Корабль странников — страница 4 из 4

СХВАТКА НА РАССВЕТЕ

Какой-то серебристый блеск примерно в миле впереди вывел Грегга из раздумья. Он натянул поводья, остановил лошадь и достал из кармана куртки, лежащей рядом на повозке, маленькую подзорную трубу в кожаном чехле. Грегг выдвинул ее секции и поднес к глазу, сморщившись от тупой боли в суставах. Только-только рассвело, и, несмотря на жару, в руках еще сохранялась ночная окоченелость.

Почва уже начала раскаляться, приводя нижние слои воздуха в колышущееся движение, и подзорная труба показала расплывчатую мерцающую фигуру молодой женщины, возможно мексиканки, в серебристом платье. Грегг опустил трубу, отер пот со лба и попытался осмыслить увиденное. Одетая подобным образом женщина будет редким зрелищем где угодно, даже в самых роскошных сапунах Сакраменто. Но увидеть ее на тропе, в трех милях к северу от Коппер-Кросс — к такому событию Грегг был совершенно не подготовлен. Другой любопытный факт заключался в том, что пять минут назад, глядя с гребня горы, он готов был поклясться, что впереди никого нет.

Он снова посмотрел в подзорную трубу. Женщина стояла на месте и потерянно озиралась по сторонам. Это тоже весьма озадачило Грегга. Посторонний легко мог сбиться с пути в прериях южной Аризоны, но осознать, что она заблудилась, ей следовало задолго до окрестностей Коппер-Кросс. Вряд ли сейчас есть толк внимательно изучать монотонный ландшафт, словно при виде чего-то нового.

Грегг повел трубой, пытаясь обнаружить повозку или убежавшую лошадь — словом, то, что могло объяснить присутствие женщины. Но разглядел только пятнышко пыли вокруг едва заметных точек в виде двух всадников, скачущих по боковой тропе к ранчо Портфилда. Сперва он решил, что тайна наконец прояснилась. Джош Портфилд иногда привозил девиц из своих вылазок на ту сторону границы, и в его характере попросту вышвырнуть потом неугодившую или надоевшую гостью. Но более внимательный взгляд на всадников показал, что они приближаются к основной тропе и, вероятно, пока не догадываются о присутствии женщины. Однако именно их появление заставило Грегга призадуматься, ибо скорее всего его ожидала неприятная встреча.

Он не был по природе осторожным человеком, и первые сорок восемь лет своей жизни почти умышленно следовал политике борьбы со скукой. Очертя голову он бросался на защиту слабых и обиженных, в каждой сомнительной ситуации полагаясь на свою сообразительность и быструю реакцию. Эта политика привела его к посту неофициального блюстителя порядка и — жарким полднем одного зловещего лета — поставила лицом к лицу с немыслимой задачей укрощения Джошуа Портфилда и четырех его дружков, возбужденных немалым количеством виски. Из этого эпизода Грегг вышел с изувеченными руками и новой привычкой продумывать каждый свой поступок с тщательностью шахматиста.

Возникшая сейчас ситуация не казалось очень опасной, но, на его взгляд, содержала чересчур много неизвестных факторов. Грегг потянулся за лежащей на дне повозки двустволкой, зарядил ее, взвел курки и, проклиная неуклюжесть едва сгибающихся рук, засунул ружье в сыромятные кожаные петли, прибитые под сиденьем. Не самое безопасное место, что и говорить, но выстрелы грозили задеть только тех, кто будет ехать рядом, а он мог предупредить их, если попутчики окажутся расположенными доброжелательно или хотя бы не слишком враждебно.

Грегг щелкнул поводьями, и лошадь перешла на иноходь. Взгляд его был устремлен прямо вперед. Вскоре он увидел у развилки дорог двух всадников, остановившихся рядом с серебристым пятнышком, каким представлялась женщина его невооруженному взгляду. Грегг от всей души надеялся (ради своей незнакомки), что эти двое — из числа сравнительно порядочных работников ранчо, а не пара головорезов из развеселой свиты Портфилда. Приблизившись, он заметил, что всадники не спешились и не остановили лошадей, а взяли женщину в узкое кольцо и ездят вокруг нее. Из чего Грегг заключил, что ей не повезло, и в груди у него неприятно похолодело. Случись это, когда его руки были целы, Грегг пустил бы коня в галоп; теперь же он испытал желание повернуть вспять и удалиться подобру-поздорову. Он пошел на компромисс: позволил лошади неторопливо нести себя к месту событий.

Подъехав ближе, Грегг заметил, что на женщине не мантилья, как он полагал, а, какое-то необычное серебристое одеяние с капюшоном, надвинутым на голову. Она поворачивалась то в одну, то в другую сторону, пытаясь увернуться от преследователей. Грегг перевел взгляд на всадников, и сердце его упало — он узнал Волфа Кейли и Сигги Соренсона. Белые волосы и борода Кейли, несмотря на неизменный «трантер» за поясом, никак не изобличали в нем аппетита и инстинктов стервятника. Соренсон, коренастый швед лет тридцати, бывший рудокоп, был не вооружен, но угрозу не меньшую, чем огнестрельное оружие, несли его огромные конечности. И тот и другой находились среди тех, кто двумя годами раньше проучил Грегга за вмешательство в дела Портфилда. Сейчас они делали вид, будто не замечают его присутствия, и продолжали кружить вокруг женщины, изредка наклоняясь в седле и пытаясь скинуть серебристый капюшон с ее лица Грегг остановился поодаль.

— Что вы затеяли, ребята? — дружелюбно спросил он.

При первых звуках его голоса женщина повернулась и Грегг увидел бледный овал ее лица. От резкого движения странное одеяние натянулось, и ошеломленный Грегг увидел, что она на последних месяцах беременности.

— Поди прочь, Билли-мальчик, — небрежно бросил Кейли, не поворачивая головы.

— Я думаю, вам лучше оставить даму в покое.

— А я думаю, что ты скажешь, когда затрещат твои кости, — ответил Кейли. Он снова потянулся к капюшону женщины, и та едва увернулась от его руки.

— Послушай, Волф, брось. — Грегг устремил взгляд на женщину. — Прошу прощения, мадам. Если вы направляетесь в город, то можете поехать со мной.

— В город? Поехать? — Она говорила с каким-то странным акцентом. — Вы англичанин?

У Грегга хватило времени удивиться, что его можно принять за англичанина, а не за американца на том лишь основании, что он разговаривает на английском языке.

Потом вмешался Кейли:

— Не суй свой нос куда не следует, Билли. Мы знаем, как поступать с мексиканками, прошмыгнувшими через границу.

— Она не мексиканка.

— Кто тебя спрашивает? — рявкнул Кейли, и его рука опустилась на рукоятку «трантера».

Соренсон перестал кружить, подъехал к повозке Грегга и заглянул на дно. При виде восьми кувшинов, обложенных соломой, глаза его расширились.

— Погляди-ка, Волф! — воскликнул он — Мистер Грегг везет в город все запасы своей пульке. Можно неплохо отметить этот случай.

Кейли резко повернулся, его бородатое лицо выглядело почти добрым.

— Дай-ка мне кувшинчик.

Грегг незаметно опустил левую руку под сиденье.

— С тебя восемьдесят пять.

— Я не собираюсь платить восемьдесят пять за всякие помои! — Кейли угрожающе помотал головой и направил свою лошадь к повозке.

— Это цена, которую мне дает Уэйли, но мы можем договориться, — рассудительно сказал Грегг — Я дам вам по кувшину в долг, и вы можете выпить, пока я отвезу даму в город. Ясно, что она заблудилась и…

Грегг осекся, увидев, что он совершенно неправильно истолковал настроение Кейли.

— Ты что о себе думаешь?! — взревел Кейли. — Разговаривать со мной так, словно я мальчишка! Была бы моя воля, я бы прикончил тебя еще пару лет назад! В общем-то… — Рот Кейли превратился в узкую щель в белой бороде, светло-голубые глаза загорелись. Большой палец взвел курок не вытащенного еще из кобуры «трантера».

Грегг обвел взглядом раскаленную землю и высившиеся вдали горы Сьерра-Мадре. Он понимал, что для принятия решения оставались считанные секунды. Кейли еще не был на линии огня спрятанной двустволки и, кроме того, сидя на лошади, находился слишком высоко. Но иного выхода не оставалось. Заставляя омертвевшую руку подчиниться своей воле, Грегг дотянулся до спускового крючка и резко дернул. В последнее мгновение Кейли догадался, что происходит, и попытался кинуться в сторону. Раздался оглушительный выстрел. Плотный клубок дроби прошил ногу Кейли прямо над лодыжкой и пропахал кровавую борозду в боку лошади. Обезумевшее животное взвилось, сверкая белками глаз сквозь черный пороховой дым, и упало вместе со всадником. С отчетливым, тошнотворным треском сломалась какая-то кость, и Кейли взревел от боли.

— Не надо! — завопил Соренсон со вставшей на дыбы кобылы. — Не стреляй! — Он судорожно дернул шпорами, отъехал ярдов на пятьдесят и остановился с поднятыми в воздух руками.

Грегг с трудом сообразил, что из-за шума, дыма и смятения швед не понимает, что произошло, не понимает, насколько беспомощен его противник. Отчаянный рев Кейли мешал Греггу сосредоточиться. Загадочная женщина высоко подняла плечи, словно пряча голову, и стояла, закрыв лицо руками.

— Оставайся на месте! — крикнул Грегг Соренсону и повернулся к женщине: — Нам надо уходить.

Она задрожала, но не сделала ни шагу. Грегг спрыгнул на землю, вытащил ружье из петель, подошел к женщине и повел ее к повозке. Она кротко подчинилась и позволила посадить себя на сиденье. Прямо за спиной Грегг услышал перестук копыт. Резко обернувшись, он увидел, что лошадь Кейли освободилась и помчалась галопом на восток, в направлении Портфилда.

Кейли лежал, сжимая изувеченное бедро. Он перестал кричать и, похоже было, потихоньку приходил в себя. Грегг подошел к раненому и на всякий случай вытащил у него из-под пояса тяжелый пятизарядный револьвер со все еще взведенным курком.

— Тебе повезло, что он не выстрелил, — заметил Грегг, осторожно спустив курок и засунув револьвер себе за пояс. — Простреленная нога — не худшее, что могло случиться.

— Считай себя на том свете, Грегг, — слабо прохрипел Кейли с закрытыми глазами. — Сейчас Джош в отъезде… но он скоро вернется… и привезет тебя ко мне… живым… и я…

— Побереги силы, — посоветовал Грегг, стараясь не думать о своем будущем. — Джош рассчитывает, что его люди сами в состоянии постоять за себя.

Он направился к повозке и вскарабкался на сиденье рядом с опустившей голову женщиной.

— Сейчас я отвезу вас в город, но это все, что я могу для вас сделать, мадам. Куда вы направлялись?

— Направлялись? — Она как будто усомнилась в слове, и Грегг убедился, что английский не родной ее язык, хотя на мексиканку или испанку она тоже не походила.

— Куда вам надо попасть?

— Мне нельзя в город.

— Почему?

— Принц меня там найдет. Мне нельзя в город.

— Вот как?… — Грегг щелкнул поводьями, и повозка покатилась вперед.

— Вас за что-то разыскивают?

Она поколебалась, прежде чем ответить.

— Да.

— Что ж, вряд ли это так серьезно. К тому же они должны быть снисходительны. Я имею в виду, учитывая ваше положение…

Пока Грегг мучился в поисках подходящих слов, женщина все еще заметно дрожавшей рукой откинула капюшон с лица Стали видны чудесные золотые волосы, и прояснился возраст — лет двадцать пять. По бледной коже можно было предположить, что она выросла в городе. В нормальных условиях она поражала бы красотой, но сейчас ее черты были искажены страхом и пережитым потрясением и, вероятно, полным упадком сил. Ее серые глаза жадно ощупали его лицо.

— Мне кажется, что вы хороший человек, — медленно сказал она. — Где вы живете?

— В трех милях назад по тропе.

— С вами никого нет?

— Я живу один… — Прямота вопросов смутила Грегга, и он решил сменить тему. — Где ваш муж, мадам?

— У меня нет мужа.

Грегг отвел взгляд в сторону.

— А-а… Ну что ж, пожалуй, нам лучше все-таки податься в город.

— Нет! — Женщина привстала, словно собираясь спрыгнуть с повозки, затем схватилась за свой раздутый живот, медленно осела и всей тяжестью навалилась на плечо Грегга. Он с тревогой огляделся в поисках чего-нибудь, что могло бы ему помочь, но увидел только Соренсона, который вернулся к Кейли и опустился рядом с ним на колени. Кейли уже сидел, и оба следили за повозкой с ненавистью змей.

Испуганный внезапностью, с какой жизнь вышла из-под контроля, Грегг выругался про себя и повернул лошадь к дому.

Это было маленькое ветхое строение, начавшее свое существование десятью годами раньше в качестве простой лачуги, которой изредка пользовались ковбои с большого, но пришедшего в упадок ранчо. Грегг купил его вместе с куском земли в те дни, когда казалось, что он сам сможет стать хозяином. Позже он пристроил еще две комнаты, что придало строению несуразный залатанный вид. После рокового столкновения с людьми Портфилда, оставившего его калекой, едва способным управиться с грядкой овощей, Грегг продал почти всю землю прежнему владельцу, но дом сохранил. С точки зрения прежнего владельца, сделка была невыгодной, однако он пошел на нее — знак того, что местные жители ценят усилия Грегга по поддержанию закона и порядка.

— Ну вот.

Грегг помог женщине спуститься с повозки, вынужденный поддерживать большую часть, ее веса и немало обеспокоенный их близостью. Женщина оставалась для него полной загадкой, однако было ясно, что она не привыкла к грубому обращению. Он провел ее в дом и бережно усадил на самый удобный стул в большой комнате. Она откинулась на спинку, закрыв глаза и прижимая руки к животу.

— Мадам, — с тревогой окликнул ее Грегг, — может, пора?… Я имею в виду… вам нужен доктор?

— Нет! Не надо доктора!

— Но если…

— То время еще надо мной, — сказала она уже более твердым голосом.

— Ну и хорошо — доктор живет милях в пятидесяти отсюда. До него почти как до ближайшего шерифа.

Грегг посмотрел на женщину и с удивлением отметил, что ее туго обтягивающее одеяние, сверкавшее на солнце, как новенький серебряный доллар, теперь приобрело густой сине-серый цвет. Он внимательно пригляделся к материи но не заметил никаких швов. Его недоумение усилилось.

— Я в жажде, — произнесла женщина. — У вас есть пить?

— Я не разводил огня, так что кофе нет, но могу дать ключевой воды.

— Воды, пожалуйста.

— А еще есть виски и пульке. Я сам ее делаю. Вам бы не помешало.

— Воды, пожалуйста.

— Хорошо.

Грегг подошел к дубовой бадье, снял крышку и зачерпнул холодной воды. Повернувшись, он увидел, что женщина изучает голые бревенчатые стены и грубую мебель со смесью отвращения и отчаяния. Ему стало ее жалко.

— Это не дворец, — извинился он. — Но я живу тут один. Мне мало что надо.

— У вас нет женщины?

Снова Грегга поразил контраст между ее очевидной мягкостью и резкой прямотой вопросов. Он подумал мимолетно о Рут Джефферсон, работавшей в лавке в Коппер-Кросс. Сложись обстоятельства по-иному, Рут могла бы Стать здесь хозяйкой.

— Да нет…

Женщина взяла у него черпак и отпила.

— Я хочу остаться с вами.

— Конечно, вам надо передохнуть, — смущенно произнес Грегг в предчувствии того, что последует.

— Я хочу остаться на шесть дней. — Женщина подняла на него прямой и спокойный взгляд. — Пока не родится мой сын.

Грегг недоверчиво хмыкнул:

— Это не больница, а я не повивальная бабка.

— Я хорошо заплачу. — Она потянулась к своей накидке и извлекла пластинку желтого металла около восьми дюймов в длину и дюйма шириной, блестевшую масляным глянцем высокопробного золота. — По одной за каждый день. Всего будет шесть.

— Ерунда какая-то… — пробормотал вконец сбитый с толку Грегг. — Я хочу сказать, что вы даже не знаете, будет ли шесть дней достаточно.

— Мой сын родится послезавтра.

— Кто может утверждать наверняка?…

— Я могу.

— Мадам, мне… — Грегг взвесил на ладони тяжелую металлическую пластинку. — Эта вещь стоит очень много денег… в банке.

— Она не краденая, если вас это беспокоит.

Грегг смущенно кашлянул, не желая противоречить гостье или допрашивать ее.

— Я не имел в виду, что она украдена… Но сюда не слишком часто приезжают богатые дамы, чтобы рожать у меня детей. — Он криво улыбнулся. — По правде говоря, вы первая.

— Учтиво сказано, — ответила она, в свою очередь слабо улыбнувшись. — Я понимаю, как все это для вас странно, но у меня нет права объяснять. Могу лишь заверить, что я не нарушала никаких законов.

— Просто на какое-то время решили укрыться.

— Пожалуйста, поймите, что в других местах обычаи могут отличаться от тех, что приняты в Мексике.

— Прошу прощения, мадам, — удивленно поправил Грегг, — эта территория принадлежит Америке с 1848 года.

— Это вы меня простите. — Она заметно огорчилась. — Я никогда не была сильна в географии и нахожусь очень далеко от дома.

У Грегга сложилось впечатление, что с ним хитрят, и он решил не поддаваться.

— А как насчет Принца?

Солнечный луч, отражавшийся на черпаке, который она держала в руке, дрогнул и расплылся кругами.

— Я ошибалась, думая, что можно вовлечь вас, — произнесла она. — Я уйду, как только передохну немного.

— Куда? — Грегг усмехнулся, чувствуя себя вовлеченным независимо от ее или своего желания. — Мадам, вы, кажется, не понимаете, как далеко вы находитесь от чего угодно. Между прочим, как вы сюда попали?

— Я уйду немедленно. — Она с трудом поднялась, и ее лицо побелело еще сильнее. — Благодарю вас за ту помощь, которую вы оказали. Надеюсь, вы не откажетесь принять этот кусочек золота…

— Садитесь, — устало велел Грегг. — Если вы такая сумасшедшая, что хотите остаться и рожать здесь ребенка, то, полагаю, я достаточно сумасшедший, чтобы согласиться.

— Спасибо. — Женщина тяжело опустилась на стул, и Грегг понял, что она близка к обмороку.

— Не надо меня постоянно благодарить.

