— Jawohl Mein commander! — шутливо отрапортовал Миша.
Планерка была недолгой, надо было считаться со временем. До отхода поезда оставалось часа четыре, а дел еще выше головы. Принять вагон после предыдущей бригады, проверить исправность всего — от титана до туалета, получить чистое белье, запастись чаем, сахаром, печеньем для пассажиров… И, конечно, пополнить личные запасы — святое дело для любого работника сферы обслуживания.
В чаеразвесочной, пропахшей пылью и сладковатым ароматом грузинского чая №36, было на удивление пусто. Кладовщица тетя Шура, женщина неопределенного возраста с перманентной завивкой и вечно недовольным лицом, встретила Инну на удивление благосклонно — видимо, настроение было хорошее.
— Тебе сколько сахару-то, Инн? Семь блоков хватит? — спросила она, даже не дожидаясь ответа. — Хватит, конечно. Куда тебе больше? Чай какой будешь? Индийский кончился, бери грузинский, три пачки. Печенье будешь брать? А вот кофе есть, растворимый, индийский! Дефицит! Возьми баночку себе, потом сочтемся…
Подстаканники, ложки в целлофане, вафельные полотенца, даже салфетки бумажные — о, роскошь! — сегодня были в наличии. И туалетное мыло «Банное» Инна прихватила пачек десять — неподотчетный товар, всегда пригодится или самой, или толкнуть по сходной цене. Расписавшись в толстой амбарной книге и нагрузившись всем этим добром, как ишак на восточном базаре, Инна отправилась в ранжирный парк, к своему вагону — готовить плацдарм для секретной операции. Жизнь шла своим чередом, по строгим законам советской действительности, где дефицит и блат были такими же неотъемлемыми частями бытия, как партсобрания и пятилетние планы.
Коньяк в заварочном чайнике предсказуемо закончился. Тоска зеленая, помноженная на вчерашнее свадебное безумие и предстоящий риск, начала подкатывать к горлу. Надо было чем-то заняться, отвлечься.
— А пойдем на базар, что ли? — неожиданно предложил Колька, которому, видимо, тоже надоело созерцать пыльные стены вокзала. — Воздухом подышим. Местный колорит посмотрим.
— А пойдем, — согласился я от полной безысходности. Перспектива бродить по душному рынку под палящим солнцем не радовала, но сидеть и накручивать себя было еще хуже. Тем более, что Колька-то всю ночь дрых, как сурок, а я… скажем так, провел ночь с Инной в активном изучении особенностей секса с горячими уроженками юга. Не осуждаю ее, конечно, женщина красивая, темпераментная… Но вот встречаться с такими голодными до ласки дамами накануне ответственных мероприятий я бы никому не посоветовал. Организм потом требует исключительно горизонтального положения и минеральной воды. А вот в мирное время, наоборот, строго рекомендую! Эх, Инна…
Мы вышли с вокзала и почти сразу нырнули в бурлящую, кричащую, пахнущую всеми запахами юга тесноту махачкалинского базара. Солнце тут же скрылось за навесами из брезента, мешковины и чего-то еще, одному Аллаху ведомого. Стало темнее, но не прохладнее — воздух был густым, спертым, пропитанным ароматами специй, пота, подгнивающих фруктов и дешевой парфюмерии. Я почувствовал легкую дурноту, но отступать было некуда.
Прилавки ломились от всякой всячины. Торговали всем и вся, явно не заморачиваясь вопросами лицензий и уж тем более ОБХСС. Стиральный порошок «Лотос» соседствовал с кусками хозяйственного мыла размером с кирпич. Ослепительно блестели на солнце мотки проволоки для чистки посуды. Рядом — флаконы с шампунем «Яичный», тугие резинки для волос, пакетики с хной и басмой, пучки сушеного лаврового листа, связанные в веники. Потом торговые ряды неожиданно сменили профиль, и со всех сторон на нас нависли бюстгальтеры каких-то циклопических размеров, с чашечками, способными вместить средний арбуз. Вороха пестрого, аляповатого женского белья — трусы с начесом, комбинации из искусственного шелка, ночные рубашки фасона «прощай, молодость». Два раза нас бесцеремонно затерли в узком проходе две дородные матроны, с азартом выбирающие себе исподнее. Торговка лет сорока, сверкая золотыми зубами, помахала у меня перед носом гигантскими красными панталонами:
— Молодой человек, купи себе! Красота! Не пожалеешь! — и затряслась от беззвучного смеха. Соседки по прилавку тут же подхватили, загоготали в голос. Чувство юмора здесь было специфическим.
Кое-как вырвавшись из этого царства текстиля, мы снова оказались на солнцепеке. И тут же меня чуть не сбила с ног дребезжащая железная тележка на кривых колесах, груженая мешками. Ее толкал перед собой мужик неопрятного вида, в рваной майке.
— Расходись! Дорогу! — орал он басом, не обращая внимания на пешеходов.
«Бери, хороший, парень, свэжий, очень хороший!» — неслось со всех сторон. Черные от загара, изможденные люди сидели и стояли под самодельными навесами из картона, пытаясь продать свой нехитрый товар. Кое-где в тени грузовиков ГАЗ-51 прятались мужчины, а из кузовов на землю скатывались полосатые арбузы и продолговатые дыни-торпеды. «Слаткий Априкос!» — прочитал я корявую надпись на картонке. Египетскими пирамидами громоздилась хурма — оранжевая, спелая. Рядом — горы румяных яблок, янтарных груш, мясистых помидоров. Тут же — связки стручковой фасоли, россыпи баклажанов, иссиня-черных, как южная ночь. И виноград — гроздья крупные, мелкие, фиолетовые, зеленые, почти черные. По рядам, зачем-то помахивая длинной плетью, как заправский барин, ходил усатый тип — видимо, местный сборщик дани за торговое место.
