Бам! И пошёл кольцо в вулкане плавить.
— Жаль, если так, — расстроился Волошек. — Я-то надеялся прояснить историю этого мира.
— Мира? — переспросил хозяин. Менторские тона в его голосе усиливались с каждым произнесённым словом. — Мир велик. А знаете ли вы историю своего а, историю собственной земли? Для начала. Лосиные глаза перескакивали с одного собеседника на другого. Казалось, голова размышляла, чью сторону взять.
— Я знаю родословную нижегородских князей до самого Константина Васильевича, — гордо заявил Волошек.
— А собственную? Волошек улыбнулся.
— Я же говорю, до самого Константина Васильевича.
— Ха! — воскликнула лосиная голова. — Уел старикана! Ай, молоток!
Старик помолчал, потом произнёс примирительно:
— Про весь мир разговор долгий. Но если есть конкретные вопросы, я постараюсь ответить.
Волошек подумал с чего бы начать. Вопросов скопилось столько, что, почуяв щёлку, они рванулись скопом и устроили настоящую давку. Как всегда, в подобных случаях, первым просочился самый незначительный из них.
— Кто такие чернильники? — сорвалось с языка. — Ну, кроме того что они любят хроники составлять, а в них подвиги свои расписывать.
Формикус пожал плечами.
— Пёс их знает. Беседовать не довелось с кем-то из них. Думаю, они вроде падальщиков, что слетаются на обречённые миры и подъедают останки.
— Наш мир, что, обречён?
— Да вроде пока никаких к тому признаков. Однако…
— Что?
— Раз чернильники появились, стало быть, что-то где-то засмердело.
— Кто ни с чем к нам придёт, от ничего и погибнет, — с пафосом заявила лосиная голова.
Реплику проигнорировали.
— А этот ход-выход, ну, Донровское ущелье, он никак не связан с тем, по которому явились в наш мир эльфы, гномы и прочие народы?
— Да нет. Язв на теле нашего мира — что у старого сифилитика. Человечество…
— Эльфечество, гномечество, оркечество… — прорвало голову.
— У него того, — хозяин коснулся виска, — чердак продуло. Тоже, видать, истину искал. Вот и попал в переделку. Едва я его вытащил. Но пришлось на здешнюю магию его жизнь завязать и разум в лоси-то голову поместить. Он теперь и существовать-то может только под Покровом, а вытащи его в мир — сразу развоплотится.
— Вот и про Покров хотелось бы узнать побольше, — воспользовался Волошек подходящим поводом.
— Ну, в этом я легко помогу. Сам его ставил, так что расскажу, как на школьном уроке.
В руке Формикуса возник серебряный кубок. Старик сделал глоток и разжал пальцы. Кубок исчез, не достигнув пола.
— Покров представляет собой динамическую систему, поддерживаемую нестабильными вихревыми потоками магии, и имеет форму тора.
— Чего? — удивился Волошек.
— Бублика, по-простому.
— Да нет, я знаю, что такое тор, — вежливо возразил Волошек. — Но не могу представить его на плоскости, каковой мне представляется поверхность земли.
— Верно, — кивнул хозяин. — Но поле сие вихревое имеет высокое проникающее свойство. Так что бублик этот как бы утоплен наполовину в землю. Хм… Так… значит… хм… система имеет тороидальную форму…
— Бубликоедальную, — поправила лосиная голова.
— Не тебе, канделябр, рассказываю!
Формикус разозлился и окончательно сбился с наукообразного стиля:
— В дырке, в центре то есть, стоит Альмагард. Он запирает путь к Донровскому ущелью. Там, как и в центре тайфуна или смерча, зона спокойствия. Пространство самое обычное. Твёрдое, как мы говорим. А вот Чёрный Форт и шесть его собратьев стоят, напротив, в зоне весьма зыбкой. Неверной, по нашей терминологии. В самой толстой части бублика… тьфу ты… В общем, они сдерживают Покров, не давая ему расползтись или удрейфовать в сторону.
Волошек считать умел.
— Так мы что, только ещё половину пути одолели? А я надеялся, уже к концу дело движется.
— И да, и нет. К Покрову с обычной меркой не подступишься. Середина середине рознь. Вы как бы взобрались на вершину холма, и теперь вам осталось только спуститься. Три дня отсюда до Альмагарда, три дня — самое большее. И куда проще найти дорогу. Нужно просто идти туда, где ярче краски и сильнее голоса.
Он помолчал, словно вспоминая что-то, потом продолжил рассказ.
— Покров ставили сильнейшие чародеи мира. И я в их числе. Мало нас осталось. Шестеро, не считая меня, в фортах кукуют, дюжина в Альмагарде и в Донровском ущелье сражается. Ещё двое или трое в дальние земли подались. Из прочих мало кто от старости умер, сгинули все. А на смену никто не идёт. Вырождается наше дело.
Старик, сам не замечая этого, совсем отошёл от темы и заговорил о наболевшем:
— Нынче всякий, кто додумается сыпануть в котёл с похлёбкой глутамата натрия, уже мнит себя колдуном. Бездари лезут в искусство. Толпой прут. Прут во имя денег и при помощи денег. Способности больше не значат ничего. Бесталанные пожирают одарённых. Неучей становится всё больше, они взбираются всё выше и сами начинают учить. Естественные законы больше не действуют. Ничтожества сбились в стаю и сообща грызут сильных… Мир катится в пропасть…
Формикус разошёлся не на шутку. Словно оратор на форуме, он обличал и разоблачал, писал красочную патологическую картину и призывал к крестовому походу против серости. Даже лосиная голова раскрыла пасть и внимала.