Грегг говорил намеренно грубовато, пытаясь скрыть смущение. На самом деле, к своему собственному удивлению, ему было приятно, что молодая, красивая женщина готова довериться ему после столь кратковременного знакомства. «Мне кажется, что вы хороший человек», — сказала она. И в этот миг он отчетливо осознал, какой серой и изнурительной была его жизнь эти последние два года. Искалеченный, высушенный десятилетиями тяжкого труда, он должен был бы стать невосприимчивым ко всяким романтическим бредням — особенно если учесть, что эта женщина скорее всего аристократка из иностранцев и не удостоила бы его взглядом при обычных обстоятельствах. Однако от факта, что он выступил на ее защиту и теперь подвергался большой опасности, уже не уйти. Женщина полагалась на него и была готова жить в его доме. Молодая, красивая и загадочная — комбинация, которая казалась для него сейчас столь же неотразимой, какой была четверть века назад…

— Пора подумать о практической стороне дела, — сказал он словно в отместку разгулявшейся фантазии. — Можете располагаться на моей постели. Она чистая, но нам все равно понадобится свежее белье. Я поеду в город и кое-чем подзапасусь.

Женщина встревожилась:

— Это необходимо?

— Совершенно необходимо. Не беспокойтесь, я никому про вас не скажу.

— Благодарю, — сказала она. — А эти двое мужчин, которых я встретила?

— Что вы имеете в виду?

— Они, наверное, догадываются, что я у вас. Они не станут говорить об этом?

— Люди Портфилда не откровенничают с городскими, да и ни с кем из живущих здесь.

Грегг вытащил из-за пояса револьвер Кейли и собрался положить его в ящик буфета, когда женщина протянула руку и попросила показать ей оружие. Слегка удивленный, он дал ей револьвер и заметил, как дрогнула ее рука, приняв тяжесть.

— Это не женская игрушка, — прокомментировал он.

— Очевидно. — Она подняла на него глаза. — Какова скорость пули на вылете?

Грегг снова хмыкнул:

— Вас не должны интересовать такие вещи.

— Довольное странное замечание с вашей стороны, — сказала она, и в ее голосе прозвучала доля прежней твердости, — когда я только что выразила свой интерес.

— Извините, просто… — Грегг решил не напоминать про ужас, который охватил ее, когда он выстрелил из ружья. — Я не знаю скорости вылета, но вряд ли она высокая. Это старый капсульный пятизарядный револьвер, сейчас таких немного. Понять не могу, чего ради Кейли его таскает.

— Ясно. — Она разочарованно вернула оружие. — От него нет никакого толка.

Грегг взвесил револьвер на ладони.

— Не поймите меня неправильно, мадам. Его неудобно заряжать, но против пули 54-го калибра не устоит ни один человек.

Говоря, он не сводил глаз со своей гостьи, и ему показалось, что при последних словах на ее лице промелькнуло странное выражение.

— Вы думаете о большом звере? — предположил он. — О медведе?

Она оставила его вопрос без внимания.

— У вас есть свое оружие?

— Да, но я не ношу его. Таким образом я не ввязываюсь в неприятности.

— Грегг вспомнил события предыдущего часа. — Обычно, — добавил он.

— Какова скорость вылета пули у вашего оружия?

— Откуда мне знать? — Греггу было все труднее совместить поведение женщины с ее непонятным интересом к техническим характеристикам огнестрельного оружия. — В наших краях так об оружии не судят. У меня, к примеру, «ремингтон» 44-го калибра, который всегда делает то, что я хочу, и этого мне вполне достаточно.

Невзирая на раздражение, сквозившее в его голосе, женщина оглядела комнату и указала на массивную железную кухонную плиту, на которой он готовил.

— Что произойдет, если вы выстрелите вот в это?

— Куски свинца разлетятся по всей комнате.

— Вы ее не прострелите?

Грегг хохотнул.

— Мадам, нет еще такого оружия, способного это сделать. Вы не могли бы поведать мне, откуда такое любопытство?

Он уже начал привыкать к тому, как она отвечала — меняя тему разговора.

— Вас зовут Билли-мальчик?

— Достаточно просто Билли. Раз уж мы собираемся перейти на имена.

— Меня зовут Морна. — Она одарила его мимолетной улыбкой. — Нет смысла соблюдать формальности… в данных обстоятельствах.

— Пожалуй, так. — Грегг почувствовал, как к щекам прилила кровь, и поспешно отвернулся.

— Вам когда-нибудь доводилось принимать ребенка?

— Это не моя специальность.

— Не беспокойтесь чересчур, — сказала она. — Я вас научу.

— Спасибо, — хрипло ответил Грегг. У него появились сомнения в благородном происхождении своей гостьи. Безусловно, об этом свидетельствовали ее внешность и — теперь, когда она больше не боялась, — определенная властность поведения. Но она, казалось, не имела ни малейшего представления, что существуют вещи, которые можно обсуждать лишь с самыми близкими.

Днем он отправился в город, поехав в объезд, подальше от ранчо Портфилда, и освободился от восьми галлонов пульке в сапуне Уэйли. Стояла невыносимая жара, пропитанная потом рубашка липла к спине, но он позволил себе лишь одну кружку пива, перед тем как идти к Рут Джефферсон в лавку ее двоюродного брата. Грегг нашел Рут в кладовке, когда она пыталась взвалить мешок бобов на нижнюю полку. Это была крепкая привлекательная женщина лет сорока, со все еще узкой талией и прямой осанкой, хотя годы вдовства и тяжелой работы проложили глубокие линии вокруг ее рта.

— Добрый день, Билли, — сказал она, услышав его шаги, а затем обернулась и пристально посмотрела на него. — Ты что задумал, Билл Грегг?

У Грегга дрогнуло сердце — именно это заставляло его всегда опасаться женщин.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что ты нацепил галстук в этакую жару. И свою лучшую шляпу. И если не ошибаюсь, свои лучшие ботинки.

— Давай-ка помогу тебе с мешком, — сказал он, подходя ближе.

— Это чересчур тяжело для твоих рук.

— Как-нибудь справлюсь. — Грегг нагнулся, неуклюже прижал мешок к груди, затем выпрямился и бросил его на полку. — Ну? Что я тебе говорил?!

— Ты весь перепачкался, — неодобрительно сказала она и стала смахивать пыль платком.

— Ерунда, не шуми.

Несмотря на протесты, Грегг покорно застыл и позволил себя вычистить, наслаждаясь таким вниманием.

— Мне нужна твоя помощь, Рут, — сказал он.

Она кивнула.

— Я твержу тебе это не один год.

— По совершенно особому случаю. Я даже рассказать тебе не могу, покуда ты не пообещаешь хранить секрет.

— Я так и знала! Я знала, что что-то случилось, как только ты сюда вошел!

Грот добился желаемого обещания и стал описывать события. По мере его рассказа линии вокруг ее рта углублялись, в глазах появился жесткий блеск. Грегг с облегчением вздохнул, когда, едва закончил повествование, в магазин вошли две женщины и минут десять выбирали ткань. К тому времени Рут немного успокоилась, но Грегг видел, что она все еще кипятится.

— Не понимаю тебя, Билли. Мне показалось, что ты кое-чему научился в последний раз, когда столкнулся с людьми Портфилда.

— А что мне оставалось делать? — сказал он. — Я должен был ей помочь.

— Этого-то я и боялась.

— Ты хочешь сказать…

— Билли Грегг, если я когда-нибудь узнаю, что ты спутался с какой-то девкой из сапуна, а теперь у тебя хватило наглости просить моей помощи при родах…

— Рут! — Грегг был поражен до глубины души.

— Легче поверить в это, чем в то, что ты мне наплел.

Он вздохнул и вытащил из кармана слиток золота.

— Стала бы она мне платить? Вот этим?

— Думаю, нет, — согласилась Рут. — Но все-таки странно… Что это за имя — Морна? Откуда она?

— А я почем знаю?

— Да ты еще и побрился!.. — Она смотрела на него в растерянном изумлении. — Нет, мне просто необходимо повидать женщину, способную заставить Билли Грегга прихорашиваться. Интересно, что в ней такого, чего у меня…

— Спасибо, Рут… Словно камень с души свалился. — Грегг осмотрел просторное затемненное помещение, заполненное товарами. — Что мне надо взять с собой?

— Я соберу все необходимое и отвезу к тебе перед ужином. Возьму двуколку Сэма.

— Здорово. — Грегг благодарно улыбнулся. — Только езжай по западному пути.

— Теперь убирайся отсюда и дай мне заняться делом, — велела Рут. — Портфилдовские бродяги мне не помеха.

— Хорошо. До встречи. — Грегг уже повернулся к выходу, когда его внимание привлекли рулоны ткани, лежавшие на прилавке. Он потрогал кусок шелковистой ткани и нахмурился. — Рут, тебе приходилось слышать о материи, которая серебрится на открытом воздухе и становится синей в помещении?

— Никогда.

— Так я и думал.

Грегг подошел к двери, на мгновение задержался на пороге и вышел на зной и пыль главной улицы городка. Он взобрался на повозку, щелкнул поводьями и медленно покатился к поилке. Возле нее стоял молодой ковбой с поникшими пшеничными усами, терпеливо ждущий, пока напьется кобыла. Это был Кол Мэшэм, один из немногих сравнительно порядочных работников Джоша Портфилда. Грегг кивнул ему.

— А, Билли… — Мэшэм кивнул в ответ и вынул изо рта трубку. — Говорят, повздорил поутру с Волфом Кейли?

— Новости быстро расходятся.

Мэшэм огляделся.

— Тебе не мешает знать, Билли: Волфу совсем худо.

— Да, я слышал, как затрещала его нога, когда на него упала лошадь. Я тоже обязан ему парочкой сломанных костей. — Грегг с завистью принюхался.

— Недурной у тебя табачок.

— Это не просто перелом, Билли. Говорят, нога вся распухла и почернела. И у него лихорадка.

В разгар невыносимого полуденного зноя Греггу вдруг стало холодно.

— Ты хочешь сказать, он умирает?

— Похоже на то, Билли. — Мэшэм вновь огляделся по сторонам. — Никому не говори, что я тебе сказал, но через два-три дня вернется Джош. На твоем месте я бы не стал дожидаться.

— Спасибо за совет, сынок.

Грегг дождался, пока напилась лошадь, сел в повозку и тронул поводья. Лошадь покорно опустила голову, и вскоре повозка, покинув прохладную сень водопоя, выехала на жаркую улицу.

Грегг оставил Морну спящей на своей постели и вошел в дом тихо, боясь потревожить ее сон, но она уже сидела за столом. Морна сняла свое загадочное одеяние и осталась в простом синем платье с короткими рукавами. Перед ней лежала одна из десятка книг Грегга — потрепанный школьный атлас, раскрытый на карте Северной Америки.

Морна распустила волосы и выглядела еще красивее, но внимание Грегга привлекло странное украшение на ее запястье. Оно походило на круглый кусок темно-красного стекла величиной с доллар, окаймленный золотом и удерживаемый узким золотым браслетом. Под стеклом пульсировал лучик рубинового света, расположением и размером напоминающий стрелку часов; примерно через каждые две секунды он вспыхивал и гас.

Женщина подняла голову и улыбнулась, показав на атлас:

— Надеюсь, вы не возражаете…

— Пожалуйста, мадам.

— Морна.

— Пожалуйста… Морна. — Грегг всегда с трудом сближался с людьми. — Вам лучше?

— Да, я чувствую себя гораздо лучше, спасибо. Я не спала с… довольно долгое время.

— Понимаю.

Грегг сел за стол напротив и позволил себе внимательнее взглянуть на необычное украшение. По окружности стеклышка были нанесены метки, вроде как на компасе, а внутри продолжал пульсировать рубиновый лучик.

— Мне бы не хотелось совать нос в чужие дела, мадам… Морна… — сказал Грегг, — но за всю свою жизнь я не видел ничего подобного тому, что у вас на запястье.

— Пустяки. — Морна прикрыла украшение рукой. — Простая безделушка.

— Но каким образом она так вспыхивает?

— О, я не разбираюсь в подобных вещах, — беззаботно отмахнулась она.

— Какая-то электроника.

— Что-то связанное с электричеством?

— Да-да, я и хотела сказать «электричество» — мой английский немного хромает.

— Но для чего она?

Морна рассмеялась:

— Разве ваши женщины носят только то, что приносит пользу?

— Пожалуй, нет — с сомнением признал Грегг, чувствуя, что с ним снова хитрят. После нескольких первых неточностей Морна говорила по-английски очень уверенно, и он подозревал, что непонятные слова, которыми она пользовалась, — например, электроника, — отнюдь не оговорка. Он решил при случае забежать к Рут и отыскать это слово в словаре.

Морна рассматривала атлас, на который в направлении «запад-восток» положила соломинку, так что один ее конец примерно обозначал расположение Коппер-Кросс.

— Судя по карте, мы в тысяче двухстах милях от Нового Орлеана.

Грегг покачал головой:

— Побольше.

— Я только что измерила.

— Это расстояние по прямой, — терпеливо разъяснил он. — Оно ничего не значит — если, конечно, не лететь, как птица.

— Но вы согласны, что тут тысяча двести миль?

— Верно — для птицы.

Грегг вскочил на ноги, причем, забывшись от раздражения, попытался сделать это так, как сделал бы любой нормальный человек — оттолкнувшись обеими руками от стола. Левый локоть отчетливо щелкнул и поддался; Грегг навалился плечом на стол. Смущенный, он встал — на сей раз не торопясь, стараясь не выказать боль, и подошел к плите.

— Надо приготовить горячей еды.

— Что у вас с рукой? — негромко спросила Морна из-за его спины.

— Вам совершенно ни к чему беспокоиться, — ответил он, удивляясь ее вниманию.

— Позвольте мне взглянуть, Билли. Может быть, я сумею помочь.

— Вы разве доктор?

Как он и ожидал, ответа не последовало. Но Грегг все-таки закатал рукава и показал ей свои изуродованные локтевые суставы. А размягчившись до такой степени, рассказал о том, как — в отсутствие блюстителей закона — он был настолько глуп, что позволил себя уговорить и стал неофициальным стражем порядка. И о том, как, проявив еще большую глупость, однажды встал на пути пьяного разгула Джоша Портфилда и четырех его дружков. Они по двое держали его за руки и до тех пор бросали взад-вперед, пока локти не вывернулись.

— Ну почему так всегда?… — едва слышно выдохнула Морна.

— Что, мадам?

Морна подняла глаза.

— Я ничем не могу вам помочь, Билли. Суставы треснули и образовалась контрактура.

— Контрактура, да? — Грегг пометил еще одно слово для проверки.

— Сильно болит? — Она увидела выражение его лица. — Простите, глупый вопрос…

— Хорошо, что я пристрастился к виски, — сознался он. — Иначе не всякую ночь мог бы заснуть.

Она сочувственно улыбнулась.

— Боль мы, пожалуй, успокоим. В интересах, чтобы вы были как можно в более хорошей форме к… Какой сегодня день?

— Пятница.

— К воскресенью.

— О воскресенье не волнуйтесь, — сказал Грегг. — Скоро к нам придет друг. Женщина, — поспешно добавил он, когда Морна отступила назад и на ее лице появилось затравленное выражение.

— Вы обещали никому не говорить о моем присутствии!

— Но это именно ради вас. Рут Джефферсон — прекрасный человек, я знаю ее не хуже себя самого. Она не проболтается ни одной живой душе.

Морна слегка успокоилась.

— Она много для вас значит?

— Когда-то мы собирались пожениться.

— В таком случае я не возражаю, — сказал Морна, и глаза ее были непроницаемы. — Но, пожалуйста, помните, что вы сами решили рассказать ей обо мне.

Двуколка Рут Джефферсон показалась за час до заката.

Грегг, поджидавший ее снаружи, вошел в дом и, постучал в открытую дверь спальни, где, не раздеваясь, спала Морна Испуганно вскрикнув, она мгновенно очнулась и взглянула на свой браслет. Грегг заметил, что лучик света в украшении, словно стрелка необычного компаса, постоянно указывает на восток. Возможно, его подвело воображение, но ему показалось, что лучик пульсирует быстрее, чем утром. Но куда более странным и удивительным было само присутствие златовласой молодой женщины, появившейся из ниоткуда, носящей новую жизнь и теперь словно осветившей скудную обстановку его дома. Грегг вновь поймал себя на размышлениях о том, какие обстоятельства забросили это чудесное создание в такой дикий уголок мира.

— Рут будет через минуту, — сказал он. — Не хотите встретить ее?

— С удовольствием.

Морна улыбнулась, поднявшись, и подошла с ним к двери. Грегга немного удивило, что она даже не прикоснулась к волосам и не разгладила платье, — по его скромному опыту, первые встречи между женщинами бывали напряженными, — но потом он заметил, что ее незамысловатая прическа в полном порядке, а на синем платье нет ни одной морщинки, словно оно только что было снято с вешалки, — еще одно дополнение к досье любопытных фактов о загадочной гостье.

— Привет, Рут. Рад, что ты смогла выбраться.

Грегг остановил двуколку и помог Рут сойти.

— Еще бы, — сказала Рут. — Слыхал о Волфе Кейли?

Грегг понизил голос.

— До меня доходили слухи, что он умирает.

— И что ты собираешься делать?

— А что я могу?

— Ты можешь выйти из дома, когда стемнеет, и чтоб духу твоего здесь не оставалось!.. Я, наверное, выжила из ума, предлагая такое, но… Я могу остаться здесь и присмотреть за твоей подружкой.

— Это было бы нечестно. — Грегг медленно покачал головой. — Нет, я буду там, где нужен.

— А что, по-твоему, ты сможешь сделать, когда Джош Портфилд приведет сюда свою ораву?

— Рут, — сморщившись, прошептал он, — поговорим о чем-нибудь другом. Ты расстроишь Морну. А теперь идем. Я вас познакомлю.

Рут закатила глаза, но покорно пошла за ним в дом. Женщины молча пожали друг другу руки, а затем — совершенно неожиданно — обе начали улыбаться, как-то сразу распределив и приняв роли матери и дочки. Грегг понял, что они вступили в общение на таком уровне, который ему никогда не постичь, и благоговение перед женской мудростью укрепилось в нем еще сильнее.

Его порадовало, что на Рут, явно ожидавшую подтверждения своих худших подозрений. Морна произвела большое впечатление. Этот факт, бесспорно, облегчит ему жизнь.

Женщины прошли в дом, а он тем временем разгрузил двуколку, внес в комнату плетеную корзину, прижимая ее к груди, чтобы не напрягать локти, и поставил на стол. Рут и Морна были поглощены разговором, и Рут молча указала ему на дверь, приказывая удалиться.

Грегг взял с полки пачку сигарет и, облегченно вздохнув, пошел в сарай, где готовилась пульке. Вообще-то он предпочитал самокрутки, но теперь, когда пальцы потеряли способность к тонкой работе, привык обходиться без них. Удобно устроившись на лавке, он закурил и стал с удовлетворением обозревать медные змеевики, реторты, и емкости с бродящим соком кактусов. Сознание, что в его доме находятся две женщины, одна из которых должна скоро родить, наполняло его новым, прежде не испытанным теплым чувством собственной значимости. Вдыхая тяжелый ароматный дух, Грегг погрузился в мечты, в которых Рут была его женой, Морна — его дочкой, а он вновь был способен выполнять мужскую работу и содержать свою семью…

— Не понимаю, как тут можно находиться… — Закутанная в шаль, на пороге стояла Рут. — Вряд ли этот смрад идет на пользу.

