Перебирая в уме Мишкиных знакомых из спортивного мира, я зацепился за одну фамилию: Стасик Князев. Футболист. Играл в команде мастеров «Динамо». Из тех самых «героев спорта», про которых сочиняли песенки Пахмутова с Добронравовым: «Нам победа, как воздух, нужна…». Он тоже был родом с Дальнего востока, кажется с Хабаровска — на этой почве они с Мишей и сошлись. Не то, чтобы дружили, но периодически пересекались в общих компаниях. Стасик побеждал не только на зеленом газоне, но и на ниве теневой экономики. Мишка знал, что этот кумир болельщиков проворачивает серьезные дела. Не просто спекулирует чеками, а работает по-крупному. Вот он-то мне и нужен.
Телефон отыскался в старой записной книжке Миши. Стасик моему звонку откровенно удивился. Еще бы — звонит парень, который полгода назад чуть коньки не отбросил. Но от встречи не отказался. Любопытство или предчувствие выгодной сделки? Скоро узнаем.
Стасик Князев, футбольный кумир и подпольный коммерсант, обитал на Кутузовском. Не в цековских домах, конечно, — рангом не вышел, — но и не в хрущевских голубятнях. Крепкий сталинский дом для номенклатуры второго эшелона, генералитета средней руки и заслуженных мастеров спорта — витрина советского благополучия для тех, кто умел правильно бить по мячу или вовремя поднять руку на собрании. Серый, скучный фасад, но внутри — высокие потолки, просторные комнаты, паркет «елочкой». Почти Европа, если не выглядывать в окно.
…Я застрял у светофора. На той стороне, у дверей булочной, из-за куска хлеба ругались местные собаки — вечная метафора борьбы за место под солнцем. Из гастронома, как язык, высовывался хвост очереди — значит, «выбросили» что-то дефицитное, венгерских кур или майонез в стеклянных банках. А зеленый свет все не загорался. От нечего делать, я разглядывал текущий мимо транспорт: полуторки с деревянными бортами, груженные гравием самосвалы, пузатые «Победы» и волнующие сердца обывателей «Волги» ГАЗ-21 с зеленым огоньком такси. Ползли, отчаянно звеня и искря штангами, сине-желтые троллейбусы ЗиУ-5, похожие на гигантских улиток. Пронесся, обдав презрением, лаково-черный начальственный «ЗИМ» с плотно задернутыми розовыми шторками — небожители спешили по своим делам.
Положение мое в этом времени было, мягко говоря, пикантным. В кармане — удостоверение инвалида первой группы, пункт «А» — полная нетрудоспособность. Пенсия — шестьдесят целковых, спасибо Родине. Блок в общаге на птичьих правах. И девять месяцев до переосвидетельствования во ВТЭК, где суровые тетки в белых халатах сдерут с меня эту липовую инвалидность как миленькую. И прощай пенсия, прощай общага. Какие девять месяцев! Раньше! Обязательно найдется какой-нибудь бдительный сосед или бывший спортивный товарищ, который шепнет куда следует: «А Ким-то наш, калека, по коридору рысью бегает!» Доброта душевная — страшная сила. Так что времени на раскрутку — максимум полгода. Крутись, Миша Ким, бывший инвалид и будущий миллионер.
Транспорт, пользуясь параличом светофора, пер сплошным потоком, нагло сигналя и отравляя воздух выхлопами. Наконец, из будки выскочил злой, как цепной пес, ОРУДовец в серой форме с сержантскими «тэшками» на погонах. Пронзительный свист, взмах полосатой палочкой — поток замер. Короткий жест жезлом в нашу сторону: «Шевелите копытами, граждане!»
И тут в небе громыхнуло. Не по-весеннему, а всерьез, по-летнему. Резкий порыв ветра швырнул в лицо пыль. Небо полыхнуло фиолетовым. Запахло озоном, и тяжелые раскаты грома покатились над Москвой, заставляя дребезжать стекла. На нос упала первая, тяжелая капля. Я рванул через проспект к дому Князева. Едва успел влететь под спасительный козырек подъезда, как небеса разверзлись. Ливень стеной, такой, что напротив не видно домов. По тротуарам понеслись мутные, бурлящие потоки. Москва умывалась.
Лифт — тоже роскошь по тем временам — донес меня до седьмого этажа. Звонок.
Стас встретил меня, как и положено человеку его круга, в спортивном костюме «Адидас» с тремя полосками. Не просто одежда — знак отличия, пропуск в касту избранных. Сам — крепкий, квадратный, скуластый. Подбородок выбрит до глянцевой синевы. Готовый к труду, обороне и валютным операциям.
— Кореец! — Рука у него была как лопата. Хватка — футбольная. — Явился, не запылился! Под дождь не попал?
Забавно, но по имени меня в этой спортивной тусовке почти никто не звал. Ким да Кореец. Хотя корейской крови во мне — кот наплакал, четвертинка. Прилипло — не отдерешь.
— Я тут краем уха слышал… говорили, всё, отборолся ты. Овощем заделался, — Стас с нескрываемым любопытством разглядывал меня. — А ты глянь-ка, живой и бодрый, как крыса на колбасном складе. Как так-то?
— Восстановился, — я улыбнулся, решив не обижаться на «крысу». — Но в большой спорт не вернусь.
— Правильно, — кивнул он с пониманием человека, знающего цену победам и травмам. — Здоровье дороже рекордов. Проходи, чего на пороге торчать.
