Но вот осенью 1866 года к Пхеньяну подошло американское судно «Генерал Шерман». Американцы выдавали себя за купцов, но они были вооружены до зубов и едва успели сойти на берег, как затеяли кровавую драку с жителями. Корейцы арестовали бандитов. Тогда капитан парохода вызвал вооруженную команду, освободил арестованных и взял в плен корейских офицеров.
Завязался бой, во время которого корейцы, возмущенные наглым поведением американских «купцов», сожгли корабль и перебили его команду. Цепи с корабля «Генерал Шерман» и якорь с названием судна до недавних дней хранились в Пхеньянском музее, разрушенном сейчас потомками американских бандитов.
В 1871 году американцы послали в Корею целую эскадру под командованием контр-адмирала Роджерса. Эскадра, как заявили американцы, имела своей целью «научные наблюдения» в корейских реках. Американцы потребовали расчистить водные подходы к Сеулу, чтобы их флот мог беспрепятственно подойти к столице.
Но корейцы поняли хитрый маневр наглецов. Береговая артиллерия не позволила приблизиться американским судам. Тогда Роджерс высадил крупный десант, перебил мужественно сопротивлявшихся защитников фортов, сжег прибрежные селения. В глубь страны американцы, однако, итти не решились и, пробыв в Корее около двух недель, отбыли восвояси.
Новая попытка «открыть двери» в Корею была предпринята в апреле 1875 года, когда в корейские прибрежные воды вошли три японских корабля. Береговая артиллерия дала предупредительные выстрелы. Японцы открыли сильный огонь, захватили береговую артиллерию, уничтожили ее и высадились на корейской земле.
В январе следующего года уже пять японских транспортов, на которых было множество солдат, вторглись в залив Канхва. Испугавшись угроз и провокаций, король Кореи подписал первый кабальный договор с Японией. Все статьи этого договора были направлены на подрыв самых основ государственной власти в Корее.
Подписание позорного договора проходило втайне от народа. Но корейские патриоты — рабочие типографии «Столичной газеты» в Сеуле — ночью напечатали несколько десятков тысяч экземпляров газеты с текстом договора и распространили их по всей стране. Передовая статья газеты называлась «Оплакиваемый день».
Предательство короля вызвало в стране волнения. Поднялись крестьяне, городские жители, студенчество. У серого камня на берегу Тэдонгана в те дни происходили горячие митинги.
Отряды народных добровольцев готовились итти в поход против поработителей.
Корейский народ возмущался действиями японцев, а американцы цинично заявляли: «Весь мир должен поддержать политику Японии: ведь она стремится внедрить справедливое правосудие в отсталом государстве — Корее».
В 1893 году на юге Кореи, где особенно нагло хозяйничали японцы, вспыхнуло восстание крестьян.
Во главе повстанческой армии стоял бедняк Тен Бен Дюн. В прокламации, с которой он обратился к народу, говорилось:
«Мы идем по правильному пути! Наша цель заключается в том, чтобы спасти народ от ужаса и поставить государство на твердую почву. Мы решили казнить всех жестоких чиновников и изгнать всех чужеземных бандитов. Народ, пострадавший от ига дворян и богачей, и писари, оскорбленные чиновниками, имеют одинаковую цель с нами. Все бастуйте в такие минуты! Если будете сидеть сложа руки, то никто вас не спасет!»
Это восстание было жестоко подавлено японскими захватчиками. Славный борец за народное счастье Тен Бен Дюн был казнен в Сеуле.
В 1905 году японцы стали уже полными хозяевами в Корее и в 1910 году официально включили ее в состав своей империи. Так перестало существовать Корейское королевство. Вместо него появилось новое «японское генерал-губернаторство», с японскими законами и порядками. В течение последующих тридцати пяти лет Корея, лишенная самостоятельности, была под игом чужеземных захватчиков.
Наступил 1945 год.
Впервые за всю свою историю в том великом году Корея стала подлинно свободной. Ее освободил великий Советский Союз, могучая армия социалистической державы, армия Сталина.
На берега Тэдонгана пришли люди в зеленых гимнастерках, с красными звездами на пилотках. Они изгнали из Кореи японцев. И корейцы горячо благодарили русских друзей.
Рассказывают, что в те счастливые дни к большому серому камню подошли два мальчугана. У них в руках были острые ножи и баночка с каким-то порошком.
— Ты хорошо придумал, Ким! — весело сказал один из них. — Мы вырежем на камне буквы, натрем их фосфором, и они будут всегда светиться в темноте, как звезды…
Мальчики очистили камень от седого мха и вырезали на нем гордые слова:
«Да здравствует новая, свободная Корея!»
И вечером на древнем камне, как тысячи светлячков, засверкали прекрасные слова, и люди, проходившие мимо, повторяли их громко, от всей души радуясь написанному.
ЦВЕТЫ СТАРОГО ЧУ
У старого Чу никогда не было своего дома. Он жил в пещере, выбитой ветром и выточенной водой на западном склоне сопки. Здесь родился старый Чу, здесь родился его сын — молодой Чу, здесь родился и его внук — маленький Чу.
