Она передернула плечами.
– Сама не знаю, – но он почуял фальшь, и от этого его миссия показалась еще труднее.
– Просто ты ко мне привыкла. Вот и все.
– Больше тебе ничего не приходит в голову?
– Нет. Послушай… нам было хорошо вместе – пару лет. Очень хорошо. А потом… что-то случилось. Поэтому мы поступили так, как представлялось единственно правильным.
Взгляд молодой женщины жег ему спину.
– Конечно. Единственно правильным. Ты хотел мне что-то сказать?
– Мы разошлись. Наш брак провалился. Но, слава Богу, мы не питаем горьких чувств друг к другу. Все к лучшему.
К лучшему!… Женщина продолжала хранить молчание. В окно, противно жужжа, билась муха.
– Но так не может длиться вечно, – гнул свою линию Стивен. – Быть одновременно свободным и связанным по рукам и по ногам, точно стреноженная лошадь… Неужели тебе никогда не хотелось стать по-настоящему свободной? Закрыть эту главу? Мы могли бы по-прежнему оставаться друзьями, даже большими, чем сейчас. Должно быть, тебе самой надоело…
– Должна ли я понимать это так, что тебе надоело? – осведомилась она.
– В последнее время я много думал…
Женщина добавила в свою чашку молока, но не стала пить.
– Стивен, кто она?
Он обернулся. Их взгляды встретились. В его глазах отразилось крайнее замешательство.
– Ты ее не знаешь.
– Кто-то, с кем ты познакомился в Манчестере?
– Да.
– Почему ты считаешь, что это надолго?
– Я чувствую.
– Разве ты не чувствовал то же самое, когда женился на мне?
– Я был слишком молод. Мне очень жаль, Вирджиния.
– Мне тоже очень жаль.
– В любом случае, лучше довести дело до конца. Покончить с тем двусмысленным положением, в котором мы оказались.
– Она обо мне знает?
– Нет еще.
– Думаешь, она решится выйти замуж за разведенного?
– Да.
– Это несмываемое пятно – и на твоей репутации, и на моей. "Ах, она разведена!" – и все отворачиваются. Никому нет дела до того, кто прав, а кто виноват.
Он начал мерить шагами комнату.
– Нет смысла притворяться перед тобой. Ты знаешь, я не ангел. Но со мной никогда не было ничего подобного. Я знал только два серьезных увлечения – тобой и вот сейчас.
– Благодарю, – сухо произнесла она. - Я счастлива, что ты включил меня в почетный список.
Он закусил губу.
– Надеюсь, ты поможешь мне. От этого слишком многое зависит. В сущности, все на свете.
– Я не уверена. Мне нужно хорошенько подумать.
Он начал с жаром объяснять ей ситуацию, но она вскоре перебила его.
– Я должна с ней познакомиться. Как ее зовут?
– Это невозможно.
– Почему? Ты что, меня стыдишься?
– Нет. Неужели ты не понимаешь – для нее это не имеет значения!
– Имеет, и очень большое!
Стивен встревожился.
– Разве я не имею права начать…
– Пожалуй, мне понадобится несколько месяцев, чтобы принять решение. Ничего ей не сделается, если придется повременить.
– Мне очень не хочется этого говорить, – произнес Стивен, – но я все-таки скажу: наши отношения не зависят от каких бы то ни было юридических закавык.
В ее глазах мелькнуло любопытство.
– Ты всегда был уверен в своих женщинах, не так ли?
– Особенно в тех, которые для меня ничего не значили.
Она состроила гримасу.
– Спасибо.
– Я не имел в виду тебя, Вирджиния. Только всех прочих.
– Вот не думала, что вхожу в их число.
– Ты и не входишь. Я сто раз говорил…
– А эта? Она тоже не такая, как все? Ты уверен, что сможешь удовлетвориться ею одной?
– Я это знаю.
– Она сильно влюблена в тебя?
Он усмехнулся.
– Как прикажешь отвечать на такой вопрос?
– Если да, то мне ее жаль. Бедняжка, ее ждет тяжкое разочарование.
Вирджиния встала. Стивен подошел и обнял ее за плечи.
– Ты так много выстрадала из-за меня?
Она передернула плечами, чтобы высвободиться, и отошла в сторону.
– Оставь меня в покое.
– Вирджиния, ты несправедлива. Зачем ты нарочно все усложняешь? Я никогда не был с тобой жесток. Мы всегда играли на равных. Что толку притворяться?
– Говорю тебе, мне ее жаль. Она в худшем положении, чем я, потому что не может рассчитывать даже на сохранение своего доброго имени.
– То есть, ты отказываешься предоставить мне свободу?
– Что я от этого буду иметь?
– Может быть, ты захочешь снова выйти замуж.
– Не захочу.
Он уставился на нее – с растущим разочарованием и злостью. Но все-таки сделал еще одну попытку.
– К сожалению, я не могу рассказать тебе всего – возможно, тогда ты поняла бы… Нет, не могу. Знаю, я давно задолжал тебе этот визит. Мне хочется поступить по справедливости с вами обеими…
Она взглянула ему прямо в лицо.
– Она очень красива?
– Ох! – с отчаянием в голосе воскликнул он. – Какое это имеет значение? Я был круглым идиотом, рассчитывая добиться толку от женщины! Я ухожу.
Она не стала звать горничную, а сама проводила его до двери.