Публика вокруг — пестрая, шумная, возбужденная. Осторожные старушки в темных платках, с авоськами. Утомленные жизнью молодые женщины, почему-то в вечерних платьях с блестками, на высоких каблуках, но с ведрами огурцов в руках — загадка кавказского дресс-кода. Прыщавые парни в трениках и кепках-аэродромах. Важные дамы в шляпках с вуалетками, как будто только что с приема в обкоме.
«Бери, парень, зелень, ай, какой свежий! Петрушка, кинза, укроп!»
«Парень, смотри, картошка — м-м-м, сказка! Не червивый, сам кушаю! Взвесить тебе пару кило?»
«Подходи, дорогой, откуси абрикос, на, пробуй, сладкий как поцелуй!»
«Яблоки попробуй, парень, сочный, не кислый, мамой клянусь!»
Впереди, загораживая проход, шла слегка развязная дама в широкополой соломенной шляпе, как у кинозвезды на Ривьере.
— Женщина, эй, женщина! Какая шляпа у тебя, вах! Дай примерить, да! — пристала к ней продавщица овощей.
И тут же, не дожидаясь ответа, сорвала шляпу с головы дамы и нахлобучила на свою неухоженную голову. Стала вертеться перед подругами, поправлять поля. Хозяйка шляпы растерянно тянула руки, пытаясь вернуть свою собственность.
— Забери у нее свою шапку, женщина, да! — закричал через прилавок какой-то доброжелательный торговец с папиросой во рту. — Смотри, у нее руки грязные какие от земли, запачкает да, всю красоту!
Мы прошли мимо этой колоритной сцены и свернули в мясной павильон. Здесь было темнее, прохладнее, но пахло сырым мясом и кровью. С крюков на потолке свисали целые туши — телячьи, бараньи, говяжьи. Мясники в окровавленных фартуках ловко и споро рубили мясо тяжелыми топорами.
«Бери, молодой человек, отличная баранина! Шашлык — пальчики оближешь!»
«Куры берем, свежие куры! Домашние!»
В рыбном отделе на прилавках, покрытых мокрой рогожей, трепыхались еще живые рыбы, жадно ловя воздух большими губами. Торговки — бойкие, крикливые — тут же потрошили и чистили улов, чешуя летела во все стороны. Мужик в синем грязном фартуке методично бил большую рыбину головой о прилавок, видимо, глуша ее перед разделкой.
Воняло здесь, конечно, отвратительно — смесью рыбы, крови и еще чего-то несвежего. Но зато было прохладно. И как-то очень по-настоящему. Жизнь и смерть здесь соседствовали так же буднично, как порошок «Лотос» и бюстгальтеры для тещи Гулливера. Настоящий Восток, без прикрас.
Тут у котов круглый год март, они завывают, орут жуткие горловые песни, отчаянно призывая к сношениям. Им не лень, им очень хочется. У тысячи воробьев в пирамидальном тополе утренняя планерка, на которой все галдят и все не по делу. Машина газует долго и с удовольствием, водитель ее завел, но не уезжает, будто хочет погарцевать.
Теперь можно и пивка для рывка. А то в горле пересохло от этой пыли и впечатлений.
— Пива бы, — с чувством подтвердил Колька, и я был с ним абсолютно солидарен. В этой африканской жаре, кажется, только холодное пиво и могло спасти наши обезвоженные организмы от окончательного превращения в мумии.
Глава 18
Найти пивную оказалось проще простого. Они здесь, как и везде в Союзе, были центрами притяжения мужского населения. Выбрали ту, что почище, — с гордым названием «Каспий» над входом и относительно чистыми окнами, сквозь которые виднелись деревянные столы и мужики в майках, священнодействующие над кружками с пенным напитком.
Внутри было шумно, накурено и пахло пивом, вяленой рыбой и мужским потом. Классика жанра. Мы протиснулись к стойке, отделанной липким коричневым пластиком. За стойкой хозяйничала монументальная буфетчица с накрашенными синими тенями веками и химической завивкой а-ля «взрыв на макаронной фабрике».
— Два пива! — крикнул я, пытаясь перекрыть гул голосов. — Холодного!
Буфетчица смерила нас тяжелым взглядом, но молча взяла две стандартные пол-литровые кружки с толстыми стенками, подставила под кран. Пиво полилось — желтое, с жиденькой пеной. Холодным оно, конечно, не было — так, комнатной температуры, но после уличного пекла и это казалось блаженством.
Мы взяли кружки, нашли свободный столик в углу, залитый пивом и усыпанный рыбьей чешуей. Сели. Сделали по большому, жадному глотку.
— М-да, не «Бавария», конечно, — философски заметил я, вытирая губы тыльной стороной ладони.
— Тоже мне, буржуй, — поморщился Колька на мою изысканность. — Главное — процесс. И прохлада относительная.
Мы сидели, лениво потягивали пиво и разглядывали публику. Контингент был разнообразный: портовые рабочие в спецовках, какие-то мужики в пиджаках поверх маек (видимо, местные начальники), парочка явно приезжих интеллигентов в белых панамк