Еще много удивительных историй мог бы рассказать Мерритт. Он даже собирался описать все происшедшее с ним в отдельной книге, желая озаглавить ее «Когда пробуждаются древние боги».
Но будем надеяться, что многие из реально происшедших событий великий писатель включил в свои замечательные произведения.
ЮЛИУС ШВАРЦ
Из книги «Reflections in the Moon Pool» («Мерцание на Лунной Заводи»)
КОРАБЛЬ ИШТАР
ЧАСТЬ 1
Странный, незнакомый аромат струился от камня. Кентону он напомнил легкие прикосновения нежных рук, как будто молящих о чем-то.
Он давно уже ощущал этот запах, неизвестный, ни на что не похожий, он тревожил Кентона, вызывая в сознании какие-то неуловимые образы, обрывки мыслей, которые исчезали еще до того, как разум их улавливал. Кентон ощутил его сразу, как только снял с камня все покровы. Форсит, старый ученый-археолог, нашел этот камень в безбрежных песках, ставших ныне саваном давно исчезнувшего Вавилона.
Кентон еще раз смерил взглядом камень — четыре фута в длину, чуть больше в высоту и немного меньше в ширину. Дымка прошедших столетий подобно невидимому одеянию окутывала его желтоватую поверхность. С одной стороны на камне была надпись — несколько строк древней клинописи; если верить предположениям Форсита, они были выбиты во времена царствования Саргона Аккадского, четыре тысячи лет тому назад. Царапины и трещины покрывали поверхность камня, и от этого полустершиеся знаки были едва заметны.
Кентон наклонился, и струйки аромата, словно десятки щупалец, потянулись к нему, цепляясь, как крошечные пальчики, тоскующие, просящие, молящие о чем-то...
Молящие об освобождении!
Что это вдруг пришло ему в голову?. Кентон поднялся Рядом лежал молоток, он поднял его и в нетерпении ударил по камню.
И камень ответил!
До Кентона донесся слабый шум, становившийся все громче и громче, в котором слышались слабые голоса колоколов, напоминающие отдаленный хрустальный перезвон. Но вот все звуки стихли, и остался только это! высокий, мелодичный перезвон — такой чистый, он доносился к Кентону из глубины бесконечных веков.
Раздался страшный треск, и камень раскололся. В месте разлома вспыхнуло сияние, похожее на блеск розового жемчуга, и волнообразно нахлынул тот же аромат, но в нем больше не было тоски и мольбы.
Кентон ликовал! Праздновал победу!
Внутри камня что-то было. Скрытое от глаз, оно покоилось там со времен Саргона Аккадского четыре тысячи лет.
Хрустальный перезвон раздался вновь. Он зазвучал во всю мощь, затем начал стихать и замер, возвратившись в глубину бесконечного времени, и тогда камень рассыпался распался, превратился в облако сверкающей пыли, которая, кружась, медленно оседала.
Облако парило подобно мерцающей дымке. Оно исчезло, как будто отдернули штору.
Там, где был камень, стоял корабль!
Он качался на волнах, вырезанных из лазурита и увенчанных молочно-пенными гребнями горного хрусталя. Весь корабль светился слабым матово-хрустальным сиянием. Носовая часть его была изогнута подобно турецкой сабле. В носовой части корабля находилась каюта, стенами которой служили высокие борта. В этом месте цвет хрусталя постепенно сгущался, становился теплее, а сама каюта светилась, как розовая жемчужина.
В центре корабля, занимая треть его длины, находилось огороженное углубление. От носовой части сюда спускалась палуба из слоновой кости. Другая палуба, примыкавшая к углублению со стороны кормы, была из черного янтаря; там находилась другая каюта, больше, чем первая, но гораздо ниже и цветом — черная как смоль. По обеим сторонам к углублению примыкали широкие площадки — продолжение палуб. В середине корабля проходила граница между черной и белой палубами, похожая на место встречи двух противоборствующих сил. Это не был плавный переход одного в другое, граница проходила четко, граница между врагами.
Из углубления поднималась зеленая как изумруд, высокая, тонкая мачта. Широкий шелковый парус мерцал, как будто сотканный из огненных опалов. На мачте и реях висели канаты, сплетенные из тусклых золотых нитей.
По семь огромных весел находилось на обоих бортах корабля, их ярко-алые лопасти глубоко погружались в жемчужно-лазурные волны.
Оказывается, это сверкающее драгоценностями судно было обитаемым! Как же он раньше не заметил эти крошечные фигурки?
Похоже, они только что появились на палубе... женщина, выскользнув из розовой каюты, застыла с вытянутой рукой, закрывая дверь. На палубе из слоновой кости располагались еще три женские фигурки, они сидели, низко склонив головы, две сжимали в руках арфы, а третья держала двойную флейту.
Маленькие фигурки высотой не более двух дюймов... Игрушки!
Он никак не мог разглядеть ни их лиц, ни одежды. Очертания фигурок были размыты, нечетки, их окутывала какая-то дымка. Видимо, у него что-то со зрением, решил Кентон. На мгновение он зажмурился.