– Приеду через неделю, – сказал он. – Может быть, тогда мы сумеем договориться. У тебя будет время подумать.
– Нет! – вырвалось у нее. – Не приезжай, пожалуйста!
– Почему?
Она избегала встретиться с ним взглядом.
– Просто не хочу. Но обещаю подумать. Я… напишу тебе. У тебя тот же адрес?
– Да.
– Вот и отлично. До свидания, Стивен.
Он пожал ей руку.
– До свидания, Вирджиния. Я очень надеюсь, что ты передумаешь.
Он вышел на улицу; за ним громко захлопнулась дверь. Стивеном овладело желание вернуться и попробовать переубедить ее. Но он знал – из этого ничего не получится. Во всяком случае, сегодня.
Глава XVII
Лето подходило к концу. Знойное, засушливое – оно вполне устраивало обитателей укрывшегося в тени деревьев особняка на Гроув. Зато жара была немилосердна к тысячам остальных смертных, особенно работавших на берегах Эруэлла и Эрка – эти речки служили населению естественной канализацией, источая смрад до небес, покрываясь зеленоватой слизью и бурой пеной.
Кроме жары, просвещенные умы интересовались разрешением и других проблем; в частности, их интересовал ирландский вопрос, бунты финиев, раскол в парламенте и кто из двоих – мистер Дизраэли, прославившийся в связи с войной в Абиссинии, или мистер Гладстон, проявивший желание найти общий язык с ирландской церковью, – займет почетное место на скамье министров.
Тем летом был заложен первый камень в основание фундамента нового Таун-Холла, призванного превзойти роскошью все остальные концертные залы, а женщины из уст в уста передавали друг другу новость: шляпки станут меньше, а кринолины выйдут из моды. Прогромыхал скандал, связанный с новым, завезенным из Парижа, танцем под названием "канкан" – о нем говорили, что это верх непристойности. Владелец Ланкаширского "Стинго" рискнул его поставить – на премьеру явилась толпа бездельников из числа золотой молодежи, тех, что вечно толкутся группами на Роуд-Стейшн с единственной целью поглазеть на щиколотки дам, спускающихся по лестнице. Но об этом пронюхали – не без помощи добрых людей – в Городском Совете, и представление было запрещено сразу же после премьеры.
Дядя Прайди послал свой труд в лондонское издательство, а через семь недель получил ответ: его благодарили за любезно предложенную их вниманию рукопись, но, к сожалению, ведущие специалисты в этой области не поддерживают его теорию.
Два письма от Стивена. Одно ждало возвращения Корделии из Саутпорта, а другое пришло еще через неделю.
После множества неудачных попыток и кипы изорванных листов бумаги она в конце концов отправила ответ, который сама нашла совершенно неудовлетворительным.
"Стивен! Дорогой мой Стивен!
Прошу тебя больше не писать: это очень рискованно, потому что письмо может попасть не в те руки. Умоляю тебя больше этого не делать. Большое спасибо за все теплые слова. Думаю о тебе – и чувствую себя такой беспомощной и в то же время такой сильной! Я черпаю силу в твоей и моей любви и не могу думать ни о чем другом, кроме часов, проведенных с тобой.
Вчера вечером мистер Слейни-Смит предложил устроить своими силами спиритический сеанс – посмотреть, что из этого получится. Разумеется, его не поддержали, зато это напомнило мне наши первые встречи. Они предстали передо мной так ярко, что я весь вечер не находила себе места.
И все-таки будет лучше, если мы какое-то время не будем видеться. Давай немного подождем – ради нас самих и всех, кого это касается. Я две недели провела в Саутпорте и снова собираюсь туда: чем больше расстояние между нами и чем меньше вокруг напоминающих о тебе предметов, тем легче перенести разлуку.
Свадьба Эсси назначена на двадцать четвертое число следующего месяца. Я подумала, может быть, тебе интересно.
Твоя Делия."
На открытии нового сезона в Атенеуме Брук читал свои стихи. "Сити Ньюз" отозвалась о них как о проникнутых духом романтизма и отмеченных подлинным лиризмом, напоминающим Херрика. Одно стихотворение называлось "К Терпению", а остальные – "Твоя серебряная туфелька", "Пой только для меня" и "Елена". Слушая, как он читает их, дивясь его уверенности, в немалой степени подогретой бокалом виски, Корделия испытывала легкую растерянность. В этих стихах проявились кое-какие противоречия в натуре Брука. Она не могла это как следует определить, но у нее было стойкое ощущение, будто, сколько бы она ни старалась, ей никогда не добиться того, чтобы этот брак полностью отвечал его потребностям и помогал Бруку избавиться от комплекса неполноценности. Да и сам Брук не очень-то проявлял по отношению к ней романтические порывы, очевидно, приберегая их для поэзии. Стивен – вот настоящий романтик! Ей просто не повезло.
– Делия, – обратилась к сестре Эстер. – Мы не знаем, как быть с приглашением мистера Фергюсона на свадьбу. С одной стороны, он дольше меня знает Хью, и, вроде бы, этого требует элементарная вежливость; а с другой – ни для кого не секрет, что он не очень-то любит общаться с членами нашей семьи, за исключением тебя – по общему мнению, ты давно уже стала его любимицей. Но ты – жена Брука, а мы – так, бедные родственники. Как ты считаешь?