— Он никому еще не повредил, — сказал Грегг, поднимаясь на ноги. — Ферментация — часть природы.

— Как и коровьи лепешки.

Рут попятилась из сарайчика и остановилась, поджидая его снаружи. В красноватых лучах заходящего солнца она выглядела на удивление здоровой а привлекательной, преисполненной красотой зрелости и опыта.

— Мне пора возвращаться, — сказала она, — но утром я приеду и останусь до рождения малыша.

— Мне казалось, что суббота — самый тяжелый день у тебя в лавке.

— Так оно и есть, но Сэму придется обойтись без меня. Я не могу оставить это дитя одну. От тебя не много проку.

— Но что подумает Сэм?

— Что подумает Сэм — не имеет значения. Я скажу ему, что тебе нездоровится… — Рут помолчала. — Билли, как ты полагаешь, откуда она?

— Ума не приложу. Она толковала что-то о Новом Орлеане.

Рут задумчиво покачала головой.

— По ее говору не скажешь, что она из Луизианы. И у нее какие-то странные представления…

— Я заметил, — многозначительно произнес Грегг.

— Взять хотя бы то, что она постоянно твердит о сыне. Просто наотрез отказывается от мысли, что ребенок с таким же успехом может оказаться девочкой.

— Н-да… — Греггу пришли на память расспросы о технических характеристиках оружия. — Хотел бы я знать, от кого она убегает.

Лицо Рут смягчилось.

— Я читала немало книг о женщинах из знатных семей… всяких наследницах… которым не позволяли рожать, если отец ребенка простого происхождения.

— Рут Джефферсон, — широко улыбаясь, сказал Грегг, — я понятия не имел, что ты хозяйничаешь в своей маленькой лавке с головой, полной романтических бредней!

— Ничего подобного! — Рут покраснела. — Но только слепой не увидит, что Морна привыкла к роскоши. И вполне вероятно, что у нее нелады с родными.

— Возможно.

Грегг вспомнил ужас в глазах Морны. Интуиция подсказывала ему, что не родные причина такого дикого страха, но он решил не спорить. Он стоял и терпеливо слушал наставления Рут: как устроиться на ночь в соседней комнате и какой приготовить утром завтрак.

— И не смей притрагиваться сегодня к спиртному! — закончила Рут. — Не хватало только, чтобы ты валился пьяный, когда начнутся схватки. Ты меня понял?

— Понял, понял. Я все равно не собирался пить. Ты думаешь, что ребенок действительно родится в воскресенье?

— Почему-то — не знаю почему, — Рут взгромоздилась на сиденье и взяла в руки поводья, — я склонна ей верить. До встречи, Билли.

— Спасибо, Рут.

Грегг проводил взглядом двуколку, пока та не скрылась из виду за скалой у подножия холма, на котором стоял его дом, и зашел внутрь. Дверь в спальню была закрыта. Из одеял, приготовленных для него Рут, он соорудил на полу постель, но сон не шел. Посмеиваясь от сознания вины, Грегг щедро плеснул себе кукурузной водки из каменного кувшина, стоящего в буфете, и со стаканом в руке устроился на самом удобном стуле. Тлеющий уголек солнца наполнял комнату мягким светом, и, потягивая из стакана, Грегг блаженно расслабился.

Он даже позволил себе надеяться, что Морна останется с ним дольше, чем на шесть запланированных дней.

Грегг очнулся на заре, все в той же позе с пустым стаканом в руке. Он хотел поставить стакан и чуть не в голос застонал, согнув больной локоть,

— словно об обнаженный нерв крошили осколки стекла. Ночью, должно быть, похолодало, и незащищенные руки застыли больше обычного. Грегг с трудом поднялся и с досадой заметил, что рубашка и штаны безнадежно помяты. Ему в голову тут же пришло, что одинокому холостяку хорошо бы иметь несминаемые штаны из такой материи, как у…

Морна!

События прошедшего дня мгновенно ожили в его памяти. Грегг заспешил к плите и стал чистить ее, чтобы развести огонь. Рут велела подогреть молока, сварить на завтрак овсянку и принести ей в комнату тазик теплой виды. Отчасти из-за спешки, отчасти из-за неловкости пальцев он несколько раз ронял щипцы и не был удивлен, когда дверь в спальню отворилась. На пороге появилась Морна в цветистом халатике, который, очевидно, привезла для нее Рут. Привычный женственный покрой одежды сделал Морну еще более привлекательной и доступной в глазах Грегга.

— Доброе утро, — сказал он. — Прошу прощения за шум. Надеюсь, я не…

— Я уже выспалась. — Она прошла в комнату, села за стол и положила второй слиток золота. — Это вам, Билли.

Он запротестовал:

— Того, что вы дали мне вчера, более чем достаточно за всю мою помощь.

Морна грустно улыбнулась, и Грегг внезапно осознал, что имеет дело не с юной хозяйкой, предлагающей деньги за домашние услуги.

— Вы рисковали ради меня своей жизнью. И думаю, если понадобится, снова станете на мою защиту. Да?

Грегг отвел взгляд.

— Ничего особенного я не сделал.

— Нет, сделали! Я наблюдала за вами, Билли, и видела, что вы боитесь. Но вы сумели справиться с собой, сдержать свой страх, и стали еще сильнее, а не слабее. А на это способны даже не все мои соотечественники.

Морна замолчала и прижала побелевшие костяшки пальцев к губам, словно боясь сказать лишнее.

— Нам следует подкрепиться. — Грегг повернулся к плите. — Сейчас разведу огонь.

— Вы не ответили на мой вопрос.

Он переступил с ноги на ногу.

— На какой?

— Если сюда кто-нибудь придет, чтобы убить меня, и моего сына… вы станете защищать нас, даже подвергая свою жизнь опасности?

— Ерунда какая-то! — возмутился Грегг. — Кому придет в голову вас убивать!

Она перехватила его взгляд.

— Я жду ответа, Билли.

— Я… — Слова давались ему с трудом, словно он объяснялся в любви. — Разве на это нужно отвечать? Как по-вашему, неужели я убегу?

— Нет, — мягко произнесла она. — Лучшего ответа мне не надо.

— Очень приятно.

Слова прозвучали грубее, чем хотелось Греггу, потому что образ Морны-дочери то и дело сменялся образом Морны-жены, хотя он едва знал ее, хотя она носила под грудью жизнь, зачатую другим мужчиной. Его угнетали греховность этих мыслей и страх выставить себя на посмешище, и в то же время он был глубоко тронут ее доверием. Ни простой мужчина, ни Принц, ни даже сам Князь Тьмы не причинят ей зла я не огорчат ее, пока он находится рядом. Разжигая огонь в плите, Грегг решил при первой же возможности проверить состояние своего «ремингтона» и старого «трантера», отобранного у Волфа Кейли. Только бы не увидели Морна и Рут…

Словно угадав его мысли, Морна спросила:

— Билли, у вас нет длинноствольного оружия? Винтовки?

— И не было никогда.

— А почему? Длинный ствол позволит заряду передать пуле больше энергии, оружие будет эффективнее.

Грегг, умышленно не оборачиваясь, пожал плечами. Ему было неприятно слышать, как чистый высокий голос Морны произносит слова из лексикона оружейника.

— Не было нужды.

— Но почему? — настаивала Морна.

— Зачем мне? Даже со здоровыми кулаками я не очень-то ловко управлялся с винтовкой и поэтому вовсе ее не держал. Понимаете, в наших краях закона практически нет. Если один человек из револьвера убивает другого, то это в порядке вещей и не считается преступлением при условии, что у того тоже был револьвер. Даже если покойнику не предоставили никакой возможности его вытащить, все равно это рассматривается как честная схватка. То же самое, если у обоих — винтовки, но винтовка не для меня. А я вовсе не хочу, чтобы меня могли ухлопать на расстоянии двухсот ярдов и заявить, что это самооборона.

Грегг давно уже не произносил такой длинной речи, и свое раздражение выместил на золе, которую принялся ворошить с чрезмерной энергией.

— Понимаю, — задумчиво произнесла Морна. — Разновидность дуэли. Вы метко стреляете из револьвера?

В ответ Грегг с лязгом захлопнул печную дверцу.

Ее голос приобрел уже знакомую ему властность.

— Билли, вы метко стреляете из револьвера?

Он резко повернулся, выставив вперед руки таким образом, что стали видны бесформенные, распухшие локти.

— Прицеливаться я могу точно так же, как и раньше, но времени теперь у меня уходит столько, что я в подметки не гожусь любому сосунку. Ну, довольны?

— Мы не должны злиться друг на друга. — Морна поднялась и сжала его протянутые руки. — Вы любите меня, Билли?

— Да. — Ответ донесся до Грегга словно издалека, слов но не он произнес это слово.

— Я горжусь этим… Подождите.

Морна удалилась в спальню, порылась в своей накидке и вернулась с предметом, на первый взгляд похожим на кусочек зеленого стекла. Когда же Морна положила его к левому локтю, Грегг с удивлением почувствовал, что он эластичен как оленья кожа. Грегг ощутил тепло, и по суставу забегали мурашки.

— Согните руку, — приказала Морна бесстрастным голосом армейского костоправа.

Грегг молча повиновался — и не почувствовал никакой боли, никаких крошащихся стеклянных игл. Пока он, не веря самому себе, сгибал и разгибал левую руку. Морна повторила операцию на правой руке с тем же чудодейственным результатом. Впервые за два года Грегг смог сгибать и разгибать руки, не испытывая никаких затруднений.

Морна улыбнулась:

— Ну как?

— Как новые. Просто как новые!..

— Они никогда не будут такими здоровыми и сильными, как прежде, — сказала Морна, — но боль не вернется, обещаю.

Она удалилась в спальню и вышла через минуту уже без удивительного стеклышка.

— По-моему, вы говорили о еде…

Грегг медленно покачал головой.

— Что-то тут неладно. Вы не та, за кого себя выдаете. Никто на свете не мог бы…

— Я ни за кого себя не выдаю, — оборвала его Морна.

— Быть может, я не так выразился…

— Не надо, Билли. Кроме вас у меня никого нет.

Морна тяжело опустилась на стул и закрыла лицо руками.

— Простите.

Грегг хотел прикоснуться к ней, успокоить, и тут, впервые за все утро обратил внимание на золотой браслет. Заключенный внутри лучик света по-прежнему указывал на восток, но вспыхивал определенно ярче и чаще, чем вчера. Грегг не мог избавиться от ощущения, что огонек предупреждает его о какой-то надвигающейся опасности…

Верная своему слову, Рут прибыла в самом начале дня.

Она привезла кое-какие запасы, включая кувшин мясного бульона, для сохранения тепла закутанный в одеяло. Грегг был рад ее видеть и благодарен за ту истинно женскую деловитость, с какой она взялась хлопотать по хозяйству, и все же он, к некоторой досаде, почувствовал себя лишним. Все больше и больше времени он проводил в сарайчике, в окружении перегонных аппаратов, и та светлая минута, когда он говорил с Морной о любви, стала казаться ему плодом воображения. Он не тешил себя надеждами, что она имела в виду любовь между мужем и женой. Может быть, даже не любовь между отцом и дочерью, но само упоминание этого слова на короткий момент озарило его жизнь, сделало ее осмысленной.

Рут, напротив, говорила преимущественно о ценах на продукты, о погоде, о местных новостях, и в окружающей атмосфере привычной повседневности Грегг не решился рассказать о чудесном исцелении рук. Он смутно опасался, что Рут откажется этому поверить и, отняв эту веру у него, сведет на нет волшебную магию. Рут зашла к нему в сарай в полдень, зажимая нос платком, но лишь для того, чтобы сообщить, что Кейли вряд ли протянет до вечера, и что Джош Портфилд со своими людьми выехал из Соноры.

Грегг поблагодарил за информацию, и виду не подав, что она его касается. Однако при первой же возможности он вынес из дома «ремингтон» и «трантер» и порядком повозился с ними, прежде чем убедился в их работоспособности.

Портфилд всегда оставался для Грегга загадкой. Он унаследовал от отца все земли, приносящие немалый доход, и, казалось бы, ничто не толкало его на незаконные действия. Вкус к насилию он приобрел во время войны, и вечно бурлящая территория Мексики, лежащая неподалеку к югу, притягивала его как магнитом. Время от времени он собирал пеструю компанию и отправлялся в очередной «рейд» за границу. При этом долгие месяцы Портфилд вел совершенно нормальный образ жизни, и его никак нельзя было назвать бешеным зверем. Просто у него, судя по всему, полностью отсутствовало всякое представление о «добре» и «зле».

Так, он искренне считал, что поступил с Греггом милосердно, не убив его, а лишь искалечив руки за попытку помешать пьяному веселью. С тех пор, встречая Грегга где-нибудь на дороге или в Коппер-Кросс, он обращался к нему самым дружеским образом, искренне полагая, что заслужил его благодарность и уважение. Вот уж поистине, пришел к выводу Грегг, каждый человек живет в своем собственном мире.

Вполне возможно, что, узнав о происшествии с Кейли, Портфилд попросту пожмет плечами и отмахнется, дескать, любой его работник должен самостоятельно управляться со стареющим калекой. Такие случаи, когда Портфилд приходил к самым неожиданным заключениям, были известны. Но сейчас Грегг подозревал, что молот гнева Портфилда обрушится неумолимо и он, Грегг, окажется под ним. Каким-то непостижимым для него образом эти опасения питались и усиливались загадочными страхами Морны.

За трапезой, когда все трое сидели за грубым деревянным столом, он отмалчивался и предоставлял Рут вести беседу. Разговор в основном вертелся вокруг домашних дел, в которых Морна могла бы приоткрыть завесу тайны, но та искусно избегала ловушек Рут.

Поздно вечером у Морны начались схватки, и с этого момента Грегг был низведен Рут до положения всем мешающего предмета мебели. Он безропотно смирился с таким отношением, хорошо зная о сдерживаемой неприязни к мужчинам и раздражительности женщин во время родов, и покорно выполнял все поручения. Лишь изредка задумчивый взгляд Морны напоминал ему о существовавшем между ними тайном соглашении, о котором Рут, несмотря на свою попечительскую уверенность, даже не подозревала.

Ребенок родился в воскресенье в полдень. Как и предсказала Морна — мальчик.

— Не позволяй Морне напрягаться, — сказала утром в понедельник Рут, садясь в двуколку.

Грегг кивнул.

— Не волнуйся. Я управлюсь сам.

— Уж постарайся. — Рут взглянула на него с внезапным интересом. — Как твои руки в последнее время?

— Лучше. Мне гораздо лучше.

— Отлично. — Рут подобрала поводья, но уезжать не спешила. Она медленно перевела взгляд на порог дома, где, укачивая ребенка, стояла Морна. — Ты небось не дождешься, пока я уеду и оставлю тебя с твоим готовым семейством…

— Ну, Рут, как можно… Тебе ли не знать, как я ценю все, что ты сделала. Ты ведь не ревнуешь?

— Ревную? — Рут покачала головой и посмотрела ему прямо в глаза. — Морна странная девушка. Она не похожа на меня и не похожа на тебя, ноя чувствую, что между вами что-то происходит.

У Грегга вновь зашевелились смутные страхи перед безошибочной интуицией Рут.

— Вот заладила одно и то же, словно один из этих новых фонографов…

— Я имею в виду не то, что ты думаешь, — быстро сказала Рут. — Но тут определенно что-то есть. Мне ли тебя не знать?

— Я заеду через пару дней, чтобы оплатить счет, — Грегг поспешил перевести разговор. — Как только продам один из этих золотых слитков.

— Постарайся успеть до возвращения Джоша Портфилда.

Рут щелкнула поводьями и покатила вниз по склону.

Грегг глубоко вздохнул и, прежде чем вернуться в дом, некоторое время задумчиво вглядывался вдаль. Морна была все так же одета в пестрый домашний халатик и, убаюкивая на руках завернутого в шаль младенца, выглядела как всякая молодая мать. Облику не соответствовал лишь золотой браслет на запястье. Даже в ярких лучах утреннего солнца было видно, как пульсирует малиновый огонек. Его бег явно ускорился. В эти два дня невольного уединения Грегг немало думал о необычном украшении и пришел к выводу, что разгадал если не принцип действия, то по крайней мере назначение этого устройства. Он чувствовал, что настала пора откровенного разговора.

Морна вошла в дом вместе с ним. Роды прошли легко, но ее лицо все еще было бледным и напряженным, и в улыбке, с которой она взглянула на него, сквозило ожидание.

— Как странно, что мы снова вдвоем, — тихо сказала она.

— Очень странно. — Грегг показал на вспыхивающий браслет. — Похоже, это ненадолго.

Морна резко села, и ребенок, недовольный внезапным движением, поднял крохотную розовую ручонку. Она прижала его к груди и опустила голову, касаясь своим лбом лобика сына. Ее длинные волосы разметались, укрывая младенца золотыми прядями.

— Простите, — произнес Грегг, — но я должен знать, кто приближается к нам с той стороны, куда указывает стрелочка. Я должен знать, с кем драться.

— Я не могу сказать вам этого, Билли.

— Ясно… Я имею право быть убитым, возможно, но не имею право знать, кем или ради чего.

— Пожалуйста, не надо, — проговорила она. — Поймите… я ничего не могу вам сказать.

Грегг почувствовал укол раскаяния. Он подошел к Морне и опустился перед ней на колени.

— Почему бы нам вдвоем — то есть втроем не уехать отсюда прямо сейчас? Мы можем собраться за десять минут — и ищи нас!

Морна, не поднимая глаз, покачала головой.

— Это ничего не даст.

— Это много что даст для меня.

Морна подняла голову и посмотрела на него тревожным, полным участия взглядом.

— Тот человек — Портфилд — попытается вас убить?

— Рут нажаловалась? — Грегг раздраженно прищелкнул языком. — Ну зачем это она? У вас достаточно…

— Он попытается вас убить?

Грегг вынужден был сказать чистую правду.

— Ему и пытаться нечего. Он разъезжает в компании семи-восьми головорезов, и уж если они надумают кого-то прикончить, то это не доставить им хлопот.

— О! — Морна, казалось, обрела долю прежней решимости. — Мой сын еще не в состоянии переезжать, но я постараюсь подготовить его как можно скорее. Постараюсь изо всех сил.

— Ну и хорошо, — неуверенно сказал Грегг.

Он смутно чувствовал, что разговор каким-то образом вышел за пределы его, понимания. Но он уже потерял инициативу и совершенно не мог противостоять женским слезам.

— Значит, договорились. — Он встал и взглянул на до нелепости крохотное существо. — Выбрали имя малышу?

Морна сразу успокоилась, лицо ее озарила счастливая улыбка.

— Слишком рано. Время именования еще над ним.

— По-английски правильнее сказать, что будущее впереди нас, а не над нами, — мягко поправил Грегг.

— Но это подразумевает линейное… — Морна осеклась. — Вы правы, конечно, мне следовало сказать: время именования еще впереди.

