— А обратно?
Обратно… тут и крылась главная проблема, требовавшая настоящего решения.
— Обратно тем же путем нельзя, — сказал я. — В портах таможенный досмотр, икра запрещена к вывозу. По закону о рыбных запасах её вообще через границы областей перевозить запрещено. Арендуем у местных браконьеров катер, идем по Каспию до Махачкалы и там садимся на поезд до Москвы.
Я говорил уверенно, хотя весь этот план был построен на догадках и предположениях. Я никогда не был в Красноводске, не знал тамошних порядков, не имел связей среди местных браконьеров.
— Через море? — Колька уважительно посмотрел на меня. — Масштабно мыслишь. Не боишься «случайно» утонуть в этом вашем Каспии?
— С тобой — нет, — честно ответил я. — Я ж помню, как ты по озеру Ханка на моторке гонял от погранцов.
Колька хмыкнул. Мужчины любят, когда хвалят их навыки управления транспортными средствами, будь то лодка или космический корабль. Я отпил минералки «Боржоми» — нервы требовали влаги. Сознание начало затуманиваться — не от алкоголя, а от осознания того, на что я собирался пойти ради своей музыкальной аферы.
— Маршрут-то нормальный, — сказал Колька задумчиво, возвращая меня на землю. — Но там, на Каспии… за такой товар и шлепнуть могут. Просто так, из любви к искусству грабежа. Края дикие. Бабаи непуганые с берданками.
Он говорил об этом так буднично, словно речь шла о комарах или плохой погоде. Опасность — просто еще один фактор, который надо учитывать. Как прогноз погоды или расписание поездов.
— Нас двое, — сказал я.
— Двое — это уже банда, — усмехнулся Колька. — Шансов больше.
В его глазах мелькнул озорной блеск, совсем как в детстве, когда мы придумывали очередную авантюру. И я понял — он пойдет со мной. Он даже не спрашивал, что будет с этого иметь.
— Значит, ты согласен? — уточнил я.
— Да я-то согласен, — он как-то досадливо поморщился, — просто если бы ты связался со мной до того, как стал мутить эту схему с икрой, я мог бы предложить другой вариант. Поинтереснее.
— Например? — насторожился я.
— А вот, например…
Голос его стал тише. Он покосился на дверь, хотя кто нас мог подслушать в этой общаге, кроме тараканов? Сунул руку в свою сумку и извлек… маленькую, плоскую металлическую фляжку. Такие я видел в кино про шпионов и гангстеров. Из них обычно хлещут виски перед решающей перестрелкой. Хитро глянув, протянул фляжку мне.
Я взял её в руки, и чуть не выронил, она оказалась необычно тяжелой, будто там ртуть налита. Металл холодил ладонь.
— Что там?
Колька усмехнулся моей растерянности. Забрал фляжку, отвинтил крышку и осторожно высыпал содержимое на газету «Советский спорт», расстеленную на столе вместо скатерти. На статью о подготовке к спартакиаде народов СССР посыпался… песок. Желтый, тусклый, тяжелый. Горка песка на сером газетном листе. Сюрреализм чистой воды.
Он поймал мой недоуменный взгляд.
— Не догнал? Золотишко. Песочек мытый. Здесь почти кило. Процентов восемьдесят-девяносто чистого металла. Штук на десять потянет. Минимум.
«И лет на десять строгача», — мелькнуло у меня в голове. А вслух я сказал:
— Однако… Серьезный аргумент. Только куда его девать? В скупку не понесешь.
Мысли запрыгали, как блохи. Золото! Не икра какая-то скоропортящаяся, а вечный металл. Десять тысяч сразу! Это же… это же своя студия! Это лучшие музыканты! Это взлет ракетой! Но и статья тяжелая… Вот она, развилка. Налево пойдешь — с пустыми карманами останешься. Направо — может, и с полными, но недолго. Как в той сказке, которую Мишкин дед любил рассказывать: и хочется, и колется, и мамка не велит. А не выбрать ничего — тоже выбор. Самый дурацкий.
— А твой Стасик не поспособствует? Можно организовать регулярные поставки, — Колька развивал свою мысль, не замечая моих колебаний. Или замечая, но игнорируя их.
В его глазах снова горел тот самый огонь. Золотая лихорадка. Старая, как мир, болезнь. Я видел ее у многих в прошлой жизни. У людей, готовых поставить на кон все — семью, репутацию, свободу — ради призрачного блеска успеха.
— Мне кажется, он зассыт… — я задумчиво поковырял пальцем горку золотого песка, превратив её в бесформенную кляксу. От прикосновения осталось ощущение металлической шероховатости на подушечках пальцев. — В любом случае, отменять операцию с икрой поздно. Деньги получены, связи задействованы, механизм запущен. Если я откажусь, Стас со мной больше и разговаривать не станет. И наоборот, если сложится с икрой, откроются перспективы к сотрудничеству. Может и золотишко твоё удастся пристроить.
— Ладно, как скажешь, — Колька аккуратно ссыпал золотой песок обратно во флягу и завинтив крышку убрал в сумку. — Вернемся к этому разговору позже.
В его тоне сквозила уверенность человека, знающего, что время работает на него. Рано или поздно, думал он, я соблазнюсь. Большие деньги редко оставляют людей равнодушными, особенно тех, кто хоть раз уже переступил черту закона.
— До отъезда поживешь у меня, — сказал я, подводя итог деловой части нашего разговора.
