Если записать в две колонки положительные и отрицательные качества данного человека, учитывая исключительно Катино мнение, вопросов не останется:
Оценив уровень своей невезучести, Катя хотела повернуть обратно, однако замешкалась: уговорить Соловья задержаться еще на денек не было никакой возможности, а оказаться в таком деле без помощника означало завалить вообще все.
Заминки хватило, чтобы Головин успел задать вопрос:
– Калинина! Это ты? Собственной персоной?
– Нет, мой дух. Чужой персоной.
– Я в привидения не верю. Чего пришла?
– Да так… ничего.
– Врешь, Калинина. У тебя прямо иероглифы на лице.
– Какие еще иероглифы?
– Японские. – Головин соскочил с бревна, вразвалку подошел к Кате, приблизил загорелое лицо к самому ее носу. Она хотела отшатнуться, но поймала его взгляд – как ни странно, совершенно не ехидный – и осталась стоять на прежнем месте. – Вот, написано: Никифор, ты мне нужен по очень важному делу!
– Ты что, мысли читаешь? – неожиданно для себя самой выпалила Катя. По всем признакам ей следовало бы прервать разговор и дуть домой. Но люди далеко не всегда поступают правильно и логично.
Кстати, а кто заранее знает, что правильно, а что – ошибка? Сколько раз предполагаемая нелогичность оборачивалась успехом? И наоборот. Не зря придумали пословицу «цыплят по осени считают…»
– Я похож на экстрасенса? Говорю же: у тебя иероглифы… Вот тут.
Ник поднял руку, дотронулся пальцем до Катиной щеки. Не так, как трогают горячий утюг. Это было неожиданно и совсем не противно. Добавив данный факт в колонку с плюсами, Катя решила, что плюсов достаточно, чтобы посвятить Ника в свои планы. На безрыбье и рак рыба…
Еще одна пословица. Льются как из рога изобилия. Близость запретной зоны, что ли, сказывается?
– Ладно, пусть иероглифы. Ты отгадал. У меня и правда важное дело.
– Калинина, ты меня интригуешь.
– Сейчас заинтригую еще больше, – сказала Катя, подтягиваясь, чтобы усесться на бревно. Оно оказалось горячим, и она зашипела от боли.
– Калинина, ты что шипишь, как глазунья на сковородке?
– Почему глазунья? Я что, яичница?
– У тебя глаза выпучились.
– Не умничай, Головин. Сними свои шорты, разумеется не сейчас, и попробуй сюда сесть. Вот тогда я на твои глаза погляжу.
– Не пойму я тебя! – Ник хитро прищурился. – То предлагаешь, чтобы я разделся и прижарил… свою нижнюю часть… в твое отсутствие. И это правильно, учитывая детали эксперимента. То говоришь «тогда погляжу». Одновременно, Калинина, это все не получится. Определись, что для тебя важнее, а я подстроюсь.
Катя засмеялась. Затем быстро приняла серьезный вид: задуманное требовало серьезности.
– Давай ближе к делу, а?
– Так я же не против.
– У нас тут один человек отдыхает. Приезжий. Он ученый – физик.
– Ага, физик.
Интонация этого «ага» была крайне подозрительной.
– Что «ага»? – насторожилась Катя.
– Да так. Ничего…
И все-таки в ответе Головина послышался некий намек. Но на что именно? Может, он о чем-то догадывается? Например, о том, откуда гость. Или даже о том, откуда вообще все калининские гости. Баба Марфа, когда молоко наливала, говорила точно с такой же интонацией.
«Глупости. Откуда им знать?» – остановила свое воображение Катя и продолжила:
– Так вот. Недострой на пляже знаешь? У которого хозяина искали и не нашли? Бетонный дом?
– Еще бы.
– Есть возможность его разрушить. Полностью. Превратить в крошки и пыль.
Брови Ника полезли вверх.
– Как? Взорвать, что ли? Чем? Нас в полицию заберут.
– Ой, Головин, никто никого не заберет. И взрывать ничего не надо. Этот дядька применит особый способ… резонансный… В общем, какая тебе разница. Зато пляж будет наш. Все только спасибо скажут.
– Ну да, догонят и как скажут! – Никифор поймал Катин взгляд и спросил – спокойно, по-деловому: – А с мусором и пылью что потом делать?
– Да ничего! Этот недостроенный дом всем ромашкинцам надоел. Только взрослые смотрят и мечтают, чтобы он как-нибудь сам упал. Им ведь тоже охота позагорать на берегу речки. Вот увидишь, как только мы этот дом разрушим, они остатки быстренько уберут. С радостью.
– Ладно, почти убедила. Говори, что от меня требуется.
– Туда идут две дороги. Надо, чтобы ни по одной никто не прошел, а то сам понимаешь.
– Понимаю. Когда?
– Завтра утром. Еще до того, как коров погонят на пастбище. Как раз успеем. Проснешься?
– А ты-то сама? Ладно, если будешь дрыхнуть, я тебя разбужу.
– Не зазнавайся, Головин. Это я тебя разбужу. Ну все! Завтра встречаемся на опушке. Пока.
Катя развернулась и быстро пошла домой. Ей не терпелось поскорее осуществить задуманное. В то же время будущее изрядно пугало.
