.
— И вот, в каждом листе, значит, прорезали прямоугольник, — продолжал он, рисуя еще один прямоугольник внутри первого. Он замолчал, испытующе глядя на меня, словно, ожидая восхищения инженерной мыслью. Я снова кивнул, изображая глубокое понимание.
— Так я ж предложил! — Тучков оживился, карандаш в его руке заплясал по странице блокнота. — Говорю, идея-то в чертежах хорошая, спору нет! Но не надо ж слепо выполнять! Зачем, к примеру, вот здесь карман? — Он нарисовал нечто, отдаленно напоминающее сердечко с отрезанным верхом. — Туда ж рыба попадет, гнить будет! Антисанитария! Я говорю: мужики, не по чертежам надо! Можно же стальной лист и пять миллиметров взять! Легче будет, металла меньше уйдет! И основание сделать круглое! Понимаешь? Круглое! При ударе о прямоугольник — травма! А если — штормовая ситуация⁈ О людях думать надо! — он почти кричал, размахивая карандашом. — А директор что? «Делайте, — говорит, — как указано! Все будут довольны, а за неполадки пусть конструкторское бюро отвечает!» Тьфу!
Он с горечью отхлебнул сладкого портвейна. Я сочувственно покачал головой — бюрократия, мол, вечный бич России.
— Так это еще не все! — Тучков, поощренный моим вниманием, вошел в раж. — Водопровод! В том же колхозе! — Новый чертеж возник на следующем листе: какой-то бак, разделенный линией. Сверху надпись: «Воздух». Снизу: «Вода». — Вот тут, где вода, — он ткнул карандашом, — клапан! — И старательно вывел слово «Клапан». — Клапан! — повторил он с нажимом, заметив, что мое внимание начало ускользать под воздействием водки и шума ресторана. — Я говорю: мужики, клапан-то не нужен! Это ж как галоши на случай дождя! Зачем их всегда носить? Без клапана вода опустится чуть ниже, ну и что? В пределах допустимого! А клапан — это деньги! Народные деньги! Нет, говорят, делай с клапаном! Директор велел! Я говорю…
В этот момент официантка принесла мои бефстрогановы и водку в маленьком графинчике. Продолговатые кусочки мяса плавали в мутной подливке, рядом — горка разваренного риса. Выглядело не очень аппетитно, но голод не тетка, а водка — хороший аперитив. Я взялся за вилку, одновременно пытаясь следить за полетом инженерной мысли Тучкова, который уже перешел к описанию проблем с центробежными насосами и неэффективностью системы орошения бахчевых культур. Похоже, вечер обещал быть долгим и познавательным. По крайней мере, скучно точно не будет. И кто знает, может, среди этого потока технических откровений я найду ключ к успеху своего музыкального проекта? Например, как переделать усилитель из старого радиоприемника, чтобы он звучал не хуже «Маршалла»? Чем черт не шутит, пока Тучков пьян!
Тучков всё говорил и говорил, а я жевал свои бефстрогановы, поражаясь способности советского общепита превращать простые продукты в загадочные субстанции. Механик уже добрался до проблем с системой охлаждения в местном кинотеатре, когда в вагон-ресторан вошла наша проводница Инна. Увидев меня, она слегка покраснела и отвернулась — видимо, вспомнила недавнее распитие пива в купе. С чем-то обратилась к директору.
— А вот возьмём, к примеру, конденсатор! — Тучков схватил солонку и принялся вращать её в воздухе, демонстрируя принцип работы какого-то хитрого механизма. — Если заменить медные трубки на алюминиевые…
В этот момент из динамиков грянула «Песня про зайцев», заглушив технические откровения механика. Несколько подвыпивших командировочных тут же вскочили и затянули «А нам всё равно…». Тучков поморщился, но, поймав мой взгляд, вдруг спросил:
— А ты, парень, часом не с Востока будешь? По глазам вижу — кореец?
— На четверть, — ответил я осторожно. — По матери, которая тоже наполовину.
— О! — оживился механик. — У нас в Астрахани тоже корейцы есть. Толковый народ! Один такой, Пак Виктор Степанович, знаешь, что придумал? — Он снова схватился за карандаш. — Система полива бахчей! Гениально просто!
И он погрузился в объяснение какой-то хитроумной схемы орошения, где главную роль играли велосипедные цепи и старые покрышки от «Победы». Я всё кивал, чувствуя себя уже китайским болванчиком. думая о том, что нафига я тут сижу и слушаю пьяные откровения астраханского Кулигина о системах полива арбузов? Может познакомиться с какой-нибудь симпатичной пассажиркой? Я обвел похотливым взором ресторан, но никого из подходящих по внешности и возрасту не обнаружил. Разве что официантка, но ей сейчас не до меня. А не заглянуть ли вечерком в служебку к Инне. Вон она на меня как зыркнула. А что, хорошая мысль… взять шампусика… какой-нибудь десерт…
— Эх, жизнь-то какая пошла! — вдруг сменил тему Тучков, отхлебнув портвейна. — Все спешат, бегут куда-то. А куда бежать-то? От себя не убежишь! Вот ты, парень, зачем в Астрахань едешь?
Я замер с вилкой в воздухе. Что ответить? Не рассказывать же про икру и авантюру с музыкальной группой.
— За мечтой, — сказал я уклончиво.
— За мечтой? — Тучков прищурился. — Это дело хорошее. Только смотри, парень, мечта — она как конденсатор: перегреешь — взорвётся. А недогреешь — толку не будет.