Колька кивнул, принимая предложение без лишних слов и эмоций.
— Завтра сходим посмотрим город, потом подготовимся к поездке, — продолжил я, машинально раскладывая в уме план действий. — Документы у тебя в порядке?
— А то, — хмыкнул он. — Справка от председателя колхоза, комсомольский билет. Все чики-пуки.
— Утром еще побазарим по икре, — сказал я, чувствуя, что настойка уже делает свое дело — голова стала тяжелой, мысли путались. — Сейчас надо поспать. Тебе постелю на полу, не возражаешь?
— Не барин, не привередливый, — пожал плечами Колька. — На нарах в бараке и то спал, а тут чистый пол, крыша над головой. Красота.
Упоминание о бараке зацепило мое внимание.
— Ты что, сидел? — спросил я напрямик.
Колька посмотрел на меня долгим взглядом, в котором читалось удивление.
— Здрасти — забор покрасьте. У тебя что память отшибло? Я ж тебе писал, когда ты еще в армейке служил. Полгода чалился за незаконную охоту в заповеднике. Поймали с пушниной. Повезло еще, что по-первости скостили срок.
Я внутренне похолодел. Конечно, Михаил знал, но я-то… Память Михаила была для меня как лоскутное одеяло — где-то цельные куски, а где-то прорехи. Сам факт знакомства с Колькой помнил, детские игры, кое-что из юности. Но многие детали пропали. Следовало быть осторожнее.
— А, точно, — я сделал вид, что вспомнил. — После травмы память иногда подводит. Какие-то вещи словно в тумане.
Колька внимательно посмотрел на меня, потом кивнул, принимая объяснение.
— Травма — дело такое, — согласился он. — У нас в тайге один попал под завал, так потом месяц не помнил, как его зовут. А потом вдруг — бац! — и все на место встало. Может, и у тебя так будет.
Его простодушная вера в возвращение памяти отозвалась во мне странной тоской. Ничего не «встанет на место». Я не сошедший с ума Михаил, а Марк Северин, заброшенный в чужое тело и чужое время. И каждый день мне приходится играть роль человека, которым я никогда не был.
Я расстелил на полу старое одеяло, положил подушку. Колька, не раздеваясь, только скинув куртку и ботинки, улегся и почти мгновенно заснул. А я долго не мог заснуть, лежал глядя в потолок, испещренный паутиной трещинок, похожую на карту незнакомой страны.
Сон пришел внезапно, как снег в апреле. И принес с собой вереницу образов: черная икра, переливающаяся в свете луны, золотой песок, струящийся между пальцами, холодные глаза Брюса Нуждина и пасмурные берега Каспия, где нас ждало неизвестное будущее.
Утро началось с привычного шума из коридора — соседи по общежитию спешили на работу и на тренировку, где-то гремели кастрюлями, кто-то громко спорил. Обычный день обычного советского общежития. Я открыл глаза и не сразу вспомнил — Колька, икра, золото…
Он уже не спал. Сидел за столом и ел виноград.
— Проснулся, соня? — хмыкнул Колька, не отрываясь от своего занятия. — Уже десятый час, а ты все дрыхнешь. Проспишь царство небесное!
Я потянулся, разминая затекшие мышцы. Молодое тело Михаила Кима хотело двигаться, требовало нагрузки.
— Бледный ты какой-то, не по-спортивному. Видать, после травмы не тренируешься?
Я взял виноградину и с наслаждением вгрызся в сочную мякоть. Вкус был ярче, чем я помнил по своей прошлой жизни. Или это тело Михаила острее ощущало вкусы?
— Тренируюсь, — сказал я. — Вон же гантели в углу.
Колька усмехнулся, кивнул головой.
— Ну-ка, давай на руках… как в старые времена.
Я не стал артачиться, сел напротив, уперся локтем в столешницу, взял ладонью его ладонь, жесткую как деревяшка.
— На счет три! Раз, два, три…
Мы напряглись, жилы вздулись на шеях. Я на категорию выше Кольки и обычно всегда его побеждал. Победил и на этот раз, но честно сказать — еле, еле — душа в теле. То ли он стал сильней, то ли я не восстановился.
Глава 9
Перед тем, как пуститься во все тяжкие зашли подкрепиться в столовую завода «Красный штангенциркуль». Шучу, конечно, но что-то красное в названии было. Этих заводов в Москве, как блох на барбоске, больших и малых, где их все упомнить.
Столовая приветливо встретила нас запахом общественного питания — ароматическая симфония из кислых щей, нежного амбре пережаренных котлет, и неповторимого букета вчерашнего компота. Всё это великолепие приправлено нотками влажной тряпки, которой протирали столы с тех пор, как Гагарин полетел в космос. В прихожей, справа от проема раздевалки, по-летнему пустовавшей, имелась длинная эмалированная раковина с нависшими над ней несколькими латунными кранами из которых вечно капало. Там же на стене — мутное зеркало в пятнах и плакат: суровый рабочий в каске грозил пальцем и призывал мыть руки перед едой.
Мы совершили ритуальное омовение под струей холодной воды, вытерли руки об штаны (общим, застиранным до дыр вафельным полотенцем, висевшим на гвозде, я воспользоваться не решился), и вступили в обеденный зал. Народу было немного, обеденный перерыв на заводе еще не начался, а случайные прохожие сюда забредали редко. Только мы, обитатели окрестных общаг, знали эту тайную тропу к дешевой и относительно съедобной пище.