Квартира Князева была обставлена с той нарочитой, слегка безвкусной роскошью, которая отличала советских «выездных». Югославская «стенка» полированного дерева — предел мечтаний инженера. Чешский хрусталь в серванте — для коньяка «Арарат». Гэдээровский гарнитур в спальне. Финский унитаз в туалете — невиданное чудо сантехники. Персидский ковер на полу — чтобы гости разувались. На видном месте — японский катушечник «Акай» и стопка импортных пластинок. На журнальном столике — массивные хрустальные пепельницы и глянцевые заграничные журналы типа «Штерна». Все кричало: «Я живу не так, как вы!»
— Будешь? — Стас махнул рукой в сторону бара, заставленного пестрыми бутылками — «Наполеон», «Джонни Уокер», «Камю». Трофеи с зарубежных полей.
— Погоди. Дело есть, Стас. Серьезное.
— О как! — он насмешливо поднял бровь. — Борец Ким стал деловым человеком? Ну, не томи, выкладывай свою бизнес-идею.
— Ансамбль хочу сделать. Музыкальный.
Стас присвистнул.
— Оба-на, с ковра — на сцену! Оригинально. А я тут при чем? На барабанах постучать?
— Аппаратура нужна. Фирмовая. Не самопал.
— И ты пришел ко мне? — он рассмеялся искренне. — Думаешь, я в ЦУМе гитарами торгую?
Но глаза уже смотрели внимательно, оценивающе. Он все понял. Просто ломался, как целка на комсомольском собрании. Старый трюк.
— Я подумал, ты можешь знать… людей, — я выдержал паузу. — Которые помогут… ну, скажем так, заработать средства.
Стасик помолчал, буравя меня взглядом. Взвешивал. Подстава? Провокация? Или парень действительно созрел? Потом молча встал, подошел к двери, повернул ключ в замке. Вернулся. Сел напротив.
— Не ожидал, Кореец. Честно. Тихоня был, правильный весь… Комсомолец, спортсмен… И на тебе.
— Обстоятельства изменились, — пожал я плечами. — Жить как-то надо. А на пенсию инвалидную особо не разгуляешься.
— Это точно, — хмыкнул он. — Ладно. Слушай сюда. Варианты есть. Но учти: если влетишь — я тебя не знаю, ты меня первый раз видишь. Моя хата с краю. Усек?
— Усек.
Он кивнул. Открыл бар, достал пузатую бутылку «Арарата» пять звездочек, два тяжелых хрустальных бокала. Плеснул щедро.
— Ну, за твой новый старт, — сказал он без тени иронии. — Чтоб фартило.
Выпили. Коньяк обжег нутро приятным теплом.
— Тряпки? — спросил Стас, закуривая «Мальборо». — Джинса, кримплен, мохер? Могу подогнать партию. Скинешь в два конца.
— Мелочь, — покачал я головой. — Не мой масштаб. Да и толкать шмотки… не умею и не хочу.
— Ишь ты! Масштаб ему подавай! — Стас искренне удивился. — Ты думаешь, тут на каждом углу миллионы валяются?
— Деньги нужны на дело. Серьезные. Тысяч десять, как минимум.
Стас потер подбородок, задумался. Видно было, что мой отказ от «тряпок» произвел на него впечатление.
— Если бы я тебя Кореец давно не знал и разговора бы не было. Ладно. Есть одна тема… Если не ссышь. Черная икра. Фирмачи берут — аж пищат.
— Икра? — удивился я. — В «Елисеевском» ее полно.
— Ха! В «Елисеевском»! — Стас фыркнул. — То, что там лежит, — это для советских трудящихся. А я говорю про элитную. Зернистую. Белужью. Высший сорт. Экспортный вариант. Крупная, серая, икринка к икринке. Жемчужная. Её производство не больше десяти процентов от всей икры осетровых. Такую даже в «Березке» редко встретишь, всю за бугор гонят. Вот за неё буржуи валюту не жмут.
Он подошел к холодильнику «ЗиЛ», открыл. Достал стеклянную баночку с синей этикеткой и надписью латиницей «Beluga Caviar».
— Вот такая. Сто двенадцать грамм. У немцев — сто марок. Или полтинник вечнозеленых президентов. Считай по черному курсу — это рублей двести пятьдесят. Понятное дело — больше половины посредники себе заберут, но всё равно — берешь у чурок банку по червонцу, отдаешь дойчам по сто… Или прямо у них и закажешь, что тебе нужно подогнать из аппаратуры… Чистая схема, почти без палева с валютой. Улавливаешь выгоду?
Я мысленно просчитал риски. Икра — не валюта, статья помягче. Это даже под спекуляцию трудно подвести. Натуральный обмен — икра–аппаратура. Главная опасность, как я понял, в самой командировке — икорка-то явно браконьерская.
— Браконьерская икорка-то?
— Какая тебе разница? У чучмеков частное от государственного почти не отличается, это тебе не Россия. Там Советская власть, как мираж в пустыне. Зато в этих ебенях цена ниже, чем в той же Астрахани. И риска почти нет… если, конечно, с местными басмачами поладишь. А так, товар с рыбзавода, упакован, фирменная банка, всё честь по чести.
— Куда ехать-то? — спросил я, чувствуя, как внутри начинает разгораться азарт.
— В Красноводск, — сказал Стас. — Туркмения. Там у меня есть выход на… местных. Отгрузят тебе «мазута» (так они икру на своем жаргоне звали) на все деньги. Привезешь сюда. Сдашь моим покупателям. И гуляй Ваня–пряник!
— А откуда купцы? — уточнил я.
— Дойчи. Канал проверенный, как жена генерала, — заверил Стасик.
— Сумма? Стартовый капитал на закупку? — спросил я как можно деловитее.