— Будет исполнено! — отвечал казначей.
А рабочие дружно закричали:
— Да здравствует король!
— Хватит, ребята, — поморщился Зариций и опять обратился к инженеру. — Ну, а ты, друг Крептер? Как мне наградить тебя самого?
Эх, попросить бы Крептеру, к примеру, золотую готовальню, украшенную портретом короля и усыпанную бриллиантами! Может, всё бы и обошлось. А он сказал:
— Поручите мне, государь, построить ещё один мост, вантовый — по нему мы сможем пустить поезда. У меня, признаться, уже и эскизы имеются… Вот это и будет мне награждением.
Король замер, точно громом поражённый. Почему-то все сразу притихли. Стало слышно, как на мосту свистит ветер.
Наконец Зариций сдавленно спросил:
— Неужели ты настолько любишь своё дело?
Инженер ничего не успел ответить. Из толпы придворных, будто чёртик из коробочки, выскочил Шиш; гримасничая и приплясывая, подбежал к королю, и воскликнул своим скрипучим голоском:
— Что, завидно? Глядите-ка! Хорош наш правитель — король Завидий! — и ткнул в самодержца костлявым пальцем.
Все ожидали от Зариция гневного крика, а услышали глухой смешок:
— Браво, шут!
Кто-то нерешительно хихикнул и тут же испуганно смолк. Король будто не заметил. Адресуясь к инженеру, он проговорил невнятно:
— Насчёт моста… я подумаю… подумаю…
Развернулся на каблуках и бросив: «Возвращаемся, господа!» пошёл прочь. Свита — за ним, Шиш приплясывал позади, что-то бормотал, и придворные старались держаться от него подальше.
По дворцу в этот день поползли тревожные шепотки. И неудивительно: король вернулся сам не свой, отослал всех, заперся у себя в покоях и не стал ни обедать, ни ужинать. А вечером вдруг потребовал:
— Шута ко мне!
Шиша, о выходке которого знал уже весь дворец, препроводили к королю, и приближённые стали гадать, как поступит последний.
— Прогонит дурака к чертям собачьим, — говорил один, — прогонит и пенсии лишит.
— Простит, — уверял другой. — Он у нас отходчивый. Да и шутам многое прощается…
— Ну, не такое же! — не соглашался третий. — За такие выходки можно и в острог угодить!
Никто не мог бы догадаться, как на самом деле поговорили шут и король.
Оставшись с государем наедине, Шиш без приглашения уселся с ногами в самое удобное кресло, и задрав острый подбородок, уставился на Зариция. Тот пододвинул себе другое кресло и сел напротив. С минуту оба молчали. Король заговорил первым:
— Раскусил меня, а?
— Давным-давно.
— Как ты догадался?
— Дураку ясно, — осклабился Шиш, — а я и есть дурак. Ах, светлый король Зариций, всем умельцам — первый друг, всем искусникам — отец родной! Который сегодня от зависти к инженеру-строителю готов был броситься вниз головою с его чудо-моста! Что, вру?
— Нет.
— Да ты не только господину Крептеру, ты им всем завидуешь, мастерам-то.
Зариций откинулся на спинку кресла и промолвил жалобно:
— У них есть то, чего нет у меня: призвание, искусство, любимое дело. Довольно, чтобы наполнить и жизнь, и душу.
— А желудок?
— Что?
— Ты хоть знаешь, что самый искусный мастер часто сидит без хлеба? А знаешь, каково это — когда твоё искусство втаптывают в грязь? А когда само творение не даётся, не получается — понимаешь, что это такое?
— Каторга, — отвечал Зариций, — каторга, за которую я сей же миг отдал бы свою корону.
— Теперь дурак — ты! — воскликнул шут.
И король Невоздании молча проглотил оскорбление.
— У тебя есть власть, — продолжал Шиш. — Тебе ведомо, на что идут люди ради власти?
— Но я-то к ней не рвался, чёрт подери! — вяло огрызнулся Зариций. — Родился принцем, стал королём, вот и всё.
— Ага, просто должность такая — король. Ты и ведешь себя, как усердный чиновник средней руки. Погляди, как живут иные правители! Пьют-гуляют, казну распыляют, зато душу забавляют…
— Ничего-то ты не понял, — прервал государь шута. — Думаешь, я себя сдерживаю? Какое там! Не тянет меня к разгульной жизни, как не тянет повелевать людьми.
— А к чему тянет? Кем бы ты хотел стать, если бы не был королём?
Зариций ответил с мукой:
— В том-то и беда, что никем!..
— Ой ли? — поднял брови Шиш. — Ты ведь и живописью баловался, и музыкой, и стишками…
— Вот именно что баловался — душу в них не вкладывал.
— Велика беда! Одно твоё слово — и тебя объявят величайшим музыкантом и лучшим поэтом в истории страны, а за твои картины передерутся директора всех музеев.
— Разве мне слава нужна? Да к тому же ещё дутая!
— Жениться не думал? — неожиданно спросил шут. — Отец семейства — тоже призвание.
— Не моё.
— А что же девицы твои, фаворитки?
— Ну что девицы… Я их желал, они не противились…
— Оно и понятно! — ехидно вставил шут. — А любил ты хоть одну из них?
— Если бы… Что ты выспрашиваешь, точно поп! — вспылил вдруг король.