Открыв глаза, он взглянул на черную палубу. С нарастающим недоумением он стал всматриваться внимательнее: сначала здесь никого не было — он мог поклясться, теперь же у края углубления стояли четыре маленьких человечка.
Загадочная дымка вокруг игрушек сгустилась. Конечно, все дело в глазах — в чем же еще? Ему лучше прилечь и отдохнуть. Кентон с трудом повернулся и медленно пошел к двери. Он остановился в нерешительности, чтобы взглянуть еще раз на сверкающую тайну.
Вся комната потонула во мгле, виден был лишь корабль!
В этот момент Кентон услышал рев наступающих армий, завывание тысяч бурь, пронзительный вой обрушившихся на него ураганов.
Комната рассыпалась, распалась на тысячи частичек. Сквозь шум отчетливо послышались удары колокола — первый, второй, третий...
Он узнал эти звуки. Это часы в его комнате били шесть. Третий удар оборвался на половине.
Твердый пол закачался у него под ногами, и Кентон почувствовал, что висит в воздухе, — в воздухе, подернутом серебристой дымкой.
Но вот дымка .рассеялась.
Перед взором Кентона промелькнул простор синего океана, барашки волн; посмотрев вниз, он увидел на расстоянии примерно десяти футов палубу какого-то корабля.
Внезапно сильный удар в висок оглушил его. Молнии рассекали тьму, поглотившую море и корабль.
Кентон лежал, прислушиваясь к тихим звукам, похожим на слабый шелест волн. Этот легкий шорох, постепенно нарастая, слышался отовсюду. Глаза Кентона были закрыты, но он чувствовал свет. Что-то плавно покачивало его, убаюкивая. Кентон открыл глаза.
Он находился на корабле; он лежал на палубе, упираясь головой в борт. Прямо перед ним вверх тянулась мачта. В углублении у ее основания на веслах сидели прикованные цепями гребцы. Мачта, похоже, была вытесана из дерева и покрыта прозрачным лаком зеленоватого оттенка. Все это о чем-то напоминало Кентону.
Где он видел такую мачту раньше?
Наверху развевался шелковый парус цвета опала. Над головой низко нависло небо, подернутое легкой серебристой дымкой.
Услыхав тягучий женский голос, Кентон сел. Голова у него кружилась. Справа, в изогнутой носовой части корабля, он увидел каюту, светившуюся розоватым свечением. Над каютой тянулась галерея с цветущими деревьями, в ветвях которых шелестели белоснежными крыльями голуби. Их лапки и клювы, казалось, обмакнули в густое вино.
В дверях каюты стояла женщина, высокая и гибкая, как ивовый прут. Она пристально всматривалась куда-то мимо Кентона. Три девушки сидели у ее ног. Две держали в руках арфы, третья поднесла к губам флейту. И опять в сознании Кентона зашевелились смутные воспоминания, замиравшие, как только он вновь взглянул на женщину.
Глаза женщины были подобны лесным долинам — такие же зеленые и полные мимолетных неуловимых теней, изящную головку украшали правильные черты лица, алые страстные губы. Ямочка у основания шеи, казалось, ждала поцелуев. На лбу она носила тонкий серебряный полумесяц, по обеим сторонам которого струились золотисто-рыжие волосы, обрамляя прекрасное лицо. Разделяясь на груди, золотой водопад спускался колечками почти до самых ног, обутых в легкие сандалии.
Она была юной, как Весна, — и мудрой, как Осень; Весна какого-то древнего Боттичелли — но вместе с тем и Мона Лиза; если и девственная телом, то душой уже много испытавшая.
Кентон проследил за ее взглядом. На противоположной стороне углубления, где находились гребцы, стояли четверо мужчин. Один из них был крепкого сложения и явно выше Кентона. Во взгляде его прозрачных глаз, неподвижно уставленных на женщину, читалась враждебность, угроза. Его огромная приплюснутая голова и мертвенно-бледное лицо с ястребиным носом были гладко выбриты. С головы до ног он был запахнут в черную мантию. Слева от него стояли еще двое бритоголовых, сильных и гибких, как волки, тоже закутанных в черные покрывала. Каждый держал в руках бронзовый рог, формой напоминающий морскую раковину.
Взгляд Кентона задержался на одном из бритоголовых. Мужчина сидел на корточках, упираясь острым подбородком в высокий барабан с изогнутыми стенками, обтянутыми чешуей какой-то огромной змеи, — отполированной, переливающейся на свету огненно-красным и черным. Крепкие, но короткие ноги поддерживали чудовищно мощное тело, мускулистое тело гиганта. Обезьяньими руками он обнимал барабан, упираясь в поверхность инструмента кончиками длинных пальцев, похожих на лапки паука.
Но больше всего Кентона заинтересовало лицо этого человека. Язвительность и коварство читались в нем, но. в отличие от других лиц, оно не было средоточием одной только злобы. Тонкие губы большого лягушачьего рта искривились в усмешке. Глубоко посаженные блестящие черные 'глаза с откровенным восхищением смотрели на женщину с полумесяцем во лбу. С оттопыренных ушей свисали круглые пластины кованого золота.
Женщина быстро подошла к Кентону. Она была так близко, что он мог бы протянуть руку и дотронуться до нее. Но казалось, она его не видит.