— Моя мама была школьной учительницей, — зачем-то сказал Грегг, вновь чувствуя, что они не понимают друг друга. — У меня есть кое-какая работа во дворе, но я буду поблизости, если понадоблюсь.

Уже на пороге, закрывая за собой дверь, Грегг кинул взгляд в комнату. Морна опять склонилась над сыном, прижавшись к нему лбом. Он никогда не видел, чтобы так делали другие женщины. Грегг отмахнулся от этого, как от одной из наименее загадочных ее странностей.

Никакой неотложной работы во дворе не было, но всем своим существом он чувствовал, что настало время поглядывать за окрестностями. Грегг медленно подлился на седловину холма, то и дело обходя валуны, напоминавшие пасущихся овец, и сел на восточном гребне. Глядя в подзорную трубу, он не обнаружил никаких признаков активности ни в направлении ранчо Портфилда, ни на тропе, что уходила на юг к Коппер-Кросс. Грегг перевел трубу на восток, к месту, где между северными оконечностями Сьерра-Мадре и горами Сакраменто несла воды невидимая отсюда Рио-Гранде.

«Не поддавайся страху, — с раздражением подумал он. — Ничто не может пересекать страну по прямой, словно птица, — кроме птицы».

Остаток дня Грегг провел на своем наблюдательном пункте, время от времени спускаясь к дому, — надо было посмотреть, как там Морна, приготовить нехитрую еду и вскипятить воду лая стирки пеленок. Он с удовольствием отметил, что ребенок почти все время спит, значит. Морна может неплохо отдохнуть. Порой ему вспоминались слова Рут: «Твое готовое семейство», и он понял, насколько они верны. Даже в этих странных обстоятельствах было что-то трогательное, приносящее глубокое удовлетворение и радость, оттого, что под его крышей находятся женщина и ребенок, именно в нем, и ни в каком другом мужчине, ищут они свою безопасность и покой. Это делало его самого как-то больше, значительнее. Несмотря на все свои усилия, Грегг не мог отказаться от мысли, что если бы они с Морной бежали вместе на север, она, вероятно, никогда бы не вернулась к своей прежней жизни. Случись это, он и в самом деле мог бы приобрести готовую семью…

Впрочем, даже в мыслях нельзя заходить так далеко…

Поздно вечером, когда солнце утонуло за Мехикали, Грегг увидел одинокого всадника, приближающегося со стороны ранчо Портфилда. Всадник ехал не спеша, ленивым шагом, и тот факт, что он один, действовал успокаивающе, но Грегг решил не рисковать. Он спустился к дому, достал из тайника в сарае свой «ремингтон» и занял позицию за скалой на повороте тропы.

Всадник, сгорбившись, тяжело осел в седле, наполовину дремля. Шляпа была надвинута глубоко на глаза, защищая их от косых лучей солнца. Грегг узнал Кола Мэшэма, молодого ковбоя, с которым он разговаривал в городе в пятницу.

— Каким ветром тебя занесло в эти края, Кол? — крикнул он.

Мэшэм дернулся, резко выпрямился, челюсть его от удивления отвисла.

— Билли? Ты еще здесь?

— А что, непохоже?

— Черт подери, я полагал, что ты давно уже смотался.

— И решил посмотреть, что после меня осталось, — не так ли?

Мэшэм ухмыльнулся в длинные усы.

— Ну, если бы ты вдруг забыл свои кувшин с пульке, то с таким же успехом они могли бы достаться мне, а не кому-нибудь другому. В конце концов, именно я…

— Ты можешь выпить за мой счет в любое время, — твердо заявил Грегг,

— только не сейчас. Лучше иди своей дорогой, Кол.

Такой тон Мэшэму не понравился.

— Сдается мне, не на того ты наставляешь свою винтовку. Ты знаешь, что Волф Кейли мертв?

— Не слыхал.

— Ну так я тебе говорю. А Большой Джош завтра будет дома. Сегодня днем прискакал Макс Тиббет и, как только узнал про Волфа, сразу взял свежую лошадь и снова помчался на юг — сообщать Джошу. Ты зря здесь остался, Билли.

В голосе Мэшэма звучало участие. Казалось, он был искренне расстроен упрямством и глупостью Грегга.

Грегг задумался.

— Идем со мной. Только не шуми — у меня дома гостья и новорожденный ребенок. Я не хочу их тревожить.

— Спасибо, Билли.

Мэшэм спешился и пошел за Греггом. Он принял тяжелый каменный кувшин, с любопытством взглянул в сторону дома и уехал, прижимая к груди драгоценную добычу.

Грегг следил, пока он не скрылся из виду. Потом решил, что имеет право выпить, чтоб как-то нейтрализовать действие только что полученных вестей, и отложил «ремингтон» в сторону. Проходя по двору, посмотрел в окно, чтобы узнать, в комнате ли Морна. Он собирался кинуть лишь беглый взгляд, но неожиданная картина остановила его на полушаге.

Морна была в своем синем платье, казалось, перешитом на ее теперь похудевшую фигуру, хотя Грегг не замечал ее или Рут за шитьем. Она расстелила на столе простыню, и на самой середине лежал голый ребенок. Морна стояла рядом, обеими руками сжимая головку сына. Глаза ее были закрыты, губы беззвучно двигались, бледное лицо окаменело, словно у жрицы, совершающей древний обряд.

Греггу страстно хотелось отвернуться, он стыдился своего непрошенного вмешательства, но во внешности Морны происходила перемена, и эта перемена буквально приковала его к месту. Золотистые волосы Морны начали шевелиться, словно зажив собственной жизнью. Ее голова оставалась совершенно неподвижной, но постепенно — прошло от силы десять секунд — волосы расправились, каждая прядь, каждый волосок стали прямыми, жесткими и образовали яркий грозный нимб. У Грегга пересохло во рту при виде кошмарного превращения молодой матери в подобие ведьмы Морна стала сгибаться в поясе, пока ее лоб не коснулся лба младенца.

Наступил миг полной неподвижности — а потом ее тело стало прозрачным.

По спине Грегга пробежали ледяные мурашки, когда он понял, что смотрит сквозь нее. Морна по-прежнему находилась в комнате, и все же очертания стен и мебели отчетливо проступали сквозь ее тело, словно Морна была картинкой спроецированной на них волшебным фонарем.

Младенец беспорядочно размахивал ручонками, но, судя по всему, происходящее не оказывало на него никакого действия. Морна оставалась в том же состоянии — между вещественным и иллюзорным — еще несколько секунд, потом неожиданно стала такой же реальной, как прежде. Она выпрямилась, пригладила волнисто улегшиеся волосы и повернулась к окну.

Грегг в страхе рванулся в сторону, согнувшись пополам, словно человек, уклоняющийся от ружейного огня, и помчался за укрытие повозки, которую оставил позади дома. Там он съежился, с трудом переводя дыхание, и замер, пока не убедился, что Морна его не заметила, затем вернулся на седловину холма, тяжело опустился на землю и закурил. Несмотря на успокаивающее действие сигареты, прошло немало времени, прежде чем его сердце перестало выскакивать их груди. Грегг не был суеверным человеком, но из немногих прочитанных книг он почерпнул сведения, что существуют женщины, которые умеют колдовать, и им часто приходится спасаться от преследования. Какая-то часть его ума восставала против применения слова «ведьма» к такому беззащитному созданию, как Морна, но того, что он видел, тоже нельзя было отрицать, как невозможно забыть и прочие странности гостьи…

Он провел на седловине еще час, выкурив несколько сигарет, а потом пошел домой. Ребенок мирно спал в корзине, которую привезла для него Рут, а Морна — румяная, душистая и красивая, как свежевыпеченный яблочный пирог, — зажгла масляный фонарь и варила кофе. Она даже сняла свой золотой браслет, словно специально для того, чтобы стереть всякое напоминание о своей необыкновенности. Однако, когда Грегг заглянул в темную спальню, он увидел рубиновое мерцание. Огонек загорался так часто, что вспышки сливались в почти непрерывный сигнал тревоги.

Было уже далеко за полночь, когда Грегг наконец заснул.

Утром его разбудил слабый, жалобный крик младенца. Он прислушался, ожидая, что сейчас подбежит Морна, но никаких других звуков из-за закрытой двери спальни не доносилось. Кем бы ни была Морна, она оказалась очень заботливой матерью, и то, что она не поспешила к ребенку, в первый момент удивило Грегга, а потом стало его беспокоить. Он поднялся, натянул штаны и постучал в дверь спальни. Ответа не последовало, лишь регулярно, словно с каждым вздохом, кричал ребенок. Он снова постучал, громче, и распахнул дверь.

Младенец копошился в корзине у кровати — Грегг видел, как он размахивает крохотными кулачками, — но Морны не было.

Не в силах поверить свои глазам, Грегг обошел всю комнату и даже заглянул под кровать. По отсутствию одежды, включая и накидку, он заключил, что Морна встала затемно, оделась и вышла из дома. Для этого ей надо было пройти всего в нескольких футах от того места, где на полу большой комнаты слал Грегг, а он был уверен, что это не под силу ни самому опытному вору, ни самому искусному индейскому следопыту. Но в конце концов

— в его памяти всплыли со бытия прошедшего дня — он мыслит в рамках нормального человеческого существа, а Морна…

Ребенок заходился криком, плотно сжав глаза, единственным доступным способом протестуя против отсутствия еды и материнской ласки. Грегг беспомощно глядел на него и ему в голову пришло, что Морна покинула их насовсем оставив младенца на его попечение.

— Держись, старина, — проговорил Грегг, сообразив что не осмотрел окрестности вокруг дома.

Он вышел и закричал «Морна!». Голос, поглощенный застывшей утренней тишиной, растаял в воздухе, и только лошадь, щипавшая траву, на мгновение удивленно подняла голову Грегг торопливо проверил оба строения — сарай с перегонным аппаратом и покосившуюся будку, служившую туалетом, — и решил, что ребенка надо немедленно везти в город к Рут. Он не имел ни малейшего представления, сколько такой младенец может обходиться без пищи, и не хотел рисковать. Чертыхаясь про себя, Грегг повернулся к дому и застыл на месте, увидев на тропе ее ребристое искрение.

Закутанная в накидку, Морна появилась из-за скалы и шла к нему, неся в руке маленький голубой сверток. Облегчение, которое испытал Грегг при ее появлении разом за глушило все страхи минувшей ночи, и он побежал ей навстречу.

— Где вы были? — закричал он издалека. — Что это вы вздумали убегать?

— Я не убегала, Билли. — Она устало улыбнулась. — Мне надо было кое-что сделать.

— Что вам такого надо было сделать? Ребенок плачет, хочет есть!

Юное лицо Морны застыло в неожиданно суровом выражении.

— Что такое голод? Можно и потерпеть.

— Мне странно слышать такие слова, — проговорил захваченный врасплох Грегг.

— Для вас будущего попросту не существует, не так ли? — Морна глядела на него со смесью жалости и гнева. — Вы никогда не загадываете вперед? Забыли, что у нас есть… враги?

— Я принимаю все, как оно есть. Чего загадывать?

Морна чуть не кинула в него сверток.

— Тогда принимайте!

— Что это? — Грегг взял пакет и тут же увидел, что он сделан не из бумаги, как ему показалось, а из тонкой прочной материи — гладкой на ощупь, более мягкой, чем клеенка, и без характерной текстуры ее изнаночной стороны. — Из чего он?

— Новый водонепроницаемый материал, — нетерпеливо отмахнулась Морна.

— Важно содержимое.

Грегг открыл пакет и вынул большой черный револьвер. Он был значительно легче, чем можно было бы предполагать по его размерам, и напоминал «кольт», только с более мягкими очертаниями и с углублениями для пальцев на рукоятке. Греггу никогда еще не приходилось иметь дело с оружием, которое так удобно лежало бы в руке. Его внимание привлек рифленый барабан на шесть патронов, который выдвигался в сторону для облегчения перезарядки, — такого он тоже никогда прежде не встречал. Револьвер внешне был очень скромным, без украшений, но выделан был с удивительным совершенством, куда лучше, чем можно было себе вообразить. Грегг заметил гравировку сбоку длинного ствола.

— Кольт 44 «магнум», — медленно произнес он. — Никогда не слыхал. Откуда вы его взяли, Морна?

Она заколебалась.

— Я оставила его возле дороги, у того места, где мы впервые встретились. Пришлось встать пораньше, чтобы успеть сходить за ним.

Грегг не сомневался, что это выдумка, но все его внимание было приковано к револьверу.

— Я имею в виду, откуда вы его вообще достали? Где можно купить такое оружие?

— Это не имеет значения. — Морна зашагала к дому. — Главное — сумеете ли вы им пользоваться?

— Наверное, — сказал Грегг, заглянув в голубой пакет, где еще находилась картонная коробка с медными патронами. Крышки у коробки не было, и несколько патронов выпало на дно пакета. — Очень красивая игрушка. Но вряд ли она много лучше моего «ремингтона».

— Мне бы хотелось, чтобы вы попробовали. — Морна шла так быстро, что Грегг едва за ней поспевал. — Посмотрите, сможете ли вы его зарядить.

— Сейчас? Вы не хотите взглянуть на малыша?

Они вышли на ровную площадку перед домом, куда доносились крики младенца.

Морна бросила взгляд на свое запястье, и Грегг увидел, что золотое украшение светится ровным малиновым светом.

— Мой сын может подождать. — Ее голос прозвучал ровно и твердо, и все же Грегг уловил в нем панику. — Пожалуйста, зарядите револьвер.

— Как угодно.

Грегг подошел к повозке, очистил площадку от соломы, положил оружие и под пристальным взглядом Морны осторожно высыпал патроны. Патроны были центрального боя и, как сам револьвер, отделаны с необыкновенным совершенством. Кончики пуль сияли, словно полированная сталь.

— Все становится чересчур шикарным и дорожает, — недовольно проворчал Грегг.

Немного повозившись, он сообразил, как откинуть барабан, и вставил шесть патронов. Коробка перевернулась и на нижней стороне показалась бледно-синяя надпись: Окт.1978. Грегг подобрал ее и протянул Морне.

— Интересно, что это значит?

Ее глаза слегка расширились, потом она равнодушно отвернулась.

— Пометка производителя. Просто номер партии.

— Похоже на дату, — вслух размышлял Грегг — Только они ошиблись и проставили…

Он не закончил, потому что Морна вдруг выбила коробку из его рук.

— Да займитесь же делом, болван! — закричала она, топча коробку ногами. Ее бледное лицо искажала ярость, глаза жгли насквозь. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Потом ее губы задрожали. — Простите, Билли. Пожалуйста, простите меня… но над нами совсем нет времени… я боюсь.

— Ладно, ладно, все в порядке, — неловко пробормотал Грегг. — Я знаю, что часто бываю занудлив, — Рут вечно твердит мне об этом, кроме того, я так долго жил один…

Морна взяла его за руку.

— Не надо, Билли… Вы хороший, добрый человек, но я хочу, чтобы вы… сейчас же, немедленно… научились пользоваться этим оружием.

Иногда ее спокойный, сдержанный тон убедительнее действовал на Грегга, чем любой крик.

— Хорошо.

Он отвернулся от повозки, выискивая любую цель, и большим пальцем потянулся к ударнику револьвера.

— Это не обязательно, — сказала Морна. — Для быстрого огня достаточно просто спустить курок.

— Знаю — двойное действие.

Все же, желая продемонстрировать знание практики стрельбы, Грегг поступил по-своему, и в качестве мишени выбрал полено, прислоненное к тяжелому каменному корыту шагах в двадцати. Он уже прицеливался, когда Морна вновь заговорила:

— Его надо держать двумя руками.

Грегг снисходительно улыбнулся.

— Морна, вы очень хорошо образованы, смею сказать, знаете всякие такие вещи, о которых я даже не слыхал, — но, право, не стоит учить старого волка, как стрелять.

Он снова прицелился, затаил дыхание и нажал на курок. Раздался дикий грохот, словно раскат грома, и что-то со страшной силой ударило его в лоб, ослепив от боли. Первой мыслью было, что револьвер взорвался. Потом он обнаружил его нетронутым в своей руке, и тут до него дошло, что причиной всему была чудовищная отдача, которая, точно былинку, согнула его ослабленную руку и ударила револьвером в лицо. Грегг отер с глаз теплую струйку крови и посмотрел на оружие с большим уважением.

— Нет никакого дыма. Нет даже…

Он замолчал, когда отвел взгляд от револьвера и увидел, что каменное корыто, служившее подпоркой для его мишени, раздроблено. Обломки трехдюймовой толщины были разбросаны по треугольной площади, тянувшейся до тридцати ярдов вдаль. Не знай он, что произошло, Грегг решил бы, что корыто уничтожено пушечным выстрелом.

Морна разжала уши.

— Вы ранили себя… Я ведь предупреждала, что его надо держать обеими руками.

— Ничего, все в порядке… — Он не позволил ей дотронуться до своего лба. — Морна, где вы раздобыли это… это чудовище?

— Вы полагаете, что я отвечу на этот вопрос?

— Наверно, нет, но, право же, я хотел бы знать… Может быть, как раз это я в состоянии понять.

— Испытайте его на большом расстоянии и держите двумя руками.

Морна огляделась, явно успокоившись теперь, когда Грегг делал то, что от него требовалось. Она указала на беловатую скалу в трехстах ярдах вверх по склону.

— Попробуйте в нее.

— Она за пределами досягаемости винтовки, — терпеливо разъяснил Грегг. — А револьвер не может…

— Попробуйте, Билли.

— Ну хорошо — прицелюсь выше.

— Цельтесь прямо в нее, под верхушку.

Грегг пожал плечами и сделал, как ему велели, внезапно почувствовав саднящую боль в большом пальце правой руки. Он вторично выстрелил и испытал глубокое огорчение, которое понимают только охотники, увидев, как взметнулась в воздух пыль всего в ярде от скалы. Отдача вывернула револьвер назад, хотя Грегг держал его двумя руками, и теперь дуло смотрело почти вертикально в небо. Не дожидаясь подсказки, Грегг снова выстрелил, и от скалы полетели осколки.

Морна одобрительно кивнула:

— У вас здорово получается.

— Я никогда не видел лучшего оружия, — признался Грегг. — Но мне его не удержать. Мои руки не в силах справиться с отдачей.

— Тогда мы перевяжем вам локти.

— Слишком поздно, — с сожалением сказал он, указывая вниз.

Вдали показалось несколько всадников, и само их присутствие в еще совсем недавно пустынной местности потрясло Грегга больше, чем если бы он неожиданно наткнулся в прериях на корзину с провизией для пикника.

Он вполголоса проклинал себя за беззаботность, а из-за уступа появлялись все новые люди. Восемь человек ехали у подножия холма. Это была пестрая компания: кто сидел на пони, кто на лошадях, кто прижимался к холке, кто держался прямо, и одеты они были по-разному. Но Грегг знал, что они составляют крошечную армию, дисциплинированную и управляемую одним человеком. Он прищурил глаза от слепящего утреннего света и отыскал заметную фигуру Джоша Портфилда на гнедом жеребце. Портфилд, по обыкновению, был в белой рубашке и костюме угольно-серого цвета, и в этой одежде вполне мог сойти за проповедника, если бы не пара никелированных «смит-вессонов» на поясе.