Вполне нормальная реакция. Это на словах все звучало прекрасно – «применить резонансный метод». Научно! Но все ученые – люди и могут заблуждаться. Или играть словами. Спросите, как это? Очень просто. Откроют, например, что-нибудь новенькое. Пока разбираются, что к чему, пока эксперименты ставят, открытие обрастает названиями. И если настоящего понимания так и не появилось, произносится какое-нибудь заковыристое слово (термин – научно выражаясь), и вроде бы всем все ясно. Хотите проверить? Подойдите к учителю физики и спросите, что такое ток. Да-да! Тот самый банальный ток, который изучают на уроках, который течет по проводам почти во всем, что напридумывало за последний век человечество. В ответ вы обязательно услышите о движении электронов, о разности потенциалов. Вот тут-то и наступает момент истины! Наморщив лоб, полюбопытствуйте, а что же такое сам электрон. Ох-х! Тогда и про дуализм услышите, и еще про что-нибудь. Термины есть, знания относительные, зато ток используется вовсю.
Но вернемся к Кате. Шагая по пыльной дороге, обходя коровьи и конские «мины», она пыталась предугадать, что произойдет, если безобидно звучащий соловьиный «резонанс» в нашем несказочном мире вдруг поведет себя нестандартно. Что если в Ромашкино рухнут и другие здания? Школа, например. Только не надо кричать «ах, если бы!». Не забывайте, Катя Калинина – отличница!
– Соловей! – позвала она, едва войдя в гостевую комнату.
Разбойник нетерпеливо отмахнулся. Он как раз завершал очередной опус:
– … и будут черные руины на обезжизненной Земле! Почему черные? И будут мрачные… Нет, все-таки черные. Мрак – дело поправимое. А космическая чернота – дрянь полная. «Обезжизненной»… М-м-м-м… Э-э-э-э… Расплывчато. Не бьет в точку.
– И очень похоже на «обезжиренной», – съехидничала Катя.
– Во!
И лягут черные руины
На окровавленной Земле!
Достаточно сильно сказано, юная дева?
– Убойно! Это ты о чем? – с подозрением спросила Катя.
Уж слишком ее опасения совпадали со стихами.
– Стих придумал. Буду им богатырей пугать.
– И все?
– А на что еще годен этот стих?
– Во-первых, сколько раз тебе повторять: не стих, а сти-хо-тво-рение. Соловей, это же поэтическая азбука!
Когда разговор шел о стихосложении, вся смысловая начинка, все эти «черные руины» и «обезжизненные Земли» мгновенно уходили на задний план. Все-таки Катя очень любила коровье молоко!
– Стих – это единица ритмически организованной речи, строка в стихотворении. А стихотворение – стихотворное, то есть состоящее из стихов, творение. Произведение! Ну, понял наконец?
– Ага! – кивнул Разбойник. Его мозги все еще плавали в поэтическом сиропе. – Так как тебе мой СТИХ?!
– Р-р-р, – зарычала Катя. Потом, всмотревшись в подернутые дымкой глаза, поняла, что пока она не выскажет свое мнение, говорить о деле с Соловьем бесполезно. – Гениально! Ты – лучший! Ты – супер! Ты – самый великий поэт всех времен и народов! Пушкин отдыхает. Лермонтов громко рыдает в чужую жилетку. Шекспир, Байрон, Данте, Маяковский и иже с ними – просто дети по сравнению с тобой. Ты удовлетворен?
Соловей умудрился покраснеть!
Воистину, лесть – великая сила. Она может пробить насквозь и разум, и здравый смысл даже самого обычного, умеющего находить рифму и выстраивать ритм, дядьки. Посудите сами, разве легко после таких дифирамбов сказать себе великому: «Ну нет, это не про меня!»
– Катюша, с чем пожаловала? – Мозги Соловья почти сфокусировались на насущном, почти выгребли из розового тумана и обрели твердь.
– Скажи, ты когда-нибудь применял свой свист в разрушительных целях в нашем, несказочном мире?
– На ваш мир у меня нет лицензии.
– А не получится ли так, что кроме бетонного недостроя рухнет что-нибудь еще?
– Не исключено. Я, если в раж вхожу, плохо себя контролирую.
– В смысле?..
– Остановиться тяжело. Это вы говорите «свист», но на самом деле у меня песня! Какие обертоны! Какая громкость! Попробуй какого-нибудь тенора оборвать на самой высокой ноте. Думаешь, он спасибо скажет? Вот и со мной та же самая история. Я хоть и разбойник, но не попугай какой-нибудь, не павлин безголосый. Я со-ло-вей! Думаешь, люди именами просто так разбрасываются?
– Как раз не думаю. Может, стоит попробовать заранее? С минимальным воздействием. На чем-нибудь крошечном. Без разрушения. Просто свистнешь коротенечко, и мы понаблюдаем, произойдет что-нибудь опасное или не произойдет.
– Запросто.
– А где?
– В коровнике. Подойдет для эксперимента?
– Вполне, – согласилась Катя. А что оставалось делать? Не в доме же свистеть. – Я согласна. Только давай по-честному. Если скажу стоп, значит стоп. Незамедлительно!
– Это ты с разбойником решила честный договор заключить, да? – ухмыльнулся Соловей, но, увидев выражение Катиного лица, пошел на попятную. – Ну, не дуйся, радость моя. Лопнешь. Конечно, все по-честному.
– Тогда идем. «Не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня», – процитировала Катя.