{30} взять с обязательством пропустить нас обратно.
Действительно, положение было куда как серьезно. Он думал, что придется в новое крейсерство к Босфору идти, а тут — другое. Идти надо будет в Средиземное море, а там — ни портов, ни запасов. Не столько воевать, сколько разговоры разговаривать с султанскими чиновниками. И ведь мало того что они думают одно, говорят другое, а делают третье, если вообще что-либо делают, так за их спиной еще англичане окажутся. А те свою выгоду не упустят, станут се искать за наш счет. Египет для них важен, ведь он — дорога в Индию…
— Ну, что ж, — вслух подумал Ушаков, — война так война!
И еще одно обстоятельство требовало размышления. Указ направлен ему лично, минуя адмирала Мордвинова — главного начальника флотов и портов Черного моря. Видимо, при дворе узнали истинную цену его талантов и, адресуя указ лично Ушакову, дают ему полную свободу при подготовке флота к кампании. Это, конечно, поймет и Мордвинов и постарается ему учинить очередную неприятность перед выходом в море.
Вздохнув, Ушаков придвинул к себе остальную почту. Он увидел письма от президента Адмиралтейств-коллегии графа Кушелева, а в самом толстом пакете — копии донесений прежнего и нынешнего посланников при дворе Селима III..
Бегло просматривая их, Ушаков понял, что они представляли для него большую важность. Это были записи различных переговоров с султанскими министрами, сведения об их связях и привычках. Обо всех говорилось: любят подарки. В специальном письме Кушелев предлагал, если эскадра Ушакова войдет в проливы, делать «замечания, промеры, наблюдения течений, укреплений — словом, все нужные примечания для составления верных карт или для исправления старых». Все было важно.
Командующий корабельным Черноморским флотом вице-адмирал Федор Федорович Ушаков, или, как его называли османские адмиралы, Ушак-паша, спрятал полученную почту в железный сундук, потянулся так, что хрустнули суставы. Отодвинув занавеску и открыв иллюминатор, он глубоко втянул носом воздух.
Голова после бессонной ночи была тяжелой, во всем теле чувствовалась усталость. Свежий, прохладный с утра воздух отдавал смолой, разогретым деревом и особым, таким желанным и в последние годы все более редко ощущаемым запахом земли.
Еще раз потянувшись, Ушаков подумал: хорошо, что у него на берегу нет ни жены, ни детей. Ему, одинокому морскому скитальцу, самое место на шканцах, а не на твердой земле. К походам ему не привыкать. Судьба, кроме нескольких ранений, не доставляла ему больших неприятностей. В свои 54 года он не чувствовал тяжести лет и на парусных учениях мог потягаться с лейтенантами.
Подумав так, усмехнулся, представив, как тоскливо ему бывает на берегу в зимние штормы, когда в адмиральском доме слышны только голоса слуг да воркотня старого дядьки Поликарпыча, приставленного к нему еще покойным отцом по выходе из его короткой петербургской службы.
Может быть, напрасно он отказался много лет тому назад от командования придворными яхтами? Может быть, зря так решительно поломал судьбу и пустился в нескончаемые морские скитания, меняя корабли, команды, начальников?
Нет, конечно, нет! Не создан он для дворцовых интриг. Все было правильно. Его место на шканцах. Определить судьбу помог и Григорий Александрович Потемкин{31}. И назначение на 64-пушечный линейный корабль «Виктор» было единственно правильным решением его дальнейшей судьбы, победой над обстоятельствами.
Ушаков ушел тогда в Средиземное море в составе эскадры контр-адмирала Якова Филипповича Сухотина, направленной для защиты торговых кораблей но условиям «вооруженного нейтралитета». Почти десять месяцев провел он в плавании. Досконально изучил все гавани в восточной части Средиземного моря, хорошо запомнил все особенности плавания в Архипелаге и в проливах с их коварными течениями и мелями. Тогда же он обследовал окрестности Константинополя, достопримечательности этого многоликого древнего города. Побывал он и на Афоне.
Теперь вновь, в третий раз, ему предстояло плавание в Средиземном море — колыбели многих угасших царств и народов.
Ушаков усмехнулся, отгоняя не вовремя пришедшие воспоминания. С легкой грустью, как бы новыми глазами смотрел он на открывшийся берег.
Трудами тысяч солдат и морских служителей под его, Ушакова, руководством этот недавно дикий уголок Крыма за неполные двадцать лет изменился неузнаваемо. На месте заброшенной деревушки Ахтиар возник порт, а при нем крепость и сложенный из белого инкерманского камня красавец город Севастополь, амфитеатром поднимающийся над зеленовато-голубыми водами обширнейшей бухты, вернее, трех бухт.