— Я-то надеялся, что Большой Джош оставит нас в покое, — сказал Грегг. — Он, должно быть, в одном из своих праведных настроений.

Морна непроизвольно сделала шаг назад.

— Вы можете защититься от такого количества?

— Придется попробовать. — Грегг начал рассовывать по карманам пригоршни патронов. — Идите-ка вы лучше в дом да заприте дверь.

Морна посмотрела на него — опять появилось в ее глазах затравленное выражение, — затем нагнулась, подобрала что-то с земли и побежала к дому. Грегг удивился, зачем ей понадобилась растоптанная коробка из-под патронов, но его голова была занята куда более важным делом. Он отвел барабан, выбросил три пустые гильзы и вставил новые патроны. Испытывая скорее сожаление, чем боязнь, он сделал несколько шагов навстречу приближающимся всадникам. Расстояние между ними уменьшилось до двухсот ярдов.

— Эй, Джош, держись подальше! — закричал Грегг. — Это моя земля! Ты знаешь закон!

Портфилд привстал на стременах, и его сильный голос, несмотря на расстояние, отчетливо донесся до Грегга:

— Ты наглец, Билли, неблагодарный наглец. Из-за тебя я лишился хорошего работника. Ты поплатишься за все это, но прежде всего я накажу тебя за дерзость и отсутствие уважения.

Он опустился в седло и тихо скомандовал — что именно, Грегг не слышал. Через секунду Сигги Соренсон пришпорил лошадь и с револьвером в руке поскакал вверх по холму.

— Теперь я тоже вооружен, — закричал Соренсон. — Теперь схватка будет честной!

— Еще пару шагов, и я с тобой разделаюсь! — предупредил Грегг.

Соренсон захохотал.

— До меня чересчур далеко, старый осел! Ты совсем ослеп!

Он пустил свою лошадь в галоп, и тут же еще двое всадников стали заходить слева.

Грегг поднял револьвер и начал было прикидывать падение пули, потом вспомнил, что на таком расстоянии оно практически отсутствует у жуткого оружия, самой судьбой вложенного ему в руку. На сей раз стойка с двумя вытянутыми вперед руками и полусогнутыми коленями пришла к нему естественно. Он прицелился в Соренсона, выждал еще несколько секунд и спустил курок. Массивная фигура Соренсона, вырванная прямо из седла, перевернулась в воздухе и упала лицом на каменистую почву. Его лошадь рванулась в сторону и понесла. Сообразив, что он вот-вот утратит преимущество неожиданности, Грегг повернулся к двум всадникам, обходящим его с фланга. Второй выстрел свалил ближайшего на землю, третий — сделанный чересчур поспешно — убил лошадь оставшегося. Животное упало как подкошенное, а всадник кинулся под прикрытие лежащей лошади, сволоча за собой окровавленную ногу.

Грегг посмотрел на тропу и вынужден был отдать должное умелым действиям противника. На виду оставались только лошади, людей не было. За время дарованной им короткой передышки они исчезли, укрылись за скалами, без сомнения захватив винтовки из седельных сумок. Почувствовав уязвимость свой позиции на вершине гребня, Грегг низко пригнулся и побежал к сараю. Припав к земле за его стеной, он быстро вытащил стреляные гильзы и заменил их, еще раз оценив удобство перезарядки этого оружия. Потом осторожно выглянул из-за угла, чтобы убедиться, что к нему никто не подбирается.

Внезапно прогремел выстрел, и черный дымок поднялся всего в двадцати ярдах от него. Что-то обожгло его ребра. Грегг отпрянул и ошеломленно уставился на прорванную и окровавленную рубашку. Он был на волосок от смерти.

— Ты слишком неповоротлив, мистер Грегг! — раздался голос совсем рядом с ним. — Твой старый пугач ничем тебе не поможет, раз ты так неповоротлив!

Грегг узнал говорящего. Это был Фрэнчи Мартин, головорез из канадских лесов, которого занесло в Коппер-Кросс годом раньше. Он стрелял из-за узенькой деревянной коробки, служившей Греггу примитивным туалетом. Грегг понятия не имел, каким образом Мартин ухитрился за считанные секунды пробраться так близко, и подумал, что пятидесятилетний мужчина не может противостоять юнцу в расцвете сил.

— Скажу тебе еще кое-что, мистер Грегг, — рассмеялся Мартин. — Ты слишком стар для такого сладенького кусочка, припрятанного…

Грегг шагнул в сторону и выстрелил в ветхое строение, продырявив дюймовые доски, словно бумажку. Раздался шум падающего тела, и в поле зрения выкатился револьвер. Грегг быстро шагнул назад под укрытие сарая, и в тот же миг вдалеке щелкнул винтовочный выстрел и в дерево вонзилась пуля. Мысль о том, что его враги вооружены обычным оружием, едва ли успокаивала — настоящая битва только начиналась.

Мартин полагал себя в безопасности за двойной обивкой досок, но оставалось еще по крайней мере четверо, кто уже не сделает этой роковой ошибки. Скорее всего они окружат Грегга, все время держась за скалами, и накроют его огнем издалека. Грегг не представлял, каким образом даже с этим чудовищным оружием смерти в руках, сумеет пережить следующий час, особенно если учесть, что он истекал кровью.

Грегг опустился на колени, сложил в подушечку носовой платок и затолкал его под рубашку, пытаясь остановить кровотечение. Пока в него не стреляли, и он воспользовался передышкой, чтобы зарядить револьвер. Кругом воцарилась обманчивая тишина.

Грегг окинул взглядом залитый солнцем холм и валуны, похожие на пасущихся овец, прикидывая, откуда может прийти следующий выстрел. В глазах слегка расплывалось, и с каким-то вялым оцепенением он понял, что ничего не будет знать о выстреле, пота пуля не продырявит его тело. В ушах зазвенело — верный признак надвигающейся потери сознания. Грегг посмотрел на открытое пространство между собой и домом. Вряд ли удастся добежать невредимым, но если он все-таки доберется до дома, то, может, еще успеет перевязать грудь.

Грегг встал и с удивлением отметил, что, несмотря на усилившийся звон в ушах, он не испытывает головокружения. До него дошло, что этот мощный звук, словно от гигантского осиного роя, имеет объективную причину, и тут услышал чей-то хриплый натужный вой ужаса, а затем череду выстрелов. Он инстинктивно пригнулся, но свиста пуль не последовало. Грегг рискнул взглянуть на петляющую тропу, и от увиденного у него на лбу выступил холодный пот.

Вверх по холму шагала высокая, узкоплечая, закутанная в черный плащ фигура. Лицо скрывал черный капюшон. Фигуру окружало какое-то темное мерцание, словно она обладала способностью отражать свет, и именно оттуда, казалось, исходил сотрясающий землю пульсирующий гул. За этим наводящим ужас явлением виднелись павшие лошади банды Портфилда.

На глазах Грегга из-за скал выступил сам Портфилд и еще один человек и в упор стали стрелять в черную фигуру из винтовок.

По краям окружающего фигуру мерцания появились крошечные багряные вспышки. Без видимого вреда поглотив с десяток пуль, призрак широко взмахнул левой рукой. Портфилд и его товарищ повалились, как деревянные куклы. Расстояние было слишком велико, но потрясенному Греггу показалось, что плоть отпадала от их лиц, как лохмотья одежды. Лошадь Грегга тревожно заржала и шарахнулась вправо.

Еще один человек Портфилда, Макс Тиббет, движимый смелостью отчаяния, появился из-за укрытия по другую сторону тропы и стал стрелять фигуре в спину. По краям темного мерцания возникли новые багряные вспышки. Не оборачиваясь, видение повторило тот же небрежный жест рукой — распахивая черную накидку, словно крыло летучей мыши, — и Тиббет упал, корчась от боли. Если кто-то из окружения Портфилда и оставался в живых, то он не осмеливался выйти из-за укрытия.

Фигура в развевающемся плаще достигла вершины подъема, шагая с нечеловеческой скоростью на уродливых и непропорционально коротких ногах. Не глядя по сторонам, она направлялась прямо к двери дома, и Грегг понял, что перед ним тот преследователь, от которого бежала Морна. Рождаемое им гудение было таким громким, что ум отказывался воспринимать его.

Страх смерти, который он только что испытал, был ничто по сравнению с безысходным ужасом, завладевшим душой Грегга, — древним, животным ужасом, отметавшим любые доводы рассудка, любую смелость, приказывающую ему закрыть глаза и съежиться в укрытии, пока не минует опасность. Он посмотрел на черное, маслянисто поблескивающее оружие в своих руках и потряс головой, стараясь избавиться от нежеланного голоса, который напоминал о сделке, скрепленной золотом, об обещании, данном-таким человеком, каким он себя считал. «Это не в моих силах, — подумал Грегг. — Я ничем не могу тебе помочь, Морна».

И в ту же секунду почти против собственной воли, словно в кошмарном сне, он вышел из-за сарая. Его руки двигались спокойно и уверенно. Прицелившись, он нажал курок револьвера. Слепящая багряная вспышка пронзила темное мерцание мечом молнии, и существо пошатнулось с леденящим кровь криком. Оно стало поворачиваться, поднимая левую руку, словно крыло какой-то чудовищной птицы.

Грегг увидел это движение через треугольник собственных рук, отведенных назад, а затем вверх отдачей оружия. Револьвер нелепо и беспомощно задрался в небо. Целая вечность прошла, прежде чем Грегг успел вновь навести его на врага, наделенного дьявольской силой и скоростью. Он нажал на курок, еще одна вспышка и фигуру швырнуло на землю. Грегг приближался к ней на непослушных ногах, подкашивающихся при каждом шаге, и снова и снова бил противника всей мощью своего оружия.

Невероятно, но темное создание вынесло эти страшные удары. Оно вскарабкалось на ноги — при этом мерцание вокруг него было странным образом искажено, словно увиденное в кривое увеличительное стекло, — и стало пятиться назад. У Грегга все плыло перед глазами, и ему казалось, что фигура с каждым шагом покрывает немыслимые расстояния, как будто она ступала по невидимой поверхности, которая сама скользила прочь с головокружительной скоростью; оглушительный гул стих до невнятного рокота и исчез. Грегг остался один в просторном, ярком, медленно качающемся мире.

Он сполз на колени, преисполненный благодарности за солнечное тепло. Потом опустил взгляд на свою грудь, отрешенно и словно со стороны удивился количеству проступившей сквозь одежду крови, почувствовал, что падает вперед, и больше уже ничего не мог сделать.

«Я не имею права рассказывать тебе что-либо… мой бедный, отважный Билли… но ты так настрадался из-за меня… Все равно мои слова, вероятно, будут лишены для тебя смысла — если ты вообще в состоянии их услышать.

Я хитростью втянула тебя — а ты позволил себе поддаться, — заставила принять участие в войне… в войне, которая тянется двадцать тысяч лет и может длиться вечно…»

Были долгие периоды, когда Грегг лежал и бездумно смотрел на грубоватые доски потолка, пытаясь решить, потолок ли это на самом деле, или он каким-то образом подвешен высоко над полом. Он знал наверняка только то, что за ним ухаживает молодая женщина, приходящая и уходящая бесшумными шагами. Голос ее звучал мерно и успокаивающе, как тихий океанский прибой.

«Мы равны по силе — мой народ и Другие, — но сила наша так же различна как сами естества. Они в совершенстве владеют пространством, наша истинная стихия — время…

Существуют стоячие волны во времени… На одно настоящее не похоже на другое. «Теперь», в котором живешь ты, известно как Основное Настоящее и имеет больший потенциал, чем любое другое. Ты и Другие прикованы к нему. Но умственные способности моего народа позволили нам разбить оковы, вырваться на свободу, убежать в другое время в отдаленном прошлом… в безопасность».

Иногда Грегг сознавал, что ему меняют повязки, смачивают прохладной водой губы и лицо. Над ним склонялось прекрасное юное лицо, в серых глазах светились внимание и забота, и тогда он пытался вспомнить связанное с этим лицом ускользавшее имя… Марта? Мери?

«Для женщины моего народа период наибольшей опасности — последняя неделя беременности… особенно если ребенок мужского пола и наделен особым складом ума… При этих обстоятельствах ребенка можно притянуть к твоему „теперь“, родному времени, всего человечества, и мать притягивает вместе с ним… Обычно вскоре после рождения сына она в состоянии приобрести контроль и вернуться с ним во время, служащее ей прибежищем… Но бывали исключения, когда ребенок не поддавался попыткам воздействовать на его мыслительные процессы и вынужден был проводить всю жизнь в основном Настоящем…

К счастью для меня, мой сын почти готов к путешествию… ибо Принц набрался опыта и скоро вернется…»

Удовольствие, которое Грегг получил от вкуса супа, послужило первым признаком того, что организм его оправляется после потери крови, что силы его возвращаются, что он не умрет. Он чувствовал, как вливается в рот с ложки чудодейственная жидкость, а перед глазами стоял образ прекрасной дочери-жены, доброй и милосердной. Все мысли об угрожающем ей кошмарном темном преследователе он загнал в самые глубинные тайники своего мозга.

«Прости меня… мой бедный, отважный Билли, мой сын и я должны уходить. Чем дальше мы остаемся, тем сильнее он будет привязан к основному Настоящему… и мой народ будет привязан к Основному Настоящему… и мой народ будет тревожиться за нас.

Меня готовили к выживанию о твоем «теперь»… поэтому я могу разговаривать с тобой на английском… но мой корабль опустился не там, где предполагалось, все эти тысячи, лет назад, и мои соотечественники будут опасаться, что я потерялась…»

Момент прояснения. Грегг повернул голову и через открытую дверь спальни посмотрел в большую комнату. Морна стояла у стола, и ее голову окружал дрожащий золотой нимб волос. Она наклонилась и опустила лоб к лицу младенца.

Потом они оба затуманились, стали прозрачными — и исчезли.

Грегг заставил себя сесть в кровати, потряс толовой, протянул к ним свободную руку… Боль открывшейся раны обожгла грудь, и он упал на подушки, судорожно пытаясь вздохнуть, и его снова поглотила тьма. Через какое-то время он почувствовал на лбу прохладную влагу материи, и сокрушительный, давящий гнет утраты отпустил.

Он улыбнулся и сказал:

— А я боялся, что ты ушла.

— Как же я могу оставить тебя в таком состоянии? — ответила Рут Джефферсон. — Бога ради, объясни мне, что здесь произошло, Билл Грегг! Я нахожу тебя в постели, раненного, а снаружи как будто разыгралось целое сражение. Сэм и несколько его друзей теперь чистят то, что осталось после стервятников. Они говорят, что с войны не видели ничего подобного!

Грегг разлепил ресницы и решил дать ответ, которого она от него ждала.

— Ты прозевала хорошую потасовку, Рут.

— Хорошую потасовку! — Она всплеснула руками. — Ты куда глупее, чем я думала, Билл Грегг! Что случилось? Люди Портфилда перегрызлись между собой?

— Что-то вроде этого.

— Повезло тебе… А где тогда была Морна с ребенком? Где они сейчас?

Грегг порылся в памяти, пытаясь отделить явь от кошмаров.

— Не знаю, Рут. Они… ушли.

— Как?

— Они ушли с друзьями.

Рут посмотрела на него с подозрением, а потом громко вздохнула.

— И все-таки мне кажется, что тут дело нечистое… Хитришь ты, Билл Грегг. Но, боюсь, я никогда не выясню, как все было на самом деле.

Грегг оставался в постели еще три дня, и все это время Рут ухаживала за ним. Ему казалось совершенно естественным, что они вернулись к старым планам пожениться. Все дни к ним тянулся постоянный поток посетителей, люди радовались, что он жив, а Джош Портфилд наказан по заслугам. Всех интересовали подробности сражения, быстро становившегося легендарным, но Грегг никак не опровергал сложившееся мнение, что люди Портфилда перестреляли друг друга во внезапной ссоре.

Оставшись наконец один в доме, он перерыл его до дна и нашел за кувшином, где держал виски, шесть небольших слитков золота, завернутых в кусок материи. Однако, как он и ожидал, большой револьвер — чудовищное оружие смерти — пропал бесследно. Грегг знал, что Морна решила не оставлять его, а со временем ему даже казалось, он знает, — почему. Были какие-то слова, полузабытый бред, объясняющие все происшедшее. Оставалось только вспомнить их, четко проявить в памяти. И поначалу эта задача выглядела простой, скорее делом времени.

У Грегга было достаточно времени, но еще очень нескоро он смирился с тем, что, подобно летнему зною, сны могут лишь постепенно исчезать.

НЕВЕРОЯТНЫЙ ДУБЛИКАТ

Кобурн глядел на свою приятельницу с растущим чувством ужаса. Он, конечно, слышал, что бес порой вселяется в совершенно нормальных женщин, но всегда считал, что Эрика искушениям неподвластна.

— Раньше ты не говорила, что нам следует пожениться, — пролепетал он.

— Кроме того, ты же зоолог.

— Значит, у меня блохи? Или бруцеллез? — Эрика выпрямилась во весь рост, уставившись зелеными глазами в лоб Кобурну. В этот момент ее мускулистое скандинавское тело было прекрасно как никогда, но Кобурну Эрика показалась коброй, угрожающе раздувшей капюшон.

— Нет, нет, — поторопился сказать он. — Я только имел в виду, что человек твоей профессии должен знать, насколько неестественно моногамное состояние для…

— Для животных… Ах, вот кем ты меня считаешь!

— Ну, ты, бесспорно, не минерал и не растение. — Кобурн отчаянно силился улыбнуться. — Это шутка, дорогая.

— Я так и поняла, глупыш, — Эрика, неожиданно смягчившись, придвинулась к нему. Кобурна буквально захлестнули ощущения: теплота, золотая канитель волос, запах духов, а также округлости и выпуклости, способные довести до амнезии. — Но признайся: ты ведь не прочь стать мужем такого здорового животного, как я?

— Ну, конечно, мне… — сообразив, к чему клонится дело, Кобурн умолк. — Проблема в том, что я просто не могу на тебе жениться.

— Это почему же?

— Ну, видишь ли… — его разум заметался в поисках спасительной отговорки, — в общем, я, э-э-э… поступил на службу в Космическую Торговую Эскадру.

Эрика невольно отпрянула:

— Чтобы от меня сбежать!

— Нет. — Кобурн широко распахнул глаза, надеясь, что так больше будет похож на фанатика-звездопроходца. — Это высшая тяга, дорогая. Ничего не могу с ней поделать. Неизведанные дали зовут меня к себе. Моим ногам не терпится ступить на пыльные тропы чужих звезд.

— Планет, — язвительно поправила Эрика.

— Ну да, я и хотел сказать «планет».

