И Алеша исписывал свои тонны. И играл каждые полгода на экзаменах по фортепиано все более и более сложные программы, соответствующие цээмшовскому уровню. А уровень-то задавали Володя Крайнев, Коля Петров, Вика Постникова, Саша Слободяник и оканчивающий школу, уже мировая звезда, Владимир Ашкенази.
А какие были скрипачи! Олег Каган, Владимир Спиваков, Виктор Третьяков!
Процесс сдачи экзаменов по специальному фортепиано был почти ритуалом: прежде всего в артистической надо было снять варежки, в которых прогревались руки, потом выйти на сцену школьного концертного зала, поклониться комиссии, сесть за инструмент, покрутить ручки рояльного стула-пуфика, протереть руки платком, обнаружив при этом, что они от волнения уже опять стали ледяными, и наконец начать играть сначала этюды, потом Баха, потом сонату, потом пьесы. Комиссия состояла из педагогов, чьи имена были легендарными и внушавшими трепет: Артоболевская, Ховен, Кестнер, Сумбатян, Тимакин… Опозориться перед ними, не справившись с безупречным исполнением программы, было равносильно творческому самоубийству. Табель о рангах была очень жесткой. Либо ты – звезда и будущий лауреат, либо рядовой музыкант. И отношение к ученикам тоже было соответствующее. У всех, включая преподавателей общеобразовательных дисциплин. «Рядовым» музыкантам не прощалась их недостаточная талантливость, хотя очень часто талант просто не мог раскрыться в условиях этого чудовищного нервного и психического напряжения. С дистанции сходили многие. Отчислялись, переводились, вообще бросали музыку или переходили на более «легкие» оркестровые инструменты. Скажем, с фортепиано на гобой или фагот или со скрипки на альт. Душевные травмы оставались на всю жизнь, но никто не жаловался. Своей беспощадной системы ЦМШ ни от кого не скрывала, и родители знали, на что обрекали своих детей.
Чтобы быть в первом эшелоне пианистов, надо было заниматься на инструменте по шесть часов в день. Алеша себе этого позволить не мог. Три на фортепиано, три на композицию. Хотя Алеша раз за разом сдавал экзамены только на пятерки, Тимакин, который хотел сделать Алешу звездой-лауреатом, конечно, чувствовал, что что-то идет не так. Даже вызвал для разговора Леву. Когда узнал о Хачатуряне, даже переспросил: «У какого Хачатуряна занимается, у того, у самого?» и поднял глаза и палец вверх, имея в виду, что есть еще композитор Карэн Хачатурян.
Лева ответил: «У Арама Ильича, в Консерватории». Тимакин вздохнул. С таким авторитетом он состязаться не мог. Он понимал, что Алешу, на которого он возлагал такие надежды, теперь ждало гораздо более заманчивое будущее композитора.
…………………………………………………….
Весна 63-го года. Прошло почти восемь лет с момента поступления Алеши в ЦМШ. За это время произошло многое. В 1958-м умерла любимая всеми Анна Степановна и была похоронена в могилку к Алексею Ивановичу. В 1959-м Моссовет по ходатайству Т. Н. Хренникова «выделил», как тогда говорили, талантливому Алеше, а значит, Аличкиной семье отдельную однокомнатную квартиру в хрущевской новостройке около Серебряного бора. В 1962-м Алеша окончил ЦМШ и поступил в Московскую консерваторию, конечно же, в класс проф. А. И. Хачатуряна.
В марте его ждало важное событие: впервые на официальном концерте(!), это было очень важно, что не на школьном или студенческом, а на самом что ни на есть официальном концерте пленума Союза композиторов СССР, он будет играть свою первую фортепианную сонату. В тот вечер в зале было много известных музыкантов и композиторов. Ряду в девятом или в десятом сидел Дмитрий Дмитриевич Шостакович. А рядом с ним сидела по случайному совпадению студентка филфака МГУ Татьяна Рубина, девушка, в которую Алеша был влюблен. В его 17 с половиной лет это была его первая любовь, и никто, кроме Алеши, не мог предположить, что Таня станет его женой всего через полгода. В ее руках программка, она нервно ее листает и в который раз читает:
В трех частях,
исполняет автор.
А перед всем этим, конечно, крупными буквами написано имя автора:
А что же было с Аличкой? Ее ждали события, в реальность которых она не могла сразу поверить. Алеша, ее Алеша, которому она отдала всю свою жизнь, как только ему исполнилось 18, ушел в чужую и, как ей казалось, совершенно чуждую и далекую от искусства семью высокопоставленного военного. И это не было ошибкой молодости, во что ей так хотелось верить, вот, мол, «пройдет пара лет, и все вернется на круги своя», и ее любимый сын снова будет дома. Пусть у него будут романы, пусть, в конце концов, погуляет, как все, и женится лет в тридцать на какой-нибудь приме балета или кинозвезде. Для своего Алеши она партию меньшего масштаба и не представляла. Так нет же! Невзирая на все ее увещевания, слезы и даже на то, что она взяла и легла на пороге: «Сможешь переступить через мать?», он упрямо пошел своим путем, доверяя только тому, что происходило в его душе. И прошло два и еще два года, и вот он впервые стал отцом – родилась Анюта, потом еще десять лет, и у него появился сын Митя, потом еще десять…
Да… Аличке пришлось смириться, тем более что Дмитрий был очень похож внешне на Алешу, а Анечка точно унаследовала ее упрямый казацкий характер. Лева, скорее, был на Алешиной стороне и помогал молодой семье, чем мог, хотя и тяжело вздыхал, когда заходила речь о новых родственниках.