Шиш помахал перед его глазами тощим пальцем:
— Те-те-те! Поп тебе скажет, что зависть — смертный грех, а власть надо употреблять на добрые дела, и велит поститься да молиться. А я, может, посоветую кое-что получше…
— Говори! — простонал Зариций.
Шут медленно промолвил, будто смакуя слова:
— Себе же на беду наводнил ты страну мастерами. Сам и позаботился, чтобы они с голоду не погибали и в безвестности не прозябали. «Проси в награду всё, что хочешь!» — передразнил он вдруг голосом короля. — Ладно, они процветают, а тебе-то каково с ними рядом? Они живут любимым делом, а тебе, монарху, и жить вроде нечем: власть для тебя — служебная лямка, кутежи — скука смертная, женщина — услада на миг, а искусство — баловство. Верно, король Завидий?
Король не отвечал, только сильнее вжался в кресло, стиснул подлокотники. Шут встал и наклонился над ним:
— Об одном ты позабыл: эти искусники да умельцы — твои подданные, и ты волен делать с ними, что хочешь.
— И что ты советуешь? Призвать ещё одного мастера — заплечного, чтобы выкручивал им золотые руки, рубил светлые головы? Так, что ли?
— Ну, зачем же, — усмехнулся Шиш. — Ты ведь у нас монарх просвещённый и милосердный. Гуманный, как нынче говорят. Просто предложи им — каждому — сменить занятие.
Зариций резко выпрямился:
— Ты это серьёзно?
— Шучу, конечно. И ты тоже пошути. Вызови того же господина Крептера и объяви, что назначаешь его… ну, хоть рыбаком. Посмотришь, как это ему понравится. А потом скажешь, что просто дурачился.
— Вздор говоришь, — пробормотал король, вставая. — Ступай. Я устал.
Шут отступил на пару шагов и поклонился почтительней некуда:
— Доброй ночи, государь.
И удалился чуть ли не на цыпочках.
А на другой день был вызван к королю и стал единственным свидетелем аудиенции, которую тот дал инженеру Крептеру. Состоялась она в парадной зале; обычно здесь принимали только послов и других почётных посетителей.
Погода опять выдалась солнечной; в свете, лившемся из окон, сверкал мраморный пол, розовый с красными прожилками. Крептера впустили ровно в полдень. Зариций поднялся ему навстречу; шут остался стоять за высокой спинкой королевского кресла.
Инженер, сам сиявший, как летний день, принёс с собой свёрнутый рулоном лист ватмана — несомненно, чертёж.
— Мастер Крептер, — начал король, положив руку на плечо гостя, — я подумал и решил…
Инженер сделал движение, точно собираясь развернуть принесенный рулон.
— … решил, что тебе следует заняться рыбной ловлей, — закончил король.
— Рыбной ловлей, государь? — растерялся Крептер. — Вы желаете, чтобы я построил причал для рыболовецких судов?
— Нет, любезный. Я хочу, чтобы ты стал настоящим рыбаком. Завтра из порта уходит на лов сельди небольшое судно — «Невозданец». Ты отправишься на нём. Знаю, знаю, — продолжал он, легонько встряхнув собеседника, — ты скажешь, что ничего не смыслишь в этом промысле. Ну что ж, научишься, освоишься.
Инженер сделался белым, как ватман.
— Государь, я — мостостроитель…
— Ох, какое длинное слово, — улыбнулся Зариций. — Рыбак гораздо короче. И ты будешь по-прежнему близок к воде.
— Это… это шутка, ваше величество? — еле выговорил Крептер.
— Это приказ, друг мой. Надеюсь, тебе понятно, чем грозит неповиновение королевскому приказу. Ты свободен. — И правитель снял руку с плеча подданного.
Тот повернулся и побрёл к выходу, оскальзываясь на мраморе и судорожно прижимая к себе уже ненужный чертёж.
Тут Шиш, до сей минуты невидимый и неслышимый, подскочил к королю и быстро зашептал:
— Останови же его, останови! Скажи, что ты пошутил, что он по-прежнему будет строить мосты. Что построит их не меньше десяти, один красивей другого!
Но Зариций не стронулся с места, и с губ его не сорвалось ни звука. Он будто не замечал Шиша, не смотрел и на уходящего.
Взгляд короля был устремлён в окно, за которым был виден во всём великолепии новый мост.
Лишь когда Крептер скрылся за дверями, король обернулся и встретился глазами с шутом.
— Ну? — спросил тот. — Полегчало?
…Так в Невоздании началась пора, что может лишь присниться, да и то если на ночь начитаться страшных сказок. Жители, ещё недавно любившие своего короля, теперь в ужасе спрашивали друг друга:
— Да что же это такое? Дядюшка в нём проснулся или бес в него вселился?
Ибо государь обнародовал какие-то дикие приказы: лучшего в стране арфиста переделать в артиллериста, самого опытного шахтёра — в полотёра, отличнейшего часовщика — в гробовщика.
Заморские умельцы, что прижились было в Невоздании — иные даже собирались принять подданство — услыхав такие новости, вздохнули горестно, собрались наскоро, и прочь из страны. И чуть не каждый говорил на прощанье местным собратьям по искусству:
— Бегите и вы! Ничего хорошего от вашего короля ждать не приходится.
Но те отвечали:
— Может, он одумается…
Зря надеялись. Одного за другим лучших из них разлучали с любимым делом, навязывали чужое, и сперва никто не мог уразуметь, почему. Лишь когда люди вспомнили, что случилось в день открытия моста, они поняли: государь мастерам завидует.