ать летающих людей.
Казначей вскоре сообщил государю:
— Ваше величество, народ называет новые золотые — зарициями.
— Так и называет? — переспросил тот.
— Именно. На рынке, к примеру, говорят: хорошая свинья, за неё и двух зарициев не жалко…Ой!
Король захохотал и с полминуты не мог остановиться.
— Уморил, — простонал он, вытирая слёзы. — Выходит, цена мне — полсвиньи. Не так уж мало, если свинка и впрямь хорошая… Верно?
«Кажется, обошлось», — успокаиваясь, подумал казначей. Давно он уже не слышал, чтобы его величество так хохотал. По правде говоря, в последнее время Зариций и улыбался-то редко. С ним вообще творилось что-то странное. Приближённые ничего не могли понять: государь вроде здоров, а невесел. Дела как будто перестали его занимать, досуги — тешить. Призовёт он, скажем, какого-нибудь архитектора; тот показывает ему расчёты да макеты и так увлечётся, что просто светится, а король, напротив, мрачнеет, как море в непогоду. Пригласит актеров или музыкантов — и аплодирует им, и награждает щедро; не скажешь, что недоволен, только в глазах у него тоска. Собственную лютню забросил, к палитре не прикасается, и стихов больше не пишет.
Придворные то и дело шептались по углам о причинах королевской хандры.
— Может, порчу на него напустили? — спрашивал один.
— Чепуха, — фыркал другой. — Жениться ему нужно, сразу повеселеет. Что за король без королевы? И о наследнике пора подумать. А эти его пассии — одна морока.
…Шила в мешке не утаишь. Были пассии, были. Поселил Зариций однажды в своих покоях девицу знатного рода, какое-то время делил с ней стол и ложе, но в конце концов дал ей богатое приданое и выдал замуж за вельможу. Эту девицу сменила другая, а потом и третья, и с ними произошло то же самое. Ни с одной король не прижил ребёнка, ни одну не пожелал сделать королевой.
— …От иной жены ещё сильней можно затосковать, — вступал в разговор третий придворный. — Лучше б он врача позвал.
— Тут не врач надобен, а шут, — возражал четвёртый. — Есть ведь у нас шут!
— Есть, — отвечал пятый, — да он вроде в отставке живёт, кто его разберёт….
Шут во дворце действительно имелся. Звали его Шиш. Был он немолод, костляв и почти лыс, лишь над ушами курчавились островки волос. На свою должность поступил он давным-давно, при прежнем государе, от которого за много лет ни разу не удостоился от того не то что похвалы — даже доброго слова. Меж тем от его острот и трюков покатывался со смеху весь двор; стражники, — и те не могли удержаться, прыскали. А король Нивзуб Нагой кривился: «Не смешно! Дурак!» — и награждал шута то пинком, то тычком, то оплеухой.
Однажды юный наследник (он как раз вернулся из-за границы, закончив учение) спросил Шиша: «Как тебя зовут по-настоящему?»
— Вашему высочеству известно, как меня называть, — отвечал тот. Голос у него был скрипучий, как жесткий башмак.
— Мне не особенно нравится твой псевдоним, — мягко сказал принц. — Как твоё настоящее имя?
— Я предпочёл его позабыть, — проговорил шут, уставясь в пол. — Не взыщите с дурака, ваше высочество.
Наследник вдруг предложил:
— Обращайся ко мне на ты. Просто Зариций, хорошо?
Шут вскинул голову, глянул принцу в зрачки:
— Не сейчас, ваше высочество — когда вы станете королём.
— Когда я стану королём… — повторил наследник медленно, будто пробуя эти слова на вкус, и неожиданно закончил так:
— Когда я стану королём, то позабочусь о тебе.
Обещание Зариций сдержал. В первую неделю своего правления призвал он шута и ласково обратился к нему:
— Послушай, дружок. Ты немало натерпелся от моего дядюшки и заслужил спокойную, обеспеченную старость. Я распорядился, чтобы тебе назначили хорошую пенсию. Хочешь — оставайся здесь, во дворце; даю слово, что никто не посмеет чинить тебе никаких обид. А если желаешь, велю подыскать тебе отдельное приличное жильё.
Он был уверен, что бедняга предпочтёт второе — не захочет жить там, где его унижали. И поразился, услышав:
— Я останусь здесь. При тебе.
— Прости, друг, — улыбнулся король, — но мне не нужен шут. Зачем? Разгонять мою меланхолию, буде найдёт? С нею я должен справляться сам. Говорить мне горькие истины? На это имеют право все мои подданные. Не думай, — добавил он поспешно, — что я невысоко ценю твоё искусство. Но не стоит его тратить на одного-единственного человека, хоть бы и короля. Может быть, хочешь поступить в цирк или в театр? Пенсию за тобой сохранят.
— Поздно, — вымолвил шут. — A тебе я ещё понадоблюсь.
— Едва ли. Ну, пребудь здоров!
И Зариций отпустил Шиша. Были у его величества другие заботы, поважнее.
Шут — или отставной шут? — остался во дворце, получал свою пенсию и жил тихо, точно дух. На покое он ни с кем не свёл дружбы; и хоть обижать его никто не обижал, но замечали очень немногие, король же почти позабыл. Однако пришло время, и Шиш сам напомнил ему о себе.