— Тогда я тоже узду. — Ее глаза наполнились слезами. — Чтобы забыть о тебе.

Природа наделила Кобурна добрым сердцем, и ему было неприятно видеть Эрику расстроенной. Но он утешался мыслью, что счастливо избежал супружеских уз, которые, как известно любому гражданину двадцать первого века, являются тягомотным анахронизмом.

Тем сильнее было его удивление, когда он обнаружил — спустя три дня после отъезда Эрики с экспедицией в какую-то немыслимую дыру — что жизнь утратила для него интерес. Все удовольствия, которые так влекли его, пока Эрика толковала о свадьбе, не заслуживали теперь даже названия удовольствий.

В конце концов, придя к выводу, что невзгоды достигли апогея и хуже все равно не будет, Кобурн принял то единственное решение, которое подсказывала логика.

Он поступил на службу в Космическую Торговую Эскадру.

Спустя некоторое время судьба дала понять Кобурну, что вывод «хуже не будет» был слишком поспешном. Это внезапное озарение настигло его на четвертом месяце службы.

Хотя Кобурн не имел ни опыта управления звездолетом, ни особых способностей к этому, он успешно справился с двухнедельным начальным курсом — благодаря Универсальному Пульту Управления, этому практически идентичному элементу всех транспортных средств от автомобиля и самолета до подлодки и космического корабля. Универсальный Пульт позволял пилоту сосредотачиваться не на процессе передвижения, а на его цели.

Мысли Кобурна как раз и были заняты доставкой груза флюоресцирующих мехов из одной захолустной планетной системы в другую, когда в его затылок вдавилось что-то холодное и металлическое. Удивленный появлением «зайца» на борту своего одноместного корабля, Кобурн издал тихий возглас, который тут же перешел в панический вопль — Кобурн сообразил, что предмет, приставленный к его затылку, мог быть только пистолетом.

— Это пистолет, — подтвердил хриплый голос. — Будешь делать, что я тебе скажу, — останешься цел.

— Э-э-э… я хочу домой. Это вам подходит?

— Нет, не подходит, — незваный гость, выйдя из-за кресла пилота, встал перед Кобурном. Это был крепко сбитый мужчина лет сорока, с бритой головой. Его череп и лицо покрывала рыжеватая щетина.

Кобурн понимающе кивнул головой.

— Если бы вы хотели попасть на нашу базу, то прятались бы до конца рейса?

— Вот именно.

— Следовательно, вы хотите, чтобы я совершил посадку где-то еще.

— Опять в точку, сынок. А теперь двигай ко второй планете Тонера, — рыжий постучал пальцам по яркому мерцающему огоньку у самого края экрана переднего обзора.

— Не может быть! Вы уверены, что вам надо именно туда? Эта планета необитаема.

— Потому-то мне туда и надо, сынок. Я Пэтси Эккерт.

При звуке этого имени у Кобурна похолодело в груди. Эккерта нельзя было назвать выдающимся преступником — для этого он слишком часто попадался, — но его разыскивала полиция сотни планет. Он, по-видимому, был физически неспособен и шагу ступить, не нарушая закона. Воровство, шантаж, изнасилования и убийства были для него таким же обычным, естественным образом жизни, как работа и отдых для других.

— Я думал, что вас… — пролепетал Кобурн.

— Казнили? Да нет пока. Мне удалось смыться, но теперь, похоже, придется на пару лет залечь на дно. В таком месте, где им и в голову не придет меня искать.

Кобурн, не будучи дураком, попытался перевести беседу в другое русло, пока гость не пришел к неминуемому выводу относительно его, Кобурна, дальнейшей судьбы.

— Но вы вполне можете найти убежище получше, — он указал на кольцо экранов, опоясывающее рубку. — Вы только посмотрите на просторы Галактики. Тысячи огоньков, каждый из них — это планета…

— Звезда, — вмешался Эккерт, с любопытством уставившись на Кобурна.

— Ну да, я и хотел сказать «звезда». И наверняка где-то в этих бескрайних, пустынных просторах…

Эккерт поднял руку с пистолетом:

— Сынок, если ты не хочешь, чтобы в твоей башке стало слегка просторнее, давай правь, куда тебе говорят, ясно?

Кобурн мрачно кивнул и начал вводить в бортовой компьютер команды, которые должны были повернуть корабль к ближайшей звезде и произвести автоматическую посадку на ее второй планете. Само собой, Эккерт, сойдя с корабля, не позволит ему продолжать путь, и лучшее, на что мог надеяться Кобурн, — это жизнь «Робинзона» на неисследованной планете, единственной альтернативой была скоропостижная смерть после посадки. Кобурн в скорбном молчании следил за тем, как корабль совершает один подпространственный скачок за другим. Искомая планета на экране то расплывалась кляксой, то вновь появлялась, с каждым скачком становясь все больше. Наконец, выросшая до размеров блюдца вторая планета повисла над кораблем. То был ватно-белый шар, одетый сплошной обданной пеленой.

— Посадочных маяков тут нет, так что рассчитать прямой скачок не удастся, — сказал Кобурн. — Придется садиться линейно, через нормальное пространство.

— Не бойся — я к этой планете давно приглядываюсь. Под тучами сплошная травянистая равнина.

Пока Кобурн проверял точность его слов с помощью дальнодействующего радара, Эккерт снова встал у него за спиной и вдавил дуло пистолета во впадину у основания его черепа. В тоске и отчаянии Кобурн предался думам об Эрике, о том, что жил бы сейчас беспечно и счастливо с молодой женой, если бы черт не дернул его покинуть теплую и безопасную Землю. «Вот оно, — сказал он себе, когда корабль нырнул в клубящуюся мглу атмосферы Тонера-2.

— Это и есть апогей моих невзгод. Хуже просто быть не может».

И вновь оказался неправ.

Когда после скольжения корабль преодолел последний, нижний слой облачности, Кобурн увидел прямо перед носом звездолета — там, где следовало бы находиться плоской равнине — массивную, странно знакомую гору со снежной шапкой на вершине.

И едва он успел вскрикнуть, как корабль врезался прямо в каменистый склон.

Придя в себя, Кобурн обнаружил, что лежит на накренившемся, но неповрежденном полу своей рубки. Эккерт, как занавеска, свешивался с приборного щита. Вид у него был озадаченный и сокрушенный. Электронные датчики хором тревожно взывали к пилоту, но это обрадовало, а не испугало Кобурна. Ему казалось чудом, что после такой аварии хоть что-то подает признаки жизни. Слабо мотнув головой, он задумался о невероятности всего происшедшего. Но тут Эккерт, нашарив пистолет, вновь навел его на Кобурна.

— Как ты это провернул? — прорычал он.

— Что «это»?

— Как ты подогнал скачки, чтобы мы сели на Земле?

— С чего вы взяли?

— Не придуривайся, сынок. Знаешь, во что мы чуть не врезались? В Эверест!

Кобурна мутило, он был напуган и разозлен — и вдруг ощутил, что плевать хотел на пистолет рыжего:

— Пойми своей дурьей башкой, что если б я придумал такую технику скачков, то был бы миллиардером, а не… — у Кобурна перехватило горло: в его голову забрела странная мысль. Чудовищное нагромождение скал, мельком увиденное им перед столкновением, действительно походило на Эверест. С трудом поднявшись на ноги, он взглянул на экран, но все панели обзора после аварии погрузились во тьму. В его мозгу зашевелилась одна мысль.

— И вот что я вам еще скажу, мистер: мы не то что «чуть не врезались» в эту гору — мы просто въехали в ее склон! От нас не должно было и мокрого места остаться.

Эккерт, набрав в грудь воздуха, зловеще нахмурился:

— Я-то знаю, что никаких гор на Тонере-2 нет…

Раздался пронзительный звонок — приборы оповещали, что смертоносное радиоактивное топливо льется сквозь поврежденные переборки в жилую часть корабля.

— Потом разберемся, — рассудил Кобурн. — Надо смываться.

Он взломал аварийную дверцу, из которой открылся вид на крутые белые склоны, и спрыгнул с порога в снежный сугроб. Секундой позже ему на голову плюхнулся Эккерт. Они сели на корточки, вдыхая холодный, пахнущий смолой воздух и оглядываясь по сторонам. Звездолет покоился в длинной, мелкой ложбине, окруженный образовавшимися при падении снежными валами. Позади к свинцовому небу вздымались застывшие каменные громады. Кобурну снова пришел на ум Эверест — и это было не менее странно, чем тот факт, что он еще жив…

— Эта фигня теплая, — воскликнул Эккерт, зачерпнув пригоршню белых хлопьев. — На нормальный снег не похоже.

Кобурн поднес комочек белого вещества к глазам и увидел, что пушистые хлопья больше напоминают кусочки пенопласта. Сильный запах смолы, которым, казалось, насквозь был пропитан воздух Тонера-2, въедался в ноздри ударял в голову.

— Лучше отойти от корабля подальше, — сказал Кобурн неуверенно. — А то вдруг взорвется.

Они побрели прочь от помятого корпуса звездолета, инстинктивно двинувшись по склону. Сильный ветер швырял в лицо струи снега и тумана, но время от времени землянам удавалось разглядеть далеко внизу что-то вроде серо-зеленой равнины.

— Похоже, это правда не Земля, — смирился Эккерт — И все равно, чудные здесь дела творятся.

Прошел час. Они немного продвинулись вперед на своем пути к подножию горы — белое вещество под ногами, несмотря на все свое несходство с земным снегом, было таким же скользким и так же налипало комьями на обувь. Кобурн хранил скорбное молчание и, лишь оступаясь или падая, разжимал губы для короткого стона. Он с болью и тоской думал об Эрике, оставшейся на Земле, за барьером во много световых лет, и гадал, доведется ли ей когда-нибудь узнать о его таинственном исчезновении. Вдруг его слуха достиг далекий крик. Ветер тут же отнес в сторону этот ничтожный обрывок звука, но по лицу Эккерта было видно, что и он слышал.

— Туда, — сказал Эккерт, указав влево от себя. — Там кто-то есть.

Они двинулись поперек склона. Через несколько минут Кобурн различил сквозь мглу лимонно-зеленое сияющее пятно. Свет явно исходил от искусственного источника. Кобурн чуть не ринулся на сияние очертя голову, но Эккерт вновь выхватил пистолет.

— Не спеши, сынок, — рявкнул он. — Мне что-то неохота совать голову в петлю.

Они подошли к невысокому бугру, над которым и парило сияние, теперь очень яркое. Ползком — так распорядился Эккерт — они добрались до вершины бугра и боязливо заглянули вниз. Не более чем в ста шагах от них из снега торчали два черных столба, разделенных расстоянием фута в четыре. Оба столба были облеплены внизу железными ящиками и опутаны проводами. Прямоугольное пространство между столбами было словно задернуто мерцающим, потрескивающим, светящимся занавесом, непроницаемым для глаза. Снег вокруг был истоптан множеством ног. Все это почему-то напомнило Кобурну дверной проем, который забыли снабдить дверью.

Спустя несколько секунд это впечатление подкрепилось неожиданным появлением двух бурых, мохнатых горилл, которые вышли из сияющего прямоугольника и, пританцовывая на снегу, принялись выдирать из своей шерсти сосульки. Из прямоугольника за их спинами вырвался неистовый снежный шквал, хотя — как успел заметить Кобурн — в этот момент на Тонере-2 было относительно безветренно, и снег не шел. По спине Кобурна поползли мурашки — он уже предчувствовал разгадку.

— Ну и уроды! — раздался шепот Эккерта. — Не знаешь, откуда они?

— В атласе Торговой Эскадры их нет, но ты сам знаешь, что Федерация Земли — лишь крошечная часть Галакоммуны. Есть тысячи цивилизаций, о которых мы ничего не знаем…

— Чем меньшее таких рожах знаешь, тем лучше, — возразил Эккерт, слегка ошарашив Кобурна своим шовинизмом, впрочем, неудивительным в свете его антипатии ко всем устоям человеческого общества.

— Вон еще идут, — заметил Эккерт. — Слушай… эта штука случайно не передатчик материи?

Действительно, появилось еще четверо горилл. Двое несли треноги, слегка напоминающие геодезические теодолиты Один из новоприбывших заговорил скрипучим голосом такого странного тембра, что Кобурн не сразу понял, что существо говорит на галалингве.

— …От руководителя отдела Текущего Ремонта, — продолжала горилла. — Он сообщил, что небольшое судно земного типа неожиданно вошло в атмосферу планеты менее чем два часа тому назад. Поскольку абсорбированные поля скрыли наше сооружение от его радаров, оно врезалось в северный склон в самой середине Великого Ущелья, частично разрушило новую отопительно-охладительную систему и выскочило на поверхность на южном склоне, несколько выше ледника Кхумбу.

Другая горилла восторженно запрыгала:

— Насквозь пролетело! Значит, оно где-то здесь.

— Вот почему мы отозвали с Земли все геодезические партии Вы должны присоединиться к поискам. Все строительные работы приостанавливаются, пока мы не удостоверимся, что команда мертва.

— Их, что, надо убить?

— При необходимости. Затем потребуется найти корабль и удалить его из системы Тонера, пока его радиомаяк не запеленговали спасатели.

Вторая горилла от огорчения перестала подпрыгивать.

— И стоит так возиться с каким-то примитивным кораблем!

— Стоит. Ты только вообрази, что с нами сделает Комитет, если распространятся слухи об Эвересте-2! Двести лет труда на ветер!

Эккерт больно стиснул плечо Кобурна:

— Слышал, что он сказал? Он толковал про вызов геодезистов с Земли — с Земли, понял? А те уроды, что вышли из зеленого света, несли геодезические приборы! По-моему, это передатчики материи. Один шаг — и я на Земле!

— Я думал, ты хочешь укрыться где-нибудь в захолустье, — проговорил Кобурн в растерянности. Его голова была забита другими мыслями. Весьма тревожными.

— Если я доберусь до Земли в один момент, не оставив следов, это будет лучшее убежище на свете. Кто додумается меня там искать?

Кобурн нетерпеливо сбросил со своего плеча руку Пэтси:

— Ну и ладно. Слушай, я только что понял, почему мы врезались в вершину и остались живы, и почему здесь пахнет смолой, и почему этот снег ненастоящий.

— Ты чего, сынок? — покровительственно процедил Эккерт, жадно пожирая глазами сияющий зеленый прямоугольник.

— Разве ты еще не догадался? Эти существа строят из стекловолокна копию Эвереста!

— Мать их за ногу, — добродушно пробурчал Эккерт, даже не оглянувшись. Припав к земле, он следил за группой инопланетян. Те деловитым шагом направились прочь от ворот и прошли совсем близко от бугра, но землян никто из них не заметил. Как только гориллы скрылись за завесой снегопада, Эккерт, обернувшись к Кобурну, направил на него пистолет.

— Тут наши дорожки расходятся, — сказал он. — Я пойду сквозь зеленый свет.

— А как же я?

— Очень жаль, сынок, но ты единственный, кто мог бы меня заложить. Извини, — и он прицелился в Кобурна.

— Послушай, ведь если ты выстрелишь, наши мохнатые друзья услышат. Они могут оказаться со всех сторон. И тогда за тобой погонятся.

Эккерт призадумался:

— Твоя правда. Я лучше вот что сделаю — я разломаю черные ящики у столбов, когда пройду в ворота. Вот дверочка и захлопнется. А тебя мы на время стреножим, — словно заправский боксер он ткнул Кобурна в солнечное сплетение дулом пистолета. Кобурн почувствовал, как из его легких изливается воздух. Он оставался в сознании, но парадиза ванные мышцы отказывались сделать вдох. Кобурн до смерти перепугался. Вязкий, смешанный с пеной хрип вырвался из его горла. Эккерт вскочил и, низко пригнув рыжую голову, побежал к воротам.

Он почти достиг их, когда из сияющего облака появилась еще одна горилла. Эккерт выстрелил инопланетянину в живот. Тот грузно сел на снег, схватился за поясницу, потом мягко опрокинулся на спину. С той стороны, куда ушла первая группа инопланетян, послышались гортанные крики. Эккерт оглянулся по сторонам, прыгнул в зеленый прямоугольник и — только его и видели.

Кобурн внезапно почувствовал, что опасность этой планеты для его здоровья резко возросла. Это ощущение было таким сильным, что он, преодолевая паралич, хотел было на четвереньках доползти до ворот, но инопланетяне уже возвращались. Кобурн понял, что не успевает, и снова распластался на снегу. Из мглы вынырнули призрачные фигуры гуманоидов. Четверо из них принадлежали к уже знакомому типу гориллообразных, но у двоих других кожа была голая, зеленоватая. Они были одеты в желтые туники. Кроме того, они были гораздо худее своих спутников. Их лысые головы сверкали, как тщательно вымытые яблоки.

Инопланетяне столпились вокруг распростертой на снегу убитой гориллы, вполголоса поговорили между собой и стали свирепо озираться по сторонам. Их тяжелые взгляды могли, обжечь камень. Кобурн вдруг обратил внимание на следы ботинок Эккерта, ведущие, от ворот прямо к его укрытию на бугре. Секундой позже то же самое заметили и инопланетяне. Рассыпавшись по местности веером, они двинулись в сторону Кобурна. Он отчаянно пытался зарыться в неподатливый грунт, но тут всеобщее внимание было привлечено неожиданным происшествием.

Из сияющего прямоугольника ворот вывалился, шатаясь, Пэтси Эккерт.

Облепленный с головы до пят настоящим снегом, он так дрожал, что едва держался на ногах. Его лицо, насколько можно было разглядеть за сосульками и инеем, заливала мертвенная бледность. Одна из горилл тут же заметила Эккерта и подняла крик. Инопланетяне всем скопом ринулись к Эккерту. Тот попытался было поднять пистолет, но оружие вывалилось из его пальцев. Один из безволосых мастерской футбольной подножкой свалил Эккерта на снег, и рыжий пропал из виду за мельтешением инопланетных тел.

Меж тем Кобурн, притаившись в своем относительно безопасном убежище, успешно продолжал размышлять о синтетической копии Эвереста. Если его предположения верны, ворота вели не в любое, произвольное место на планете Земля — они должны были соединять копию с соответствующей точкой настоящего Эвереста, чтобы облегчить перенос результатов геодезических замеров. Следовательно, Эккерт вынырнул на склоне Эвереста посреди зимы, а в тамошних условиях не выживешь и минуты без защитной маски и костюма с подогревом. Гориллообразные инопланетяне, по-видимому, переносили этот адский холод, благодаря своей длинной и густой шерсти, и если они тайно наведываются на Землю уже в течении двух столетий…

«О Боже, — подумал Кобурн. — Я сподобился увидеть ужасного снежного человека! Да не одного, а сразу кучу».

Все давнишние непроверенные наблюдения, все необъяснимые отпечатки босых ног на снежных склонах Гималаев, все легенды об йети… — и все из-за этих пришельцев с чужой планеты, которые, руководствуясь какими-то собственными соображениями, сооружают пластиковую копию высочайшей горы Земли.