Молодой Чу работал на железной дороге. Утром он надевал свою единственную белую рубашку, которую жена каждую ночь стирала в ручье, и возвращался поздно вечером, измазанный мазутом, пропахший потом. А маленький Чу нетерпеливо ждал отца, у которого в кармане всегда было несколько поджаренных кукурузных зерен. Как вкусно было жевать эти зерна, забравшись в темный уголок пещеры!..
Однажды молодой Чу не пришел. Вместо него в пещеру ворвались японские полицейские. Они обыскали темное, сырое помещение, вытряхнули на пол жалкий скарб из крохотного, обитого жестью сундучка, жестоко избили старика и ушли, подталкивая впереди себя испуганную, плачущую мать маленького Чу.
Ночью к пещере подошли два незнакомых человека. Маленький Чу, который никак не мог уснуть, сначала испуганно прижался к деду, но потом успокоился: гости были в таких же потемневших рубашках, какие носил его отец, и пахло от них так же, как от отца: мазутом и паровозным дымом.
Гости погладили по голове маленького Чу и сказали старому Чу:
— Твой сын герой: сегодня он пустил под откос эшелон с японскими солдатами…
— Его арестовали? — медленно спросил старый Чу.
— Пусть маленький Чу наденет одежды из санго, — тихо ответил один из пришельцев. — Сегодня у паровоза его отца расстрелял японский офицер…
Всю ночь дед шил из куска грубой конопляной материи санго шапочку с четырехугольным верхом, широкую рубаху и короткие штанишки. Утром маленький Чу, плача, надел эти траурные одежды, которые целый год должен носить в Корее каждый любящий сын, потерявший отца. Не вернулась больше в пещеру и его мать — тихая, ласковая Ли Сон Пе. Она скончалась в тюрьме, не вынеся мучительных побоев.
Старый Чу был слишком стар и немощен, чтобы заработать себе и внуку хотя бы горсточку гаоляна. Вздыхая, он глядел на внука, который молча сосал веточки лиственницы, запивая их холодной водой из ручья.
Однажды утром старик медленно обошел густой розовый куст, посаженный еще его дедом около старой пещеры, и дотронулся рукой до прохладных, точно лакированных листьев. В те дни, когда в доме не оставалось никакой еды, мать маленького Чу заваривала в большом котле розовые пахучие лепестки, и все пили благоуханную воду и причмокивали от удовольствия.
Старый Чу торопливо вошел в пещеру и долго одевался во все самое лучшее. Он завязал на груди банты своего серого, уже пожелтевшего от старости свадебного халата, расчесал пальцами густую бороду и почистил черную круглую шапочку, какую носят в Корее только те, кому исполнилось шестьдесят лет. Потом он нарвал большой букет роз, взял в руки толстую суковатую палку и, прихрамывая, понес пахучие цветы в город. Он вернулся сияющий, словно помолодевший. В котомке за его спиной лежали зерна чумизы, длинный кочан китайской капусты кимчи и крохотная бутылочка дешевого масла. А в кармане для маленького Чу были припрятаны две прозрачные тягучие конфеты, сделанные из виноградного сока.
Они славно пообедали в этот день. Из кимчи дед сварил на костре суп, прибавив в него сладкую картофелину, найденную на дороге внуком, и пахучую зеленую травку, которая росла вокруг пещеры. А каша из чумизы, с каплей масла, была удивительно вкусна!
Так жили они все лето, срезая розы и делая из них букеты. Правда, продавать розы было нелегко: полицейские гнали и били нищего старика, топтали его нежный товар. Нередко старый Чу возвращался домой без цветов и без продуктов. Но утром он опять рвал розы и опять шел в город. А маленький Чу бродил в своих траурных одеждах возле пещеры и следил за солнцем: когда оно зайдет вон за ту большую сопку, дед вернется и принесет чего-нибудь поесть.
Как-то старый Чу пришел раньше обычного.
— Японцы бегут, — сказал он внуку. — Их прогнали из нашей страны русские. Помнишь, отец рассказывал тебе о русских…
Да, маленький Чу хорошо помнил, как отец говорил ему, что где-то далеко за морем есть такая страна, где все дети едят и рис, и мясо, и конфеты… «Каждый день?..» спрашивал тогда с удивлением маленький Чу.
Ведь за семь лет своей жизни он ел мясо два раза: когда умерла бабушка и был устроен поминальный обед, и второй раз, когда мать собрала две корзины грибов и снесла их лавочнику и он вместо денег дал ей жилистый кусок воловьего мяса. Суп из этого мяса семья ела три дня подряд, по капельке, боясь расплескать хоть чуточку. А отец все говорил про замечательную страну, где нет угнетателей, где у каждого рабочего есть свой дом, и теплые мягкие одеяла, и радио, такое же, как у толстого лавочника Ким Ды Гена.
«Там живет наш большой друг, — говорил отец. — Он хочет, чтобы каждый ел мясо и рис, чтобы у каждого была хорошая рубашка и новая обувь. Он выгнал из своей страны всех богатых и отдал их богатства таким, как мы с тобой. Великого человека зовут Сталин. Запомни, сынок, это имя — оно принесет тебе счастье».
— Это Сталин идет к нам в гости? — спросил теперь маленький Чу.