Юрка Ефремов давно привык жить на два фронта. С одной стороны — липкий, душный мир «халтуры». Свадьбы, банкеты, юбилеи завотделом. Осточертевшие мелодии. Потные, пьяные рожи гостей, лезущих на сцену с заказами, а иногда и с кулаками. Дым коромыслом, разлитый алкоголь, частенько драка под занавес. Но — деньги. Живые, хрустящие рубли, которые позволяли не думать о том, где взять на новые струны или на бутылку кефира с утра.
С другой стороны — была отдушина. Подвал ДК «Серп и Молот». Их неофициальный клуб, пристанище таких же, как он, бунтующих романтиков с гитарами наперевес. Прокуренное помещение, пахнущее сыростью и паяльной канифолью. Самопальные, ревущие от натуги усилители, собранные из ворованных радиодеталей. Динамики, хрипящие и плюющиеся звуком. И сквозь весь этот технический ад — музыка. Настоящая. Битлы, Роллинги, Криденс. Рок-н-ролл, от которого перехватывало дыхание и кружилась голова. Иллюзия свободы.
Только вот иллюзия эта тускнела с каждым месяцем. Юрка все реже заглядывал в подвал. Какой толк тусоваться среди этих романтиков-неудачников, чей главный гонорар — портвейн «три топора»? К тому же, он чувствовал их косые взгляды, их невысказанное презрение: «Продался Мамоне, лабух кабацкий». Да и сам он все чаще ловил себя на мысли, что эта подвальная самодеятельность — тот же тупик, только вид сбоку. Скоро он совсем перестанет сюда ходить.
Но в тот день позвонил Саша Горбунов, администратор ДК. Сказал — зайди, тут с тобой познакомиться хотят. Некто Миша Ким. На вопрос «Зачем?» — Саша неопределенно хмыкнул: «Музыкантов ищет. Серьезный парень вроде. Сам увидишь».
Юрка пришел без особого энтузиазма. И увидел его. Ким. Парень лет двадцати с небольшим, с нездешней, чуть азиатской внешностью. Держался спокойно, даже слишком спокойно для их суетливой тусовки. Двигался с едва заметной осторожностью, будто прислушивался к своему телу — последствие какой-то серьезной травмы. Но главное — взгляд. Тяжелый, цепкий, проникающий. От такого взгляда хотелось или спрятаться, или съязвить.
— Я собираю группу, — сказал он без предисловий, когда они отошли покурить в угол сцены, заваленный старыми декорациями и пыльными барабанами. — Не для танцулек. Для серьезной работы. С нормальной аппаратурой, базой. И с деньгами.
— А я причем? — хмыкнул Юрка, пуская дым кольцами. — Моя «серьезная» работа по кабакам лабать.
Ким не улыбнулся. Просто смотрел. Этот взгляд напрягал.
— Ты играешь «Битлов»? — спросил он вдруг
— Смотря, кому и зачем, — осторожно ответил Юрка.
— Мне, — просто сказал Ким. — И затем, что я набираю музыкантов, которые действительно въезжают в эту музыку, а не просто тренькают на танцульках. Мне сказали, что ты один из лучших басистов на районе.
Юрка криво усмехнулся, пытаясь скрыть внезапную гордость.
— Конкуренция невелика, сам понимаешь, — криво усмехнулся он.
— Достаточная, — пожал плечами Ким. — Вопрос в другом. Ты хочешь и дальше по свадьбам специализироваться или попробуешь что-то настоящее?
Это было сказано без нажима, но попало точно в цель. В самое больное место. Смесь злости на этого спокойного наглеца, стыда за свою халтурную жизнь и внезапной, дурацкой надежды обожгла Юрку изнутри.
— А ты сам-то кто такой? Новый Эдди Рознер? — съязвил он, вспомнив знаменитого джазмена. На чем играешь?
— Я не музыкант, — спокойно отвечал Ким. — Я организатор. У меня есть возможность достать аппарат, инструменты. Настоящие, фирмовые! Найти площадки для выступлений. И у меня есть идеи насчет репертуара. Такого, который здесь еще не играли. Где твою группу можно послушать? В деле.
Аппарат… Не самопал, не переделанный «Регент»! Инструменты… Эти слова подействовали на Юрку как заклинание. А «репертуар, который не играли»? Что он имеет в виду? Блефует? Или?..
— Ну так что? — Ким смотрел выжидающе.
— Послезавтра свадьбу играем, — буркнул Юрка, сам удивляясь своей поспешности. Приходи. Послушаешь наш «настоящий» звук.
— Хорошо, — кивнул Ким. — Телефон оставь. Созвонимся.
Ансамбль Юрки… Громко сказано. Так, сборище битых жизнью музыкантов, которых он набрал по кабакам и танцплощадкам. Четыре человека. Сам Юрка — бас-гитара. Витька Петров — вокал и ритм-гитара. Вадик Зайцев — клавиши. Лешка Пузырев — барабаны.
Витька Петров… Лет десять назад он был местной звездой. Король танцплощадки ДК. Пел твисты и шейки, копировал Магомаева и заграничных звезд, чьи песни он снимал с заезженных пленок на своем «Яузе-5». Английские слова записывал русскими буквами в тетрадочку, заучивал, как молитву, не понимая и половины смысла. Но публика верила. Девчонки вешались на шею. Одна самая настырная и доверчивая женила-таки на себе. Семья, дети, работа настройщиком на заводе «Калибр»… А слава прошла. Появились бит-клубы, новые герои. Репертуар Петрова стал смешон. Его попросили из ДК. Остались только свадьбы и банкеты, где он пел с выражением оскорбленного гения на лице. Ему было за тридцать, но он все еще верил, что его час придет.