Но все-таки, положа руку на сердце, можно сказать, что, несмотря на все непростые жизненные перипетии, Аличка и Лева в глубине души были счастливы. Счастливы, когда слышали Алешину музыку в кино, по телевидению, в театре, на пластинках, и его успеха им было вполне достаточно для такого простого и понятного родительского счастья.
Да и их собственная жизнь, хоть поздно, но устроилась. Они наконец официально вступили в брак, и теперь уже на абсолютно законных основаниях Лева стал… совершенным подкаблучником. Делая все точно, как говорила ему жена, кормил всю окрестную живность: беспризорных собак, кошек, голубей, невзирая на собственное самочувствие, усталость или болезни. Ведь они, ее крошки, каждый день есть хотели, а сама носить им еду она не могла из-за, увы, подагры, которая ее полностью обездвижила к концу жизни.
В декабре 1991 г. на Анютину свадьбу музыкантов не приглашали. В «Славянском базаре» весь вечер играл только один Лева на своей скрипке. Было весело, и все под его скрипочку танцевали до упаду. Лева чувствовал себя бодрым как никогда и полным сил. Через месяц готовились праздновать его 90-летие, пригласили гостей, Алеша готовил специальную программу, но неожиданно Леву «по Скорой» забрали в больницу с сердечным приступом. Через три дня ему стало лучше, его перевели из реанимации в обычную палату, и он потребовал электробритву, потому что хотел хорошо выглядеть перед молоденькими медсестрами. Бритву ему передали, но передача не дошла. Утром 9 января он умер от обширного инфаркта. А через несколько месяцев умерла и Аличка.
До открытия собственного Алешиного театра, о котором они вместе мечтали, она не дожила два месяца.
Покаянные Псалмы
«…Бога не видел никто никогда.
Был Свет истинный,
В мире был,
И мир через Него начал быть…»
I
В VII веке от Р.Х. Юноша-монах, подвизающийся в Сирии, видит сон о Вселенной Света и Вселенной тьмы, снизошедший на него в благословение или в соблазн.
Из тех образов, которые возникали перед ним, в сознании остались лишь некоторые:
Медленный пролет по краю пропасти.
В глубине – долина, звери: жирафы, слоны, птицы.
Все состоит из золотистого свечения.
«Твердь» края пропасти немного плотнее «воздуха».
По краю кромки пропасти стоят, сидят, парят в пространстве ангелы с детскими глазами. Они смеются, играют, ведь можно двигаться так легко, то поднимаясь, то опускаясь. Вот они взмывают ввысь вместе с огромной птицей с лапами льва, поднявшейся из глубины долины, и все, что было внизу, исчезает.
Теперь вокруг Океан.
В Океане огромная прозрачная сфера.
Внутри – своды неба, очень похожего на земное. Яркий бирюзовый цвет.
И облака необыкновенно красивой формы.
Это одежды Архангелов.
Внутри облаков спрятанные в тумане цветы. Их благоухание кажется физически осязаемым.
Непреодолимое желание остаться здесь навсегда. Но движение продолжается.
Вот и облачно-бирюзовая сфера остается позади.
Уже видится издалека и долина с животными,
И птица с лапами льва, окруженная ангелами-детьми,
И океан,
И туманная сфера.
Все это сливается воедино
И превращается в сияющую точку в бесконечном пространстве
Света.
Таких точек-миров мириады.
Во много раз громаднее каждого из миров пылающие Серафимы. Как огромные звезды со вспыхивающими протуберанцами шести крыльев, они перемещаются в пространстве, излучая свет и жар.
Среди всего этого сияющего, сверкающего, излучающего Свет мира – золотистая река, текущая ввысь, в Белые Чертоги.
«И свет во тьме светит,
И тьма не объяла его…»
И вдруг абсолютно черный шар.
Он не пропускает свет, отражает лучи, блестит, как спина жука.
Стремительное движение к шару.
Кажется, легко разбиться о его поверхность,
Но нет, можно, пронизав световой барьер, ворваться внутрь.
А внутри шара – черное пространство.
На огромном расстоянии друг от друга – звезды. Их свет не может рассеять тьму и согреть космос.
Света и тепла достаточно лишь для крошечных шарообразных планет, вращающихся вокруг светил.
Пролетают мимо области, где нет вообще никакого света, ни звезд…
И вот падение, сначала стремительное,
Потом все более медленное и медленное
На поверхность одной из планет.