С каждым годом прибавлялось население. Отслужившие срок матросы и солдаты брали в жены местных татарок, гречанок, армянок, сообща складывали дома и домики, заводили хозяйство, сажали сады. И вот уже голубоглазая, черноглазая детвора со смесью славянских и восточных черт оглашает окрестности русским говором.
Ушаков оторвался от воспоминаний. В иллюминатор было видно, как по всем трем бухтам, несмотря на раннее утро, сновали шлюпки, полубаркасы перевозили рабочих на Северную сторону, где закладывались две новые батареи. Можно было различить на набережных Корабельной слободы и Городской стороны кучки встречавших. По Екатерининской улице к штабу флота катили линейки и коляски с солидной публикой. От здания штаба флота семафорил сигнальщик, но без подзорной трубы разобрать, что он передавал, было трудно.
Тут в дверь постучали. Отперев ее, он увидел Романа Романовича Вильсона и Евстафия Павловича Сарандинаки. Вообще-то грек Сарандинаки был не Евстафий, а Стамати, но, поступив волонтером на русскую службу, принял русское подданство и русское имя.
— Федор Федорович, — доложил Сарандинаки, — адмирал Мордвинов требуют вас с докладом о походе и выражают неудовольствие.
— Спасибо, Евстафий Павлович, передайте, что буду в штабе в два часа понолудни, а сейчас мы с Романом Романовичем займемся делами. Поход предстоит в Средиземное море. Будем с османами вместе французов бить. Так что готовьтесь.
Доклад начальника порта, обстоятельный и подробный, не содержал неожиданностей. Он знал службу и, оставаясь за командующего, все делал в срок. Благодарный Ушакову за доверие, он никогда его не подводил. Да и чин контр-адмирала Роман Романович получил но настоятельной просьбе Ушакова, когда тот был но представлению Потемкина назначен старшим членом Черноморского адмиралтейского правления и командующим корабельным флотом Черного моря. Тогда Ушаков немногим более года был свободен от мелочной и надоедливой опеки Адмиралтейств-коллегии и много сделал для процветания Севастополя. Это было самое счастливое для него и для Черноморского флота время.
Прервав доклад, Ушаков с легким смешком сказал:
— Посмотри, Роман Романыч, что мы тут понастроили. Всякий раз, как прихожу из похода, не перестаю радоваться.
— Да, Федор Федорович, сделано много.
Они оба подошли к иллюминатору. Перед ними открылся порт. Там для каждого корабля была построена своя пристань, возведены магазины{32}, в которых хранились артиллерия, запасные якоря, такелаж{33}, рангоут и все припасы для похода. Против каждой пристани морские служители построили белокаменные казармы, крытые красной черепицей, на крутом берегу Южной бухты, в самом здоровом месте, вырос большой, в два этажа, госпиталь. На берегах Южной и Корабельной бухт поднялись мастерские, склады, обширное Адмиралтейство с доком — для килевания{34} линейных кораблей.
— А помните, Федор Федорович, сколько пришлось потратить сил, чтобы уговорить городских купцов дать деньги на устройство сада для народного гулянья?
— Да, вот она, эта лесистая балка, сейчас видна. Какие там новые постройки делаются?
— Сейчас там библиотеку открыли, эту балку сейчас все Ушаковой зовут.
— Вот это зря! — И Ушаков постарался перевести разговор на другую тему.
Но, как бы он ни скромничал, дело говорило само за себя. Им было улучшено санитарное состояние города, до этого часто страдавшего от заносимых из турецких портов эпидемий холеры, а то и чумы, наведен порядок в питании морских служителей, пресечено казнокрадство в порту. Деревянный театр, построенный наспех к приезду Екатерины II, Ушаков перестроил и помог создать актерскую труппу, чтобы развлечь моряков и их семьи, организовал охотничьи экспедиции в степную часть Крыма. При нем была начата постройка здания Морского собрания и библиотеки. Для детей офицеров, военных чиновников и рабочего люда открылись две школы.
— И ведь все, Федор Федорович, сделано своими руками, силами морских служителей и солдат. Это они за скромную добавочную плату построили офицерские дома и казенные здания.
— Да, тогда же и дом командующего флотом был построен, из которого адмирал Мордвинов себе дворец сделал. Кстати, как он, получил ответ из Петербурга?
— Получить-то получил, но ничего не изменилось. Попеняли ему за дворец, и все.
В Севастополе на жалованье Ушаков построил дом довольно скромных размеров, большею частью пустовавший. Он не мог спокойно смотреть, как тратились Мордвиновым казенные деньги.
Пока был жив Григорий Александрович Потемкин, Ушаков служил спокойно. Именно на эти годы пришлись блистательные победы русского флота над турецким у Керчи, при Хаджибее, у Тендры, при Калиакрии, у Анатолийских берегов{35}, утвердившие его господствующее положение на Черном море.
После смерти светлейшего все изменилось. При дворе набрал силу последний фаворит Екатерины Платон Зубов{36}