Вадик Зайцев — студент Гнесинки, пианист. В их «ансамбле» играл исключительно ради денег. Но халтура эта доставляла ему какое-то свое, тихое, извращенное удовольствие. Он с непроницаемой улыбкой наблюдал за пьяными танцами, за потугами Петрова изображать Элвиса, за Юркиными гитарными запилами. Сам играл безукоризненно, чисто, но без души. На советы не напрашивался, но если спрашивали — мог разложить любую гармонию. Почти не пил — берег руки и репутацию в училище. Тихий циник.
Лешка Пузырев — барабанщик. Учился там же, где и Зайцев, на ударных. Тусовался в рок-клубах, считал себя авангардистом. Их свадебную халтуру презирал всеми фибрами души, но играл — тоже ради денег. Играл зло, отрывисто, часто сбиваясь с простого ритма, но иногда выдавал такие брейки, что Юрка только присвистывал. Ненадежный, но способный.
Вот такая компания. Оркестр разбитых надежд. И этому Киму он собрался их показывать. Ну-ну. Посмотрим, что из этого выйдет.
Юрка Ефремов вынырнул из тяжелого, липкого небытия. Наглое солнце било сквозь щель в грязной шторе прямо по глазам. Голова — чугунный котелок, набитый ватой. Во рту — словно кошки нагадили. А правое ухо… оно жило своей отдельной, мучительной жизнью — горело, пульсировало и ныло так, будто его всю ночь жевали.
Бутылка с водой, его верная подруга, предательски исчезла. Пришлось тащиться в ванную на ватных подгибающихся ногах. По дороге он увидел — собственные брюки, вывернутые наизнанку и покрытые засохшей грязью. Рядом — пиджак, не лучше. «Хорошо погуляли», — мелькнула тоскливая мысль.
Зеркало ждало его, как строгий судья, но Юра малодушно отвернулся, сначала припав к крану, как верблюд, достигший оазиса, а потом подставил голову под холодную струю.
Когда он наконец решился взглянуть на свое отражение, оттуда глянула карикатура из журнала «Крокодил»: опухшее лицо с помятым выражением вечного удивления и ухо — пунцовое, как у нашкодившего пионера. Память услужливо показывала белый шум там, где должны были быть вчерашние события. Сюжет обрывался где-то на выходе из ресторана, дальше — тьма и радиопомехи. В этот момент в коридоре зазвонил телефон. Резко, требовательно, как милицейская трель. Юрка поморщился.
— Алё, — прохрипел он в трубку.
— Восстал из мертвых? — голос Виктора звучал подозрительно бодро.
— Как я домой-то попал?
— А драку помнишь?
— Драку? — в голове что-то шевельнулось, как сонная рыба в мутной воде.
— Тебе пару раз прилетело. А потом ты так заорал, что они разбежались, как тараканы. Я тебя домой привез — ты базлал всю дорогу что-то про музыку будущего.
— Мать честная…
— И да, сегодня свадьба. В шесть заеду за аппаратом.
— Какая еще… — Юра похолодел. — Сегодня⁈
— Просыпайся давай. Обед уже скоро.
Трубка коротко пискнула. Юрка со стоном поплелся на кухню. Открыл холодильник и замер. На верхней полке сиротливо лежала его кепка. Зачем он ее туда сунул? Но думать об этом было некогда, потому что рядом, на полочке дверцы, обнаружилось настоящее сокровище — бутылка пива «Мартовское».
Ванна стала его спасением. Два часа он отмокал в горячей воде, попивая пиво, выуживая из организма зеленых чертей похмелья. Вода остывала, он подливал горячую, и так — пока мир не перестал качаться. Всё это время он пытался вспомнить вчерашние похождения и под конец, что-то стало вырисовываться. Обрывки воскресенья начали всплывать в памяти, как пузыри из болота.…
…Сперва была репетиция. Ну, это понятно. Разучивали Высоцкого — его все время спрашивали на вечеринках. Петров пытался петь «Сыновья уходят в бой». Получалось фальшиво, без нерва. Но кого это волнует?
«Пипл схавает!» — ляпнул тогда Лешка Пузырев, и все заржали.
…В памяти всплыли десять бутылок «Мартовского» пива, выставленных на стол после репетиции. Они сидели, попивали пиво прямо из бутылок и вяло переговариваясь о чем-то несущественном. Зайцев и Пузырев ушли, он остался с Петровым. Затем допили полбутылки коньяка, заполировав им пиво и вот с этого момента память начала барахлить. О чем они говорили? Кажется, о музыке…
«Хорошее пиво… Я аж забалдел малость», — всплыли в голове собственные слова.
…Теперь он припоминал кафе «Причал». Как они туда попали? Кажется, это была его идея. Да, точно! Он предложил Петрову — тот, как всегда, ломался, говорил про отсутствие денег. «Я угощаю», — вспомнил Юрка свои слова и горько усмехнулся. Действительно угостил, так угостил…
Картинки начали проявляться отчетливее, как фотографии в проявителе. Столик у прохода на кухню, куда посадил их знакомый официант. Запах прогорклого масла. Бутылка водки. «Мясное ассорти» и курица «по-министерски». Первый тост. Второй. Они пили, не чокаясь, будто на поминках собственного творчества.
…И девушки! Две молоденькие девчонки с ярко накрашенными губами и огромными глазами. Как их звали? Оля и Наташа? Или Света и Таня? Юрка помнил, как подошел к ним, улыбаясь своей фирменной улыбкой человека, знакомого со всеми знаменитостями. Помнил, как представлял Петрова: «Это мой товарищ, он тоже музыкант».