Тайна предназначения Эвереста-2 грозила вызвать у Кобурна умственное переутомление, но, к счастью, его отвлекло происходящее у ворот. Позабыв о бездыханном теле своего товарища, инопланетяне подхватили беспомощного Эккерта и понесли его в зеленоватую мглу. Они вновь прошли мимо бугра, но Кобурна не заметили. Способность дышать наконец вернулась к нему. Дорога к воротам была открыта. Но теперь Кобурн знал, что этим путем не спасешься. Он достал из сумки на поясе питательную пилюлю, задумчиво разжевал ее, потом двинулся вслед за группой инопланетян, держась от них на почтительном расстоянии.

Пройдя около километра по снежным склонам, они оказались среди голых скал, где были встречены отрядом из четырех безволосых. Те остановились посмотреть на Эккерта, еще трясущегося от холода. Один из них слишком низко наклонился к Пэтси, который не замедлил проявить свою неистребимую сноровку и ударил любопытного кулаком в переносицу. Сгорая от зависти к некоторым чертам характера рыжего рецидивиста, Кобурн подполз поближе к отряду, чтобы подслушать разговоры инопланетян. У него сложилось впечатление, что представители обоих видов были довольно близоруки, и он не особенно боялся приближаться к ним.

— …судя по тому, что мы обнаружили на корабле, землян было двое, — гнусавил на галалингве один из новоприбывших зеленых гуманоидов. — До прибытия шефа мы должны найти второго.

— Похоже, вину опять свалят на нас, — пожаловалась самая малорослая горилла. — Я всегда говорил, что следует обзавестись орбитальным поясом обороны.

— И привлечь внимание? Ты же знаешь, как относится Комитет Галаигр к нарушению устава. Если нашу альпинистскую команду застигнут за отработкой восхождения на Эверест, нас дисквалифицируют как минимум на десять столетий.

Маленькая горилла не была удовлетворена ответом:

— А откуда известно, что они обязательно выберут Эверест?

— Ты что-то растерял всякую почтительность к старшим, Велло, — заявил безволосый. — Эверест — великолепная гора, отвечает всем требованиям для соревнований. Ты же знаешь, как трудно разведчикам из Комитета каждые пять столетий подыскивать новую подходящую гору. Они ведь могут выбирать лишь из планет, которые точно будут готовы к вступлению в Галакоммуну до следующих Игр. Это непросто, особенно когда туземцы бдительны, чуть что, начинают устраивать охоту на НЛО.

— И все равно мне кажется, что эта тренировочная модель не стоит таких затрат.

— Мой юный друг, ты явно еще не созрел умом, чтобы в полной мере оценить масштабность престижа и политического капитала, который обретает планета, выставившая сильнейшую команду.

В разговор вступили и остальные. Они прямо-таки наседали на маленькую гориллу. Пытаясь разобраться в многоголосом галдеже, Кобурн так увлекся, что неосмотрительно высунулся из-за синтетической скалы. По его спине тут же пробежали мурашки — он встретился взглядом с Эккертом, лежавшим у ног инопланетян. Однако Кобурн не находил причин бояться своего сотоварища-землянина, тем более что гориллы и безволосые в пылу жаркого спора позабыли обо всем и вся. Кобурн выставил из-за скалы руку и слегка пошевелил пальцами в знак дружеского приветствия. Пусть раньше Эккерт хотел его убить, но теперь они были равны — два землянина на чужой планете, в окружении врагов.

— Вот он, второй! — завопил Эккерт, указывая прямо на скалу Кобурна.

— Вон там он прячется!

Среди инопланетян мгновенно воцарилось молчание. Близоруко щурясь, они смотрели в сторону Кобурна. Тот припал к грунту, мысленно проклиная Эккерта и шепча Эрике душераздирающие слова прощания. Что до Пэтси, то он воспользовался случаем, чтобы дать деру. Со звериным проворством он вскочил на ноги и пустился наутек. Двое инопланетян пытались его перехватить, но Эккерт, увернувшись, легко вспрыгнул на большой валун и соскочил с другой стороны. И с треском провалился. Там, где он только что стоял, зияла черная дыра с рваными краями, из которой доносился отчаянный, переходящий по закону Допплера в басистый стон, крик. Видимо, Эккерту было еще очень долго лететь до дна.

— Я так и знал, что здесь есть тонкие заплатки, — заметила одна, из горилл. — Мильдо опять решил сэкономить стройматериалы.

— Это к делу не относится, — раздраженно оборвал его безволосый. — Пойдемте-ка осмотрим те скалы.

Отряд, совсем как в прошлый раз, рассыпался по местности и двинулся на Кобурна. Это напоминало пластинки веера, сходящиеся к ручке. Кобурн неуклюже поднялся и побежал, инстинктивно держа курс на зеленое сияние ворот.

— Хватайте его! Убейте его! — закричал один из инопланетян. Кобурн нехорошо выругался, узнав гнусавый голос самого малорослого, которого уже успел окрестить про себя главным вредителем. Кобурн всегда хорошо бегал, но сейчас — подгоняемый страхом, что его схватят или что он провалится внутрь горы — он буквально летел по снежному склону, не чуя под собой ног. Инопланетяне плелись далеко позади, а зеленое сияние впереди все разгоралось, пока не обернулось уже знакомыми воротами. У одного из черных столбов по-прежнему лежала убитая горилла.

На первом этапе забега Кобурну казалось, что он вот так, не снижая скорости, может обежать вокруг всей планеты, но теперь — после первого же километра — силы быстро иссякали, а гиканье инопланетян слышалось прямо за спиной. Он доковылял до ворот, шагнул одной ногой за светящийся прямоугольник — и тут же выдернул ногу обратно. Гималайская зима голодным зверем впилась в его тело.

Шумно дыша и захлебываясь соленым потом от изнеможения, он опустился на снег. Выбирать ему особенно не из чего — либо весьма скорая смерть в холодных снегах Эвереста подлинного, либо очень скорая смерть от рук инопланетян на Эвересте поддельном. Кобурн избрал последнее, в основном потому, что это избавляло его от необходимости снова вставать. Крики преследователей становились все громче.

«Вот и все, Эрика, — думал он. — Я любил тебя».

Потухшими глазами он огляделся по сторонам, пытаясь настроиться на философски-стоический лад, но зрелище уродливого тела мертвой гориллы не особенно успокаивало. Длинные шерстинки безжизненно шевелились на ветру. Под ними блеснуло что-то медное. Украшения? Кобурн дополз до бездыханного тела, запустил руку в шерсть и обнаружил застежку-«молнию», идущую от подбородка существа до его паха.

Его лицо просияло — он догадался. Подняв голову, он увидел скачущий по скалам авангард погони. Зеленокожие бежали впереди. У Кобурна было не больше минуты. Он расстегнул «молнию» на теле гориллы, сорвал с ее лица звериную маску и обнаружил внутри мертвого инопланетянина — такого же лысого и зеленокожего, как остальные. Шерстистый покров оказался маскировочно-защитным костюмом для нелегальных прогулок по Земле.

Подвывая от возбуждения и страха, Кобурн вытряхнул инопланетянина из его кокона. Крики преследователей, заметивших его действия, стали тревожнее. Еще миг — схватят. Кобурн влез в мешковатую шкуру, натянул на голову шлем с обезьяньей маской и, не застегивая «молнии», нырнул в ворота как раз в тот момент, когда сильная зеленая рука попыталась ухватить его за шерсть на спине.

Ветер Гималаев, невероятно колючий и холодный, ворвался в распахнутую обезьянью шкуру. Кобурн неловко застегнул костюм руками в перчатках и поспешил ретироваться от ворот, которые с этой стороны представляли собой два обычных черных столба. Дул свирепый ветер, на неровном склоне было почти невозможно удержать равновесие, но убраться подальше было просто необходимо. Инопланетяне в костюмах, более неповоротливые, чем их одетые по-летнему собратья, еще не подоспели к воротам, но очень скоро они всем скопом ринутся ему вдогонку.

Кобурн побрел сквозь слепящие снежные вихри. Минут через десять он почувствовал, что ушел от погони, спустя час стал абсолютно уверен, что больше никогда не увидит зеленокожих инопланетян. Правда, он начал подозревать, что вообще больше никогда никого не увидит. То был Эверест, грозный царь Гималаев, вокруг бесновались торжествующие стихии, а у Кобурна не было ни снаряжения, ни знаний, чтобы найти дорогу к людям.

Он упрямо переставлял ноги, стараясь по возможности двигаться под гору и надеясь только на прочность отопительной системы костюма. Однако постепенно он начал выдыхаться. Он все чаще оступался и, упав, уже не торопился вставать. В конце концов дальнейшее продвижение стало бессмысленным. Кобурн сел на камень и стал ждать, пока снег заметет его с головой, и следа не оставив от его жалкого, бесплодного существования. Он отрешенно приготовился погрузиться в вечный покой…

Не прошло и тридцати секунд вечного покоя, как сверху на него внезапно опустилась грубо сплетенная сеть. Его швырнуло на снег.

Кобурн с испуганным криком попытался высвободиться, но жесткие веревки еще крепче впились в его руки и ноги. Он понял, что все же попался в руки инопланетян, и на этот раз его живым не отпустят. Импровизируя ругательства на галалингве, он отчаянно пытался встать на ноги, чтобы умереть стоя, как подобает мужчине, но сокрушительный удар по основанию черепа не позволил Кобурну осуществить даже это скромное желание. Погружаясь во тьму, он успел заметить, что атакующие были одеты в обычные земные горнолыжные костюмы…

О последующем временном отрезке Кобурн мало что помнил Большую его часть он был без сознания, но иногда, полуочнувшись, понимал, что сеть с ним волокут по снегу Когда к нему вернулся дар речи, он попытался было запротестовать, но обнаружил, что рот обезьяньей маски намертво захлопнулся, и сказать что-либо членораздельно просто невозможно. Кобурн сдался и, откинувшись на спину, сосредоточил все усилия на том, чтобы уворачиваться от острых камней, в изобилии попадавшихся на дороге. Несколько минут спустя отряд остановился. Один из присутствующих откинул забрало своего лыжного шлема.

— Один есть! — крикнул он по-английски кому-то, кто был невидим Кобурну. — Мы поймали йети!

— Вот здорово! — отозвался женский голос.

Кобурн возмутился, что его считают животным и соответственно с ним обращаются, но при звуке этого голоса позабыл обо всем. Он сел и стал отчаянно дергать за язычок «молнии».

Женщина опустилась на колени перед ним.

— Мой йети, — выдохнула она. — Мой собственный йети!..

Кобурн, наконец-то справившись с «молнией», сорвал с головы свою обезьянью маску.

— Эрика, — произнес он. — Моя собственная Эрика!

— Бог ты мой, — пробормотала она изумленно. Потом ее лицо расплылось в лучезарной улыбке, над которой не был властен даже холод: — Ах ты мой глупыш, ах ты мое чудо! А я ведь вправду поверила, что ты удрал в космос и позабыл обо мне.

— Ничего подобного, — ответил он, потянувшись к ней.

— Подожди, здесь не место, — она помогла Кобурну подняться на ноги. — Надо доставить тебя под крышу, а то еще замерзнешь. И ты нам объяснишь, как так вышло, что ты пустился догонять мою экспедицию в обезьяньем наряде. Не сомневаюсь, у тебя уже заготовлена какая-нибудь невероятная история.

Кобурн обнял ее за талию:

— Постараюсь что-нибудь придумать.

ШУТКА ДЖОКОНДЫ

В то январское утро в мою контору вошла пепельная блондинка.

— Вы Фил Декстер, частный телепат? — спросила она, положив передо мной плоскую коробку.

— А что написано на двери, крошка?

Она холодно улыбнулась.

— «Эластичные корсеты Глоссопа».

— Я прибью этого бумагомараку! — прорычал я. — Он обещал сменить вывеску еще не прошлой неделе. Я сижу в этой конуре уже два месяца…

— Мистер Декстер, — прервала меня блондинка, — вы не будете возражать, если мы отвлечемся от ваших проблем и займемся моими? — Она начала развязывать веревку.

— Отнюдь. — Я придал лицу серьезное выражение. — Чем я могу вам помочь, мисс…

— Кэрол Колвин. — Она нахмурилась. — Я полагала, телепаты и так знают, о чем пойдет речь.

— Телепатия — особый дар, недоступный простым смертным, — подтвердил я и пустился в долгие объяснения, но Кэрол, похоже, меня не слушала, продолжая заниматься коробкой.

Наконец она сняла крышку и достала из нее старинный, написанный маслом портрет.

— Что вы можете сказать об этой картине? — последовал вопрос.

— Хорошая копия «Моны Лизы», — ответил я. — Очень приличная имитация, но… — Я замолчал, прислушиваясь шестому чувству.

От картины веяло стариной, написали ее никак не меньше пятисот лет тому назад, и передо мной возникли странные образы: красивый мужчина с бородкой, в средневековом на ряде, заросшие густыми лесами холмы, бронзовые скульптуры, кривые улочки древних городов. А за всем этом угадывалось какое-то темное помещение и возведенное в нем круглое деревянное сооружение, по-видимому, часть большой машины.

Кэрол с интересом следила за выражением моего лица. Неужели не копия? Я глубоко вздохнул.

— Мисс Колвин, я на девяносто процентов убежден, что картину написал сам Леонардо да Винчи.

— То есть это «Мона Лиза»?

— Ну… да.

— Но это невозможно, не так ли?

— Сейчас мы это проверим. — Я нажал клавишу компьютера. — «Мона Лиза» находится в парижском Лувре?

— Я не могу ответить на этот вопрос.

— Недостаточно информации?

— Недостаточно денег. Пока вы не внесете плату за последние три недели, база данных для вас закрыта.

— Да кому ты нужен, — фыркнул я. — О такой краже писали бы все газеты.

— Тем более глупо спрашивать об этом у меня, — отпарировал компьютер. Я отпустил клавишу и кисло улыбнулся, понимая, что не стоило затевать подобную дискуссию в присутствии клиента.

— Если вы закончили, — холодный тон Кэрол стал арктически ледяным, — я расскажу, как попала ко мне эта картина. Или вас это не интересует?

— Разумеется, интересует, — торопливо ответил я, чувствуя, что она вот-вот откажется от моих услуг.

— Мой отец торговал картинами. В Сакраменто у него была маленькая галерея. — Она присела на краешек стула. — Он умер два месяца тому назад, оставив мне и картины, и галерею. Я не слишком хорошо разбираюсь в живописи и решила все продать. Проводя инвентаризацию, я нашла в сейфе этот портрет.

— Вам повезло.

— С этим еще надо разобраться. С одной стороны, картина может стоить несколько миллионов, с другой — я могу получить пять лет тюрьмы. Поэтому сначала хотелось бы выяснить, что меня ждет.

— Поэтому вы пришли ко мне. Очень мудрое решение, мисс Колвин.

— А вот в этом я начинаю сомневаться. Для человека, обладающего шестым чувством, вы на редкость неуверенно владеете остальными пятью.

Я нахмурился.

— Ваш отец что-нибудь говорил об этой картине?

— Нет… потому я и думаю, что он приобрел этот портрет незаконным путем.

— Вы представляете себе, как картина попала, к нему?

— В общем-то, да. Прошлой весной он проводил отпуск в Италии, а вернувшись, очень изменился.

— В каком смысле?

— Стал нервным, замкнутым. Обычно с таким настроением из отпуска не приезжают.

— Интересно. Значит, вы полагаете, что он привез картину из Италии? Посмотрим, нельзя ли узнать что-нибудь еще. — Я протянул руку и коснулся шершавой поверхности холста. Перед моим мысленным взором возник лысый толстяк, несомненно, отец Кэрол, залитые солнцем городские площади. — Рим,

— уверенно заявил я. — Ваш отец провел несколько дней в Риме, а затем перебрался в Милан.

— Верно. — Кэрол одобрительно кивнула. — Похоже, вы, действительно телепат.

— Благодарю. — Я вновь увидел темное помещение, скорее, пещеру, а в ней — все то же круглое деревянное сооружение.

— А больше вы ничего не узнали?

— По-моему, мы и так достаточно продвинулись.

— Вы не ответили на главный вопрос: мог ли Леонардо написать Мону Лизу дважды?

— Вероятно, мог, мисс Колвин. Я, правда, не знаю, как это скажется на стоимости оригинала.

— Оригинала?

— Я хотел сказать, другого портрета, того, что в Лувре. — Я всмотрелся в знакомый с детства портрет, и тут мне показалось… Та же знаменитая улыбка на губах, те же одежды, что на миллионах репродукций, но руки…

— Вы что, заснули? — прервал мои размышления возглас Кэрол.

— Разумеется, нет, — и я указал на руки Моны Лизы. — Вы не замечаете ничего необычного?

— Руки как руки. Или вы думаете, что можете нарисовать их лучше?

— Видите ли, на картине, что в Лувре, одна рука лежит на другой. А тут чуть приподнята.

— Возможно. Я же сказала вам, что ничего не смыслю в искусстве.

— Этим можно объяснить существование двух портретов. Вероятно, Леонардо нарисовал один, а потом решил изменить положение рук.

— В таком случае, почему он просто не перерисовал руки на первом портрете?

— Э… ну… да. — Я мысленно выругал себя за то, что сам не додумался до такой ерунды. — Пожалуй, вы правы.

— Поехали. — Кэрол встала и убрала картину в коробку.

— Куда?

— Естественно, в Италию, — нетерпеливо ответила она. — Вы должны выяснить, каким образом попала картина к моему отцу, и вряд ли вам это удастся в Лос-Анджелесе.

Я уже открыл рот, чтобы возразить, но тут же захлопнул его, признав ее правоту. К тому же клиенты не ломились в мою контору, так что с деньгами было не густо. Да и сама картина заинтересовала меня. Какое отношение имела она к темной пещере и странному-деревянному сооружению?

— Ну? — продолжила Кэрол. — Что вы на это скажете?

— Я согласен. Средиземноморское солнце мне не повредит.

Вечером следующего дня мы сидели в ресторане миланского отеля «Марко Поло». Вкусная еда и хорошая сигара настроили меня на благодушный лад. Я расслабился, любуясь точеными фигурками артисток варьете.

— Когда вы начнете отрабатывать полученный аванс? — нарушила идиллию Кэрол.

— А что я, по-вашему, делаю? Мы в отеле, где останавливался ваш отец, и, скорее всего, именно здесь он нашел продавца картины. Значит, рано или поздно, мы тоже выйдем на этого человека.

— Хорошо бы это сделать побыстрее, — заметила Кэрол.

— Телепатические способности не поддаются контролю, — отрезал я. — Пока мы сидим за этим столиком, невидимые сети мозгового поля, наброшенные на зал, позволяют…

— Позволяют что?

— Подождите. — Совершенно неожиданно в сети попала рыбка: высокий темноволосый официант, пронесший мимо поднос с бутылками, в недалеком прошлом, несомненно, имел дело с отцом Кэрол.