Король собирался самолично переговорить с одним купцом. Купец этот был такой отчаянный малый, что никто не хотел страховать его корабли. Так, незастрахованным, отправился он за тридевять земель, благополучно возвратился и привёз заморскую диковину — автомобиль. Вот Зариций и хотел разобраться, есть ли смысл налаживать постоянный ввоз подобных штуковин в Невозданию. И если да, то какой должна быть пошлина, чтобы и купцам не в разор, и государству выгода? В общем, разговор предстоял серьёзный, так что король очень удивился, когда ему доложили: шут, мол, просит позволения при сём разговоре присутствовать.
— Пусть его, — подумав, решил Зариций, — скучно ему, бедному, а тут речь о дальних странах и новых планах.
Шиш пришёл не в шутовском наряде, а в обычной одежде. Зариций представил его купцу:
— А это мой старый приятель, артист комического жанра. Здесь он затем, что любопытствует; и я, признаться, тоже. Так что давай, пожалуйста, поподробнее…
Ушёл купец окрылённым: король счёл, что завозить морским путём иноземные автомобили — начинание стоящее, и обещал споспешествовать: может быть, даже расширить порт. Артист комического жанра в разговоре не участвовал, и Зариций вспомнил о нём, лишь когда проводил посетителя:
— Ну что, дружок? Интересно было?
— Очень, — проскрипел Шиш, — куда интересней, чем я думал. Не позволит ли мне твоё величество и впредь иногда присутствовать при таких встречах?
— Почему бы и нет? — отвечал его величество и улыбнулся про себя: «Теперь не шут станет развлекать короля, а наоборот! Ну что ж, вполне справедливо».
И с тех пор, когда король призывал для совета кого-нибудь из мастеров, — корабелов или виноделов, горняков или рыбаков, — он заодно вызывал и Шиша.
Нередко тот сам напрашивался в сопровождающие, если его величество собирался, к примеру, на какую-нибудь церемонию. Напрашивался, впрочем, почти униженно, хотя один раз позволил себе изрядную дерзость. Зариций попытался сострить: «Хочешь, чтоб репортёры написали: на парад прибыл наш король, и шут с ним?» А Шиш отозвался: «Старая острота, государь! Я исключил её из своего репертуара много лет назад».
Король не разгневался — он смутился и сказал себе: «Тоже ведь мастер! Что же он похоронил своё мастерство!»
Шут в королевской свите — не диво, но он обязан играть положенную роль. А этот больше не надевал колпака, не валял дурака, и старался стушеваться в толпе придворных. Что за шут такой?
Кое-кто из приближённых даже пытался остеречь молодого короля.
— Ваше величество, вдруг он шпион?
— Бросьте, — отмахивался Зариций, — всё, что он вызнает, можно прочесть в наших газетах. Какой вред от любопытного старика?
И вот теперь на короля напала то ли душевная хворь, то ли тоска, то ли просто хандра. Справиться с нею сам, как собирался, он явно не мог. Тут бы отставному шуту и вспомнить своё искусство, развеселить, рассмешить, растормошить государя, вернуть ему бодрость духа. Ан нет! Шиш по-прежнему вёл себя тише мыши — до того самого дня, когда увязался за королём на церемонию открытия нового моста.
Столицу рассекала пополам широкая река. Старый мост через неё с годами обветшал, стал ненадёжен, а для проезда автомобилей не подходил вовсе.
Решено было его разобрать и заменить другим, новой конструкции. Её придумал и рассчитал инженер по имени Крептер, низкорослый коренастый человек лет пятидесяти. Он же руководил строительством.
Из окон парадной залы дворца, выходивших на реку, Зариций мог наблюдать, как идут работы. Пришлось наладить временную переправу, паромную; пользоваться ею было не слишком удобно, но король не подгонял строителей. Мост соорудили точно в назначенный срок. Люди называли его подвесным; правильного названия — какого-то иностранного слова — никто, кроме Крептера, запомнить не мог.
С виду новый мост больше походил на музыкальный инструмент — не то арфу, не то лиру, — и при этом был крепок, как скала.
Церемонию открытия донельзя упростили — пышных церемоний Зариций терпеть не мог. Король взошёл на мост, с другой стороны навстречу ему двинулся Крептер. За королём следовала свита; за инженером — рабочие. Примерно на середине моста все остановились, и Крептер произнёс положенное:
— Принимай работу, государь!
Их разделяло не более двух шагов — низенького, коренастого инженера и высокого, стройного молодого короля. Стояло лето, и Зариций в лёгких бело-золотых одеждах был особенно хорош.
Он обвёл взглядом прочный певучий мост и вымолвил одно-единственное слово:
— Чудо!
Инженер поклонился. Король продолжал:
— За труд вам нынче же будет заплачено по счёту. Но сам вижу — этого мало. Проси в награду всё, что хочешь!
— Наградите рабочих, государь, — попросил Крептер, — они старались, ни одной заклёпки не поставили неправильно.
Зариций согласился:
— Молодцы. Неправильно поставленная заклёпка может обернуться катастрофой. — Он повернулся к свите. — Казначей!
— Здесь я, ваше величество! — отозвался тот.
— Каждому рабочему, сверх жалования, — по десять золотых.