В его пьяной философии было что-то пророческое. Я невольно вспомнил Брюса, его холодные глаза, расписку на десять тысяч… Действительно, как бы не перегреть «конденсатор».
За соседним столиком компания военных затянула «Ой, мороз, мороз». Официантка с подносом, уставленным пустыми бутылками, ловко лавировала между столиками. Вагон-ресторан жил своей особой жизнью — маленький плацдарм свободы в регламентированном мире советских железных дорог.
Я ковырял вилкой последний кусочек мяса и пытался вникнуть в очередной гениальный проект Тучкова по оптимизации работы судовых дизелей с помощью системы обратного выхлопа через камбуз (чтобы заодно и пищу готовить, экономя топливо). Идея была настолько бредовой, что даже завораживала. Этот человек был не просто Кулигиным, он был Леонардо да Винчи районного масштаба, только вместо летательных аппаратов он изобретал вечный двигатель для проржавевшего траулера.
— Слушай, механик, — решился я прервать его тираду о преимуществах квадратных поршней, пока мой мозг окончательно не расплавился от обилия технических терминов. — А вот ты все про колхозы, про насосы… А сам-то чем занимаешься в свободное от великих изобретений время? В смысле, где трудишься официально? Для галочки, так сказать?
Тучков отложил карандаш, посмотрел на меня с хитрым прищуром, словно я задал вопрос с подвохом, и вновь отхлебнул портвейна.
— А я не говорил, что ли? — он даже немного обиделся. — Я ж тебе толкую про судно наше!
И тут выяснилось самое интересное. Оказалось, что мой собеседник, этот гений недооцененной инженерной мысли, работает не кем-нибудь, а старшим помощником капитана (он же — старпом, он же — механик, он же — боцман, матрос и кок в одном лице) на бывшем буксире «Полюс». Буксир этот, пережив бурную молодость в дельте Волги, был списан со своей толкательной должности и передан в ведение Восточно-Каспийской морской инспекции рыбоохраны. Весь экипаж этого грозного стража рыбных запасов состоял из двух человек: капитана Хлопушина (фамилия говорила сама за себя) и, собственно, нашего героя — старпома Тучкова. Два бойца невидимого фронта на страже каспийской селедки и осетров.
В настоящее время, как поведал Тучков, он совершенно легально отдыхает в астраханском профилактории «Волна» (путевку выбил через профком), пока его боевой корабль «Полюс» проходит очередной профилактический ремонт в доках астраханского речного порта. По идее, Тучков должен был бы присутствовать при ремонте и лично контролировать замену каждой гайки, но, как водится у гениев, он не сошелся во взглядах с главным механиком порта. Поругался вдрызг из-за какого-то там «неправильно установленного сальника на гребном валу». Механик порта, будучи человеком приземленным и не терпящим критики от «речных умников», потребовал, чтобы Тучкова на время ремонта удалили с глаз долой. Поэтому в доке сейчас страдает в одиночестве капитан Хлопушин, а наш изобретатель Тучков наслаждается заслуженным отдыхом и заодно сбежал на пару-тройку дней в Москву — «посмотреть, так сказать, на передовой опыт столичного судоремонта». Ну, и портвейна выпить в вагоне-ресторане, само собой.
«Блииин!» — мысленно взвыл я, едва не поперхнувшись кусочком хлеба, которым собрал подливку. Вот же совпадение! Человек из Каспийской рыбоохраны! Тот, кто по долгу службы должен ловить таких, как мы, браконьеров и контрабандистов!
— Рыбоохрана, значит… — протянул я как можно небрежнее, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица и долив себе водки. — Серьезная работа. Опасная, наверное? Браконьеры, поди, отстреливаются?
Тучков махнул рукой.
— Да какое там отстреливаются! Мелочь одна попадается, с сетями да с удочками. А кто по-крупному работает, тех не поймаешь. У них и лодки быстроходные, и связи, где надо… Нам на нашем «Полюсе» за ними не угнаться. Мы больше так, для порядка курсируем, флаг показываем.
— А в Красноводск вы на своем «Полюсе» не ходите? — как бы между прочим спросил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
— Как же это не ходим, родной? — искренне удивился Тучков. — Мы ж к ним и приписаны! К Восточно-Каспийской инспекции! База у нас там, в Красноводске. Так что мотаемся туда-сюда постоянно. Как раз после ремонта туда пойдем. Хлопушин вернется, и пойдем. А ты что, в Красноводск собрался? По делам али как?
Сердце у меня заколотилось где-то в районе горла. Вот он, шанс! Через Каспий. На судне рыбоохраны! Это же идеально!
— Да вот, думаю съездить, — уклончиво ответил я. — Говорят, город красивый, море… Товарищ вот со мной едет, — я кивнул в сторону нашего купе, где Колька, наверное, уже допивал свою настойку и слушая по «Панасонику» вражеские голоса, — он с Дальнего Востока, экзотики хочет.
— Город красивый? — удивился Тучков и по выражению его лица, я понял, что дал маху.
— Ну в смысле, экзотика… экстремальный туризм…
Тучков понимающе хмыкнул.
— Красоты не заметил, а экстрима там хватает, это точно. Пустыня, верблюды, туркмены в халатах… Море опять же. Только грязное оно там, нефтью все загажено. И жара летом — под пятьдесят, а зимой, наоборот — холодина. Но если туризм…