Заперев дверь на два оборота ключа и придвинув к ней тяжёлый сундук, он прошёл через комнату и сел рядом со мной, уставясь снизу вверх в моё лицо своими маленькими бесцветными глазками. Полдюжины новых шрамов покрывали его нос и щёки, а серебряные проволочные дужки, поддерживавшие его искусственные уши, сбились на сторону. Я подумал, что прежде никогда не видел его столь ужасающе очаровательным. У мистера Уайльда не было ушей. Искусственные же, которые сейчас торчали под странным углом на тонкой проволоке, являлись его единственным недостатком. Они были сделаны из воска и выкрашены в розовый телесный цвет, тогда как остальное его лицо имело желтоватый оттенок. Ему скорее стоило бы обзавестись искусственными пальцами для левой руки, которая была абсолютно беспалой, но это, кажется, не причиняло мистеру Уайльду ни малейшего неудобства, так же, как вполне устраивали восковые уши. Он был очень маленького роста, едва ли выше десятилетнего ребёнка, но его плечи и руки были прекрасно развиты, а бёдра узки, как у атлета. Однако самой поразительной чертой мистера Уайльда была его голова, для человека столь поразительного ума и знаний совершенно неподходящая. Она была плоской сверху и заострённой к затылку, как у тех несчастных, которых люди запирают в дома для умалишённых. Многие звали его безумцем, но я знал, что он так же нормален, как я сам.
Я не отрицаю, что у него были свои странности. То, что он завёл кошку, и его любовь дразнить её до тех пор, пока она не прыгнет ему в лицо как демон, было поистине чудачеством. Я никак не мог понять ни зачем он держит у себя это создание, ни какое удовольствие он находит в том, чтобы запирать себя в комнате со злобной, отвратительной тварью. Помню, как однажды, подняв глаза от рукописи, которую изучал при свете нескольких свечных огарков, я увидел мистера Уайльда неподвижно сидящим на своём высоком стуле, с глазами, горящими от возбуждения, в то время как кошка, покинувшая своё место перед печкой, кралась к нему. Прежде чем я успел пошевелиться, она прижалась животом к полу, изогнулась, затряслась и прыгнула ему в лицо. Воя и брызгая слюной, они стали кататься по полу, царапаясь и кусаясь, пока кошка не сбежала с воплем под шкаф, а мистер Уайльд остался лежать на спине, подогнув конечности и дёргая ими, как умирающий паук лапками. У него и впрямь были странности.
Мистер Уайльд вскарабкался на свой высокий стул и, изучив моё лицо, достал гроссбух с загибающимися углами и открыл его.
— «Генри Б. Метьюз, — прочёл он, — бухгалтер „Уайсот, Уайсот и Ко“, поставщиков церковной утвари. Обратился 3-го апреля. Ущерб репутации нанесён на ипподроме. Известен как неплательщик долгов. Репутация будет восстановлена к 1-му августа. Получен гонорар в 5 долларов», — он перевернул страницу и стал водить беспалой кистью по плотно исписанным колонкам.
— «Преподобный Грин Дазенберри, священник евангелистской церкви Фейрбич, Нью-Джерси. Ущерб репутации нанесён в Бауэри 9. Будет восстановлена так скоро, как это возможно. Гонорар 100 долларов», — он откашлялся и добавил: — «Обратился 6 апреля».
— Значит, у вас нет нужды в деньгах, мистер Уайльд, — уточнил я.
— Слушайте, — он снова кашлянул. — «Миссис С. Гамильтон Честер, Честер Парк, Нью-Йорк. Обратилась 7 апреля. Ущерб репутации нанесён в Дьеппе 10, Франция. Должна быть восстановлена к 1 октября. Гонорар 500 долларов».
«Заметка: С. Гамильтон Честер, капитан корабля военно-морских сил Южного Морского Эскадрона „Лавина“, возвращается домой 1-го октября».
— Что ж, — сказал я, — восстановление репутаций — прибыльное занятие.
Его бесцветные глаза встретились с моими:
— Я лишь хотел продемонстрировать, что я был прав. Вы сказали, что невозможно преуспеть в подобном занятии; и даже если бы мне удавалось добиваться успеха в некоторых случаях, это стоило больше, чем я мог бы заработать. Сейчас у меня в штате сотня человек, которым предоставляется крохотная оплата, но они продолжают выполнять свою работу с рвением, какого можно добиться только при помощи страха. Эти люди вхожи во все слои общества. Некоторые из них стоят в основе самых недоступных социальных святилищ, другие — опора и гордость финансового мира, в то время как третьи имеют несомненный авторитет в кругу «талантов и поклонников». Я выбрал их на досуге из тех, кто обращался по моим объявлениям. Это довольно просто, все они трусливы. Я мог бы набрать и втрое больше за двадцать дней, если бы захотел. Так что, как видите, тем, кто присматривает за репутациями своих сограждан, я плачу жалование.
— Они могут обратиться против вас, — предостерёг я.
Уайлд потёр кожу под восковыми ушами и поправил их.
— Я так не считаю, — задумчиво пробормотал он. — Изредка мне приходится прибегать к кнуту, но обычно лишь один раз. Кроме того, их устраивает оплата.
— И как выглядит «кнут»? — поинтересовался я.
Его лицо на мгновение стало ужасным, глаза превратились в две зелёные искры.
