Высушенная солнцем местность со скудной растительностью.
Все рыжевато-бурое и серое.
Светло-голубое небо без единого облачка.
После душной ночи предрассветная прохлада.
В доме с открытым окном спит Девушка в белых одеждах на примитивном соломенном ложе.
Золотистый Свет начинает освещать Ее лицо.
Он все ярче и ярче.
Вот уже вокруг Нее сияющее облако.
Все длится несколько секунд.
Девушка резко просыпается, подбегает к двери, распахивает ее, выбегает наружу.
Смотрит в небо.
Через заросли кустарника и листву корявых веток Ее видит молодой человек. Он в священном трепете молится, пятится назад, не в силах оторвать взгляда от Девы.
Потом бежит, бежит.
С криком врывается в землянку, вырытую в иссохшей почве. Будит старика, лежащего прямо на земле.
– Я видел, видел! Идем скорее!
Старик, недоверчиво глядя на молодого человека, тем не менее неожиданно быстро поднимается с земляного пола.
Они бегут вместе к тому самому месту за деревьями,
Но нет ни Девы, ни дома, ничего.
– Сначала я был в раю. Я летал там. Там другая Вселенная – Вселенная Света. А мы живем во тьме. Я видел, как Свет пришел к Деве! Тогда. В то время, о котором говорит Писание.
Старик в ужасе крестится, читает молитвы.
– Страшное искушение, страшная прелесть… Покайся, покайся!
Несмотря на ужас старика, Юноша продолжает быть в восторженном состоянии.
– Иди сейчас же к епископу в Дамаск. Исповедуйся. Прими послушание.
Юноша, почти не слыша старика, собирает в землянке узелки, осенив себя крестным знамением и поклонившись старику, уходит быстрым шагом.
II
Еще одно видение Юноши приводит его к сомнениям и душевному смятению.
Его душа ликует, и ноги сами несут его.
Юноша идет час, другой. Десять часов прошло. Солнце стало жгучим, злым.
– Господи, не оставляй меня без той благодати, что была со мной! Дай мне Тебя увидеть!
От нестерпимой жары и соленого пота глаза перестают различать песок пустыни, колючки, струящийся от жары воздух. Но вот отчетливо на раскаленном небосводе возникают огромные лики и фигуры Христа, апостолов.
– Если меня прельщаешь ты, враг, то сгинь!
Юноша крестит видение, но оно не исчезает.
Юноша падает на колени.
Христос говорит апостолам:
– Все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте, по делам же их не поступайте, ибо они говорят и не делают.
Связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям. А сами не хотят и перстом двинуть их;
Все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди:
Увеличивают воскрилия одежд своих;
Также любят приветствия в народных собраниях. И чтобы люди звали их: учитель! учитель!
А вы не называйтесь учителями, ибо один у вас учитель – Христос.
Все же вы – братья;
И отцом себе не называйте никого на земле. Ибо один у вас Отец. Который на небесах;
И не называйтесь наставниками, ибо один у вас Наставник – Христос.
При этих словах апостолы недоуменно переглядываются: «А как же может быть иначе? Как мы можем называть кого-то или друг друга отцом, а не братом?
Кто, кроме самого Христа, может быть духовным наставником?»
Видение начинает постепенно истаивать, затягиваться облаками.
Все дальше и дальше и глуше слышится голос Христа:
«Что вы называете Меня благим?
Никто не благ, как только один Бог.
Сын Человеческий не для того пришел,
Чтобы Ему служили, но чтобы послужить
И отдать душу Свою для искупления многих.
Я пришел призвать не праведников,
Но грешников к покаянию».
– Я нашел его вдали от хоженых троп. Он был без сознания и умирал от жары и жажды. В бреду он говорил, что видел вашего пророка Христа и Деву. Он называл твое имя и хотел что-то тебе сказать.
Епископ Дамаска, выслушав эти слова, сказанные арабским купцом, перекрестился и кивнул рядом стоящему служке:
– Омойте его и ухаживайте за ним. Я приду после вечерней службы.
Обнял араба.
– Спаси тебя Господь! Нуждаешься в чем-либо сейчас?
– Слава Аллаху!
Зазвонил колокол к вечерней службе.
– Пойду с миром!
В ответ на слова купца епископ, медленно поклонившись, ушел в храм.
В каменной прохладной келье Юноша медленно приходил в себя. Издалека слышались ему звуки службы. Казалось, Господь продолжал с ним говорить. Но в глазах его был уже не восторг, а смятение.
Отзвучали последние слова молитвы вечерней службы. Дверь кельи отворилась, и епископ вошел к Юноше.
– Благословите, святой отец!
Епископ протянул руку Юноше, но тот неожиданно не стал ее целовать.
– Вразумите меня! Душа моя погибает от сомнений!
– Ты не хочешь благословения?
И тут Юноша начал быстро, сбивчиво рассказывать о Вселенной Света, о нашей Вселенной тьмы, об ангелах, о херувимах, Деве, а главное, о Христе и Его проповедях, о том, что никто не свят, кроме Отца Небесного, о том, что никто не благословен, кроме Господа, и никто, кроме Него, не учитель.