Я попытался связать его с «Моной Лизой» номер дна, но не услышал ответной реакции. Тем не менее, поговорить с ним стоило.

Кэрол проследила за моим взглядом.

— Мне кажется, вы уже достаточно выпили.

— Чепуха, я еще могу пройти по прямой. — Я поднялся и через двойные двери последовал за официантом в длинный коридор.

Услышав мои шаги, он обернулся и смерил меня взглядом.

— Извините, мне-надо с вами поговорить, — объяснил я причину своего появления в коридоре.

— У меня нет времени, — отрезал он. — Кроме того, я плохо говорю по-английски.

— Но… — тут я понял, чего от меня ждут, достал десятидолларовую купюру и сунул ее в карман его белого пиджака.

— Это вам на учебу.

— Похоже, ко мне возвращаются школьные знания, — улыбнулся он. — Вам нужна женщина? Каких предпочитаете?

— Нет, женщина мне не нужна.

Он на мгновение задумался.

— Вы хотите сказать, что предпочитаете…

— Я хочу сказать, что женщина у меня уже есть.

— А! Так вы хотите продать женщину? Позвольте заметить, синьор, вы правильно сделали, обратившись ко мне. У меня есть связи на рынке живого товара.

— Нет, я не хочу продавать мою женщину.

— Вы в этом уверены? Если она белая, вы сможете получить за нее две тысячи.

Мне надоела бессмысленная болтовня.

— Послушайте, Марио, мне нужны кое-какие сведения.

— Откуда вам известно мое имя? — встревожился официант.

— У меня есть свои секреты.

— А-а-а, телепат, — он понимающе кивнул. — Ну, конечно, синьор. Скажите, что вас интересует, и я назову цену.

— Но я уже заплатил тебе.

— До свидания, синьор, — Марио повернулся и зашагал по коридору.

— Вернись, — потребовал я. Он даже не обернулся. Я достал из кармана пачку хрустящих купюр. Марио, надо полагать, обладал феноменальным слухом, потому что мгновение спустя мы вновь стояли лицом к лицу. Я спросил, помнит ли он Тревера Колвина, который останавливался в этом отеле в апреле прошлого года.

— Да, — кивнул Марио, и по его растерянному взгляду я понял, что он не знает, сколько можно запросить за эти сведения.

— А почему ты запомнил мистера Колвина? У вас были… э… какие-то дела?

— Нет… он не просил привести женщину. Я лишь познакомил его с Сумасшедшим Джулио из Пачинопедюто, моей родной деревни.

— Зачем?

Марио пожал плечами.

— Синьор Колвин торгует картинами. Сумасшедший Джулио, у которого никогда не было в кармане и двух лир, как-то раз рассказал мне глупую историю о старой картине, найденной им на чердаке его развалюхи. Он хотел показать ее специалисту, по возможности, иностранцу. Я понимал, что это пустая трата времени, но бизнес есть бизнес, а Джулио обещал оплатить мои услуги.

— Ты помогал им объясняться друг с другом? — спросил я, пытаясь выяснить, что же ему известно.

— Нет. Джулио говорит по-английски. Не так уж и хорошо, он же чокнутый, но говорит.

— Ты не верил, что его картина может принести доход?

— Да что можно найти в его доме, кроме пустых бутылок из-под «пепси»?

— Понятно. Ты можешь отвезти нас к нему?

Марио помедлил с ответом.

— А почему вы хотите встретиться с Сумасшедшим Джулио?

— Мы же договорились, что ты отвечаешь на мои вопросы, а не наоборот. Ты сможешь отвезти нас к нему?

Марио протянул руку.

— Сто долларов, — безапелляционно заявил он.

— Вот тебе пятьдесят, — я отсчитал пять десятидолларовых купюр. — Когда поедем?

— Завтра утром я могу взять мамину машину и отвезти вас в Пачинопедюто. Вас это устроит?

— Вполне.

Марио кашлянул.

— За машину придется заплатить отдельно. Мама — вдова, и деньги, полученные за прокат машины, оставшейся от отца, ее единственный источник дохода.

— Понятно, — кивнул я, подумав, что, возможно, слишком суров с бедным юношей.

Мы договорились встретиться около отеля и, вернувшись за столик, я доложил Кэрол о своих успехах. А несколько минут спустя, допив кофе, мы разошлись по номерам.

Мы ждали минут десять, прежде чем у тротуара остановился забрызганный грязью «фиат». Я приехал в Италию впервые и почему-то считал, что там всегда тепло. И теперь дрожал как осиновый лист в легком дождевике, тогда как Кэрол чувствовала себя очень уютно в твидовом, отороченном мехом пальто. Увидев ее порозовевшее от ветра лицо, Марио уже не мог отвести от нее глаз.

— Три тысячи, — прошептал он, когда Кэрол села в машину. — Больше здесь никто не заплатит.

— Замолчи, гаденыш, — ответил я, наклонившись к его уху. — Мы, американцы, не торгуем своими женщинами. Поехали.

Марио вытянул руку:

— Двести километров то двадцать пять центов. С вас пятьдесят долларов.

Кипя от ярости, я заплатил и сел рядом с Кэрол. Громко заскрежетала несмазанная коробка передач, и «фиат» тронулся с места. Кэрол холодно посмотрела на меня.

— Вы чересчур легко сорите моими деньгами. За пятьдесят долларов я могла бы купить эту ржавую колымагу.

Я промолчал. Проехав два квартала, мы повернули за угол и въехали в гараж.

— Одну минуту, — Марио выскользнул из-за руля и залез под машину. Вскоре снизу донесся пронзительный вой. Я открыл дверцу, наклонился и заглянул под днище. Марио отсоединил привод спидометра и закрепил его на электрической дрели.

— Марио! — проревел я. — Что ты делаешь?

— Зарабатываю на жизнь, синьор.

— Ты что, спятил?

— Я поклялся матери, что мы проедем не более двадцати километров, но утром она все равно взглянула на спидометр Старая карга не верит даже сыну! Как вам это нравится? Каждый раз, когда я беру машину, приходится переводить спидометр назад. А не то она ограбит меня до нитки.

Чуть не задохнувшись от злости, я схватил Марио за ноги и выволок из-под машины.

— Даю тебе последний шанс. Или мы едем в Пачи-как-ее-там, или…

— Хорошо, хорошо, к чему столько шума, — Марио оглядел гараж. — Между прочим, раз мы уже здесь, вас не интересуют наркотики? Марихуана, гашиш, кокаин…

— Где тут телефон? Я хочу позвонить в полицию. — Мои слова произвели магический эффект. Марио метнулся за руль, даже не отсоединив дрель. Она волочилась за нами метров тридцать, а потом покатилась по асфальту. Кэрол удивленно взглянула на меня, но я покачал головой, предупреждая ее вопросы. Я хотел, чтобы Марио оставался в неведении относительно наших дел с Сумасшедшим Джулио. Иначе он вцепится в нас, как бульдог.

Два часа спустя мы приехали в Пачинопедюто.

— До фермы Джулио два километра очень плохой дороги, — обрисовал ситуацию Марио. — Вы и синьора можете попить кофе, а я схожу за Джулио.

— Нет. — Я покачал головой. — Ты останешься здесь, а мы с мисс Колвин поедем на ферму.

— Это невозможно, синьор. Если с машиной что-то случится, мама не получит страховку.

— Машина не застрахована, — отрезал я.

— Но вы не знаете дорогу.

— Не забывай, Марио, что ты имеешь дело с телепатом.

— Но я не могу доверить незнакомцу мамин автомобиль.

— Ну что ж, — я огляделся. — Тогда начнем с полицейского участка.

— Будьте осторожны с тормозами, — Марио смиренно вылез из кабины. — А то машину заносит вправо.

— Благодарю, — я сел за руль и включил первую передачу.

— Почему вы так грубы с бедным мальчиком? — возмутилась Кэрол.

— Если бедный мальчик не состоит в какой-нибудь банде, — отпарировал я, — то лишь потому, что его оттуда выгнали.

«Фиат» немилосердно трясло и бросало из стороны в сторону. Мы проехали мимо развалин средневекового замка и свернули направо, к небольшому домику, прилепившемуся к горному склону. Шестое чувство подсказало мне, что мы у цели.

— Здесь? — удивилась Кэрол. — Неужели в таком сарае можно найти картину Леонардо?

— Верится, конечно, с трудом, но лет пятьсот тому назад если не этот дом, то замок смотрелся иначе. Леонардо долго жил в Милане и вполне мог наведываться в эти края.

— В эту развалюху?

— Нет, конечно, я говорю про замок. Тут должна быть пещера, и, вероятно, там Джулио нашел картину, — мое сердце екнуло, так как передо мной вновь возникло круглое деревянное сооружение. На нем стояли картины.

— Я чувствую, их там много.

— Вы полагаете, Джулио нашел подземный склад?

Из дома вышел старик, в дорогом, сером в полоску костюме и направился к нам. Правда, впечатление портила мятая рубашка и грязные кроссовки. В руках он держал двуствольный дробовик.

Я опустил стекло.

— Привет, Джулио. Как поживаете?

— Что вам надо? — прорычал он. — Убирайтесь отсюда!

— Я бы хотел с вами поговорить.

Джулио поднял дробовик.

— Не о чем нам говорить.

— Я хочу лишь задать пару вопросов.

— Послушайте, мистер… Еще одно слово, и я начну стрелять.

— Вы продали «Мону Лизу» мистеру Колвину. Где вы взяли этот портрет?

— Я вам ничего не скажу.

— Прекрати, Джулио, — я вышел из машины. — Где пещера?

У старика отвисла челюсть.

— Откуда вы знаете о пещере?

— У меня есть свои секреты, — уклонился я от прямого ответа.

— Так вы телепат?

— Правильно. И прошу в дальнейшем иметь это в виду. Так где пещера?

— А вы не заявите в полицию?

— Разумеется, нет. Наоборот, ты сможешь на этом заработать. Пещера там? — Руководствуясь шестым чувством, я направился к оливковой рощице. Джулио и Кэрол последовали за мной.

— Я нашел ее три или четыре года назад и никому о ней не рассказывал,

— объяснял на ходу Джулио. — А потом подумал, почему я не могу красиво одеваться? Почему модная одежда только у ловкача Марио? Но я продал одну картину Только одну.

— А сколько картин в пещере?

— Пятьдесят. Или шестьдесят.

— Довольно глупо из такого разнообразия выбрать именно «Мону Лизу».

— Но, синьор, — Джулио всплеснул руками, — они все «Моны Лизы».

Я остановился, как вкопанный.

— Что?

— Они все «Моны Лизы», — повторил Джулио.

— То есть в пещере пятьдесят или шестьдесят одинаковых картин?

Джулио переступил с ноги на ногу.

— Не совсем они одинаковые.

— Но какой в этом смысл? — Я посмотрел на Кэрол, но и та не могла сказать ничего вразумительного. — Пошли, разберемся на месте.

Мы вошли в рощицу, и Джулио, положив дробовик на землю, отбросил несколько листов ржавого железа. Перед нами открылась черная дыра с уходящими вниз каменными ступенями. Джулио пошел первым, мы — за ним. Лестница привела нас в подземный коридор. Стало совсем темно. Я дернул Джулио за рукав.

— Мы же ничего не увидим. У тебя есть фонарь?

— Я купил один на деньги, полученные от синьора Колвина, но в нем сели батарейки.

Он зажег спичку, а от нее — фитиль керосиновой лампы, стоящей на каменном полу. Дрожащий огонек осветил массивную деревянную дверь. Джулио повозился с замком и толкнул ее. Несмотря на почтенный возраст, она бесшумно отворилась и… Мы стояли на пороге большой пещеры. Я почти физически ощутил, как, мимо меня проскальзывали закутанные в плащи люди, жившие здесь много веков тому назад. Я слышал шаги великого маэстро, тайком спускающегося по ступеням. Я видел таинственную машину, порожденную разумом гения.

— Чего вы ждете? — И Джулио, высоко подняв фонарь, вошел в пещеру.

Мы последовали за ним. В слабом свете керосиновой лампы пред нами предстало круглое сооружение, напоминающее обод лежащего на боку колеса. Под ободом виднелись шестерни и соединенный с Ними длинный стержень с рукояткой на конце, похожий на коленчатый вал автомобиля. Сооружение выглядело, как карусель, только вместо лошадок на ободе стояли картины, обращенные к центру. Там располагалась будка с тремя стенами, в одной из которых на уровне глаз я заметил две дырки.

И тут меня осенило. Леонардо да Винчи, величайший ум человечества, художник, инженер, философ, изобрел движущиеся картинки. Синематограф!

И машина, долгие столетия простоявшая в пещере, не что иное, как самое дорогое сокровище, когда-либо найденное человеком. Перед ней бледнела даже могила Тутанхамона. К тому же машина составляла лишь часть уникальной находки. Великий Леонардо, с его стремлением к совершенству, взял за основу самое знаменитое свое творение. «Мона Лиза», жемчужина мирового искусства, стала для него кадром первого в истории человечества фильма.

Едва дыша от волнения, я вошел в будку и прильнул к отверстиям. Я не ошибся. Сквозь линзы, спрятанные в дереве, я увидел еще один портрет флорентийской красавицы. В мерцающем свете керосиновой лампы она выглядела удивительно живой. Руки ее находились чуть выше, чем на двух портретах, виденных мною ранее, словно она хотела поднести их к шее. Отступив на шаг, чтобы хоть немного свыкнуться с увиденным, я заметил, что Джулио повесил лампу на крюк, торчащий из стены, и пошел вдоль обода, спичками зажигая остальные лампы. Покончив с этим, он взялся за рукоятку стержня.

— Разве механизм еще работает? — удивился я.

— Я смазал и почистил шестерни, так что теперь они как новенькие. Он повернул рукоятку, и обод пришел в движение, медленно набирая скорость. Джулио махнул рукой, приглашая меня взглянуть в окуляры. Я шумно глотнул и вновь вошел в будку. Чудо следовало за чудом. Мне предстояло увидеть в действии шедевр Леонардо, прикоснуться к сотворенному им совершенству. И, быть может, раскрыть секрет загадочной улыбки Джоконды.

Благоговейно прильнул я к отверстиям в стене и увидел живую двигающуюся Мону Лизу.

Она подняла руки к шее, легким движением обнажила левую грудь, поведя плечиком, поправила платье и, сложив руки, улыбнулась.

— О боже! — прошептал я. — О боже, боже, боже!

Джулио крутил ручку, и я снова и снова смотрел, этот удивительный фильм, не в силах оторвать глаз. Леонардо добился полной тождественности с реальностью.

Кэрол дернула меня за рукав.

— Пустите меня. Я тоже хочу посмотреть.

Я отступил в сторону, пропустив ее к окулярам. Джулио радостно крутил рукоятку. Через минуту она повернулась ко мне.

— Это невозможно. Я не слишком хорошо разбираюсь в искусстве, но Леонардо не мог пойти на такое…

— Все художники одинаковы, — возразил я. — Они делают то, что требует покупатель. Известно, что Леонардо часто приходилось выполнять капризы знати, а высокорожденные славились не столько умом, как пороком.

— Но такая работа…

— Возможно, у него были помощники. Создавая статую герцога Сфорца, он вполне мог тайком приезжать сюда и рисовать левую…

— Давайте обойдемся без пошлостей, — прервала меня Кэрол и повернулась к вращающейся машине. — Сколько, по-вашему, это стоит?

— Кто знает? Картин примерно шестьдесят. Если вывезти их из Италии, каждая будет стоить миллион. Может, десять миллионов. А может, и миллиард, особенно та…

— Я знал, что этот день будет для меня удачным, — послышался знакомый голос.

Я обернулся. У двери, с дробовиком в руках, стоял Марио. Оба ствола смотрели мне в живот.

— Что тебе надо? — рявкнул я и, поняв нелепость вопроса, добавил: — Почему ты угрожаешь мне?

— А разве вы не угнали мамин автомобиль? — Марио хмыкнул. — И не грозили мне полицией?

— Неужели ты принимал мои слова всерьез?

— Конечно, синьор, особенно, когда вы заговорили о шестидесяти миллионах.

— Знаешь что… — Я шагнул к нему, но Марио остановил меня, подняв дробовик на пару дюймов.

— Да?

— Ты ведешь себя глупо. Денег хватит на всех. Я хочу сказать, что пятнадцать миллионов из шестидесяти — твои.

— Я предпочел бы получить все.

— Неужели ты убьешь нас из-за каких-то сорока пяти миллионов?

— Лицом к стене! Все трое! — скомандовал Марио. Мы безропотно подчинились. — А теперь я погляжу, что тут у вас творится.

Обод с картинами еще кружился на хорошо смазанных шестернях. Марио прошел в будку, прильнул к окулярам и вздрогнул от изумления. Коротко глянул на нас, вновь приник к окулярам. Наконец, с бледным, как полотно, лицом вышел из будки и направился к нам. Я сжал руку Кэрол, ожидая выстрела.

Но Марио, казалось, нас не видел. Он снял с крюка керосиновую лампу и швырнул ее во вращающийся обод. Звякнуло стекло и языки пламени заплясали на сухом дереве.

— Болван! — завопил я. — Что ты делаешь?

— Вы видите, что я делаю, — держа меня на мушке, Марио разбил об обод все лампы. Одна за другой картины превратились в бесполезный пепел.

— Сумасшедший! — проревел я, перекрывая треск горящего дерева. — Что ты натворил?

— Ничего особенного, — спокойно ответил Марио. — Уничтожил порнографический фильм.

— Ты… — я не находил слов. — Ты просто дьявол. Ты грабил меня с первой минуты нашего знакомства, ты обворовываешь свою несчастную мать, ты пытался продать мне женщину, ты хотел купить Кэрол, ты торгуешь наркотиками и минуту тому назад мог хладнокровно застрелить нас.

— Все так, — не без гордости ответил Марио, — и, тем не менее, сказанное вами не мешает мне оставаться патриотом своей страны. Несмотря на мои недостатки, я люблю Италию и мне дорога ее честь.

— Ха! Да причем тут твой патриотизм?

— Великий Леонардо — лучший художник всех времен и народов. Он — мой соотечественник, и скажите, синьор, что подумает об Италии весь мир, узнав про это безобразие? Что скажут о нации, величайший представитель которой растрачивал свой божественный дар на… — душевное волнение не позволило Марио закончить фразу.

Я покачал головой. Пещеру наполнил едкий дым, Марио двинулся к двери.

— Пора уходить.

— Ты не убьешь нас?

— Это лишнее. Если кому-то из вас достанет глупости раскрыть рот, вам все равно никто не поверит.

— Наверное, ты прав, — я пристально посмотрел на Марио. — Послушай, разве тебя не волнует потеря шестидесяти миллионов долларов?

Марио пожал плечами.

— День на день не приходится. Что-то теряешь, что-то находишь. Между прочим, если вы хотите добраться до Милана на мамином автомобиле, вам придется доплатить…

Теперь, глядя на загадочную улыбку Моны Лизы, я не могу не улыбнуться в ответ.