— Один ученик у меня был, — со вздохом закончил старик. — Настоящий ученик. Большие надежды подавал. Но свой путь Априкорн выбрал.
— Априкорн? — Волошек вздрогнул.
— Да. Ты знаешь его? Встречал? Давно ли? Волошек замешкался с ответом. Вздохнул.
— Погиб Априкорн, — сказал он. — Несколько дней назад. С нами в конвое шёл, как простой наёмник. И погиб, спасая других.
— А он ли это был? — возразил хозяин. — Не тот он человек, чтобы в наёмники записываться. При его способностях деньги добыть не проблема.
Волошек, как умел, описал внешность погибшего товарища, его одежду, вещи.
— Артефак? — Формикус поморщился. — Да, известная мне вещица. В Нджамене мы нашли её. Едва ноги тогда унесли. Неприятное вышло дело… Значит, он это был. И значит, не зря мне сразу показалось, что не простой у вас груз.
— Сразу показалось?
— Покров всякой магии особенно противится. Против неё и поставлен. Обычным дилижансом вы за пять ней легко добрались бы. Поплутали бы, не без этого, но и особых трудностей не встретили бы.
Старик вздохнул.
— Не покажешь, где случилось всё? Будет время, хожу, разведаю.
— В дне пути от Грушевки. А точно, если только Дастин укажет.
Формикус совсем съёжился, словно постарел на сто лет. Встал кряхтя.
— Пойду, что ли, напьюсь… — пробормотал он и пошаркал к выходу. На полпути обернулся. — Этому, — показал на голову, — если будет соли просить, не давай много. Потрохов-то у него нет, так всё на стенах внешних проступает. Некрасиво.
Бормоча что-то про любимого ученика и злодеяния судьбы, хозяин удалился.
— Ещё неизвестно, кому чердак продуло, — пробурчала вслед ему голова. — Грузит ночи напролёт своими бредовыми идеями. А я вынужден слушать, потому как сбежать мне некуда и нечем.
Волошек, пропуская нытьё мимо ушей, направился к стеллажам.
— Тоже мне спаситель-благодетель, — не унималась голова. — Заменил четвертование каторгой. Оскорбления его всегдашние сносить приходится. Мудрец без буквы «р». Лучше бы он меня в тигриную голову запихал. Уж я бы извернулся разочек цапнуть…
Книг было много. Названия вроде «Ограниченная алхимия» или «Метафизика мёртвых тел» он пропускал не глядя, вещи эпические просматривал. В конце концов выбрал красочное «Сказание о рыцаре Доброхоте, его славных подвигах и страшной гибели» и вернулся в кресло. Правда, насладиться выдумкой не успел.
— Слушай, будь другом, дай мне соли лизнуть.
Волошек осмотрелся. На маленькой полочке нашёлся увесистый кусок серой соли. Не зная, как тут происходит кормление, он просто поднёс соль к лосиной морде. Высунулся шершавый язык и с затяжкой прошёлся по куску. Глаза зажмурились от удовольствия.
И вдруг, цап! Весь кусок исчез в пасти.
— Хрум, хрум…
— Н-да, — озадачился Волошек, отдёрнув руку. — Сдаётся мне, хозяину предстоит попотеть, отчищая стены.
Уворовав лакомство, голова успокоилась и скоро заснула.
Мягкое кресло пересилило долг. Бродить по форту Волошеку окончательно расхотелось. Да и какой смысл в ходьбе — отсюда и так всё хорошо было слышно. Вот доносится из погреба бульканье, то хозяин сцеживает вино. Вот фыркают лошади и храпит Жирмята. И даже звуки ночного леса слышались из библиотеки вполне отчётливо.
Около полуночи до окна добралась немного обглоданная луна. Волошек почти не удивился, когда возне стеллажей появился знакомый призрак. Монах почти сразу выудил искомую книгу и, раскрыв её, принялся шевелить губами.
— Роман! — окликнул Волошек.
На сей раз призрак услышал его и обернулся.
— Князь?
— Роман! — повторил Волошек, не зная, что ещё можно сказать в такой ситуации.
— Я не Роман, — покачал тот головой. — Таково уж проклятье — принимать облик последнего из пожертвовавших собой монахов. Не только облик, многое из их памяти оседает во мне. Их грехи и сомнения, невыполненные обеты и искушения. Всё это сильно гнетёт.
Волошек молчал. Страх пропал, но беседовать запросто с привидением духу не хватало. Впрочем, призрак и не ждал от него утешения. Он говорил о своём, быть может впервые за время потусторонней жизни повстречав слушателя.
— По сути, я сам вызвал катастрофу, которую стремился предотвратить, — он почти слово в слово повторил то, что говорил Эмельт накануне. — Нелепая ошибка, случайная описка, и всё пошло наперекосяк. Вокруг было столько свободных миров, где люди могли бы обрести новую жизнь, укрыться от скверны нашего мира, но меня угораздило открыть Врата в это средоточие магии и злобы.