Он говорил и говорил, казалось бы, то, что все знают, прочитав Евангелие. Но, услышав все из уст Христа, он понял все по-настоящему, душа его поверглась в страшное смущение, потому что святая церковь многое делала не так, как учил Господь.
– Поэтому я не смог поцеловать вашу руку, ваше свя…
Юноша в ужасе замолк.
Взгляд епископа был тяжелым и выражал немыслимую муку, на щеках быстро высыхали капли слез.
– Я буду молиться за тебя.
Епископ быстро вышел из кельи.
На следующее утро Юноша уже был в силах отстоять утреннюю службу. Когда он вернулся в келью, то увидел свой узелок, лежащий у двери, а саму дверь кельи запертой.
Стражник у ворот монастыря сказал, что епископ отказал ему в пристанище в монастыре и просил покинуть святое место.
Выйдя на площадь перед монастырем, густо населенную лоточниками, торговцами, зазывалами, Юноша почувствовал, как страшный спазм сдавил ему горло. Он задыхался. И только рыдания, прорвавшие чудовищную пробку в груди, спасли ему жизнь. Он отвернулся к монастырской стене, чтобы никто не видел его лица. Однако толпа, охочая до разного рода зрелищ, не оставила без внимания бедного изгоя.
– На нем страшный грех!
– Он осквернил святую церковь!
– Епископ изгнал его!
Юноша, продравшись сквозь толпу, бежал за пределы города.
III
Сначала влюбленность, а потом измена и блудный грех чуть не доводят Юношу до смерти.
Пыльная дорога привела его к наспех сколоченной хибаре, такие ставили себе смотрители оливковых и апельсиновых рощ и арбузных бахчей. За хибарой богатый надел земли на склоне горы, засаженный оливковыми деревьями. От зеленых крон веяло благодатью и успокоением. В надежде получить работу, а вместе с ней кров и еду Юноша, не рискуя поднять завесу, которая заменяла дверь, окликнул хозяина конуры. Ничего, кроме настороженного исподлобья взгляда, он не ожидал увидеть. Однако небритый толстяк, вынырнувший из-под рваной занавески и говоривший с явно иудейским акцентом, оказался добродушным и даже, как показалось Юноше, проявил признаки сочувствия.
– Заходи, сейчас время завтрака. Попробуй моего вина и козьего сыра. Такой нежный умею делать только я. День только начинается, а у тебя очень усталый вид. Садись сюда.
Так ты хочешь работать, помогать мне? Все-таки ты плохо выглядишь. Ты болен? Если здоров, то я могу поговорить с хозяином. Плантация большая, и я не успеваю…
В этот момент его болтовню прервало нечто совершенно не вязавшееся ни с уродливой хибарой, ни с нелепой внешностью толстяка. В утреннем воздухе зазвучала, разлилась мелодия прекрасной песни. Ее пела девушка гортанным, хрипловатым голосом. От этой хрипотцы и перепадов регистра от самого нижнего до высоких нежных нот у Юноши пошел по коже мороз.
Смотритель выскочил из сторожки, что-то громко крикнул. Голос умолк. Юноша, вслед за иудеем выйдя наружу, увидел удаляющуюся точеную фигуру девушки, успел разглядеть профиль, черные локоны, прятавшие шею, холщовую ниже колен юбку, босые ноги.
– Моя дочь не любит работать. Ленива и, к сожалению, не красавица. Надо бы замуж, да никто не берет.
То, что иудей врал, было очевидно. Он сам это понял и разозлился на Юношу. Тем более что тот стоял, как громом пораженный, и явно представлял угрозу отцовской любви толстяка.
– В общем, поищи-ка работу у Зоровавеля на постоялом дворе.
И толстяк скрылся за деревьями вслед за девушкой.
Как изменчиво человеческое сердце, как податлива душа! Еще несколько часов назад Юноша чуть не умер от того, что епископ изгнал его из монастыря, даже не наложив никакого послушания, как на совершенно безнадежного, еще недавно крики толпы, обращенные к нему, как вероотступнику, поражали его сердце, а сейчас все его существо, ум, душа – все заполнилось только одним образом: непостижимо прекрасный голос звучал у него в мозгу, и фигура девушки бесконечное количество раз удалялась и удалялась в тень оливковых деревьев.
У Зоровавеля не было красивых дочерей, и крепкие молодые работники были нужны. С раннего утра до середины дня Юноша мыл и поил лошадей, разводил огонь из сушеных козьих и верблюжьих кизяков, таскал воду из колодца с ближнего холма, латал прохудившуюся крышу, а потом…
Потом он бежал в долину, в оливковую рощу, встречать ту, которая стала главным смыслом его существования, которая тоже полюбила его и считала каждую секунду, остававшуюся до их встречи.
Они не были близки. Обманывать отца она не могла, а для него даже подумать о том, чтобы делить ложе без венчания, было кощунством. Она была единственная, кто безоглядно поверил в его рассказы о Вселенных Света и Тьмы, о Белых Чертогах, о Золотом луче и Деве, о явлении Христа, хотя воспитана была в другой вере. Когда любишь друг друга – любишь Бога, и Бог, единый для всех, скрепляет души, истина кажется близкой и простой.