— Я приглашаю их зайти и поболтать со мной, — негромко ответил он.
Стук в дверь прервал нас, и его лицо приняло прежнее добродушное выражение.
— Кто там? — осведомился он.
— Мистер Стейлетт, — раздалось в ответ.
— Приходите завтра, — откликнулся мистер Уайльд.
— Это невозможно, — начал его собеседник, но замолк, когда мистер Уайльд издал что-то вроде лая.
— Приходите завтра, — повторил он.
Мы услышали, как кто-то прошёл прочь от двери и повернул за угол к лестнице.
— Кто это? — спросил я.
— Арнольд Стейлетт, владелец и главный редактор крупного нью-йоркского ежедневника. Я плачу ему очень мало, но он считает это удачной сделкой, — добавил он, похлопав по гроссбуху беспалой рукой.
— Арнольд Стейлетт! — повторил я, поражённый.
— Да, — подтвердил мистер Уайльд с самодовольным смешком.
Кошка, зашедшая в комнату, пока он говорил, поколебалась, посмотрела на него и начала недовольно мяукать. Спустившись со стула и присев на корточки, мистер Уайльд поднял животное на руки и стал гладить. Кошка перестала мяукать и замурлыкала, причём казалось, что этот звук всё повышался, пока он не ударил её.
— Где заметки? — спросил я. Он указал на стол, и я уже в сотый раз взял в руки стопку рукописных листов, озаглавленную: «Имперская Династия Америки».
Одну за другой я изучал истёртые — прикосновениями лишь моих рук — страницы, содержание которых я и так знал наизусть, от «Из Каркозы, с Гиад, из-за Хастура и Альдебарана» до «Кастайн, Луис де Кальвадос, рождённый 19 декабря 1877 года». Несмотря на это, я читал с неослабевающим, страстным увлечением, останавливаясь, чтобы произнести некоторые отрывки вслух, особенно остановившись на «Хилдред де Кальвадос, единственный сын Хилдреда Кастайн и Эдиты Ландс Кастайн, первый из наследников» и так далее.
Когда я закончил, мистер Уайльд кивнул и откашлялся:
— Кстати, о ваших претензиях на наследство, — сказал он. — Как идут дела у Констанс и Луиса?
— Она любит его, — просто ответил я.
Кошка на его коленях неожиданно повернулась и ударила мистера Уайльда лапой по глазам, он отбросил её прочь и вскарабкался на стул напротив меня.
— И доктор Арчер! Но с этим вы можете разобраться в любой момент, как только пожелаете.
— Да, — ответил я, — доктор Арчер может подождать, но настало время мне встретиться с моим кузеном Луисом.
— Да, настало время, — повторил он. Взяв со стола другую книгу, мистер Уайльд стал быстро перелистывать страницы.
— Сейчас мы поддерживаем связь с десятью тысячами человек, — пробормотал он. — Мы можем рассчитывать, что ещё сто тысяч присоединятся в течение первых двадцати восьми часов, а после сорока восьми восстанет весь штат. За ним последует страна, а тем областям, что не подчинятся, — я имею в виду Калифорнию и северо-западные регионы, — лучше было бы вовсе обезлюдеть. Я не пошлю им Жёлтый Знак.
Кровь застучала у меня в висках, но я лишь заметил:
— Новая метла метёт чисто.
— Честолюбивые планы Цезаря и Наполеона бледнеют перед тем, кто не остановится, покуда не захватит человеческие умы и не станет контролировать даже ещё не родившиеся их мысли, — сказал мистер Уайльд.
— Вы говорите о Короле в Жёлтом, — с дрожью прошептал я.
— Он — властитель, перед которым склонялись императоры.
— Я счастлив служить ему, — ответил я.
Мистер Уайльд поправил свои уши покалеченной рукой.
— Может быть, Констанс не любит его, — предположил он.
Я начал было отвечать, но мой голос потонул в неожиданных раскатах военной музыки, раздавшихся с улицы. Двадцатый драгунский полк, квартировавшийся раньше на горе Сент-Винсент, возвращался с манёвров в Вестчестере в свои казармы в восточной части площади Вашингтона. Это было подразделение моего двоюродного брата, целая толпа солдат в голубых, скроенных по фигуре мундирах, лихих киверах и белых рейтузах с двойной жёлтой полосой, в которых их ноги выглядели изваянными из мрамора. Каждый второй эскадрон был вооружён пиками, на концах которых развевались жёлтые и белые флажки. Прошёл оркестр, играя марш, затем проехали полковник и офицеры его штаба, их сбившиеся в кучу лошади тяжело ступали, покачивая в унисон головами, вымпелы трепетали на кончиках копий. Солдаты, щеголявшие прекрасной английской посадкой, загорели до черноты за время своей бескровной кампании среди Вестчестерских ферм, звон их сабель о стремена, бряцание шпор и карабинов очаровали меня. Я заметил Луиса, едущего со своим эскадроном. Он был самым красивым офицером, какого мне только приходилось видеть. Мистер Уайльд, воздвигший свой табурет перед окном, тоже заметил его, но ничего не сказал. Проезжая мимо, Луис обернулся и взглянул на мастерскую Хоуберка, и я заметил проступивший на его загорелых щеках румянец. Должно быть, Констанс стояла у окна. Когда последний солдат процокал мимо и последний вымпел растворился вдали Пятой Южной авеню, мистер Уайльд оттащил сундук от двери.