Полностью опомниться он не успел. Вдруг раздался страшный скрежет, дверь камеры накренилась и рухнула наружу. Почти тотчас весь коридор наполнился лязгом и грохотом.
Однопят отскочил к стене, прижался к ней спиной, осторожными шагами продвинулся к проёму и выглянул.
В коридоре не было никого. Но нельзя сказать, что там ничего не происходило.
Прочные дверные засовы один за другим разваливались на части: скобы, вроде бы вделанные намертво, выскакивали из стен; лишённые их опоры, падали тяжёлые деревянные брусы. Двери слетали с петель, рассыпающихся на глазах. Узнику на миг подумалось, что потолок сейчас тоже рухнет, да и всё сооружение провалится прямо в тартарары, — отсюда, должно быть, это рукой подать. Но нет. Когда дверь самого дальнего помещения грохнулась на пол, разрушение прекратилось, и всё стихло.
Немного придя в себя, Однопят обнаружил, что так и держит в руках свой мундир. Машинально натянул его, запахнул на груди. Тёплый комок копошился за пазухой, попискивал. Солдат прошептал:
— Ну, крысонька, попробуем…
Он заковылял прочь из помещения, и тут услышал шаги. Спотыкаясь, в коридор выбрели ещё два человека, оба обросшие и грязные, один — седой, в летах, с очками на носу, а другой чернявый, молодой, с глазами навыкате.
Все трое уставились друг на друга. Тот, что в летах, заговорил первым:
— Так я и предполагал. Здесь содержались ещё люди…
В этот миг у солдата из-за отворота мундира выглянула серая мордочка.
— Да тут и животные имеются! — заметил молодой.
Однопят повертел головой туда-сюда, увидел, что все камеры теперь пусты, и подытожил:
— Людей три человека. А животная одна.
— Что произошло? — непонятно кого спросил пожилой, оглядывая царивший вокруг хаос. — Землетрясение? Картина, правда, нетипичная…
— А может, конец света, — беззаботно бросил молодой.
— Навряд, — сказал солдат. — Мир-то вроде ещё стоит.
— Простите, — продолжал седой, — вы оба — не сон? И ещё мне кажется, что здесь побывал король. Он даже грозился меня казнить.
— Если это сон, то общий, — отозвался чернявый. — Я тоже видел короля и слышал от него те же угрозы.
— Был король, был, да вышел весь, — изрёк солдат так мрачно, что те двое воскликнули в один голос:
— Что это значит?!
— Потом расскажу, — заторопил их Однопят, — пошли отсюда, ребята, пока путь свободен!
— А мои расчёты?! — вскричал тот, что постарше.
— А мои стихи?! — завопил тот, что помоложе.
Солдат, конечно, ничего не понял, так что отвечал наугад:
— Наверху запишете, наново!
И, одной рукой крепко взяв за локоть седого, другой — чернявого, потащил их, слегка упирающихся, к лестнице. На ходу он попытался рассказать, что сталось с королём. Те двое так и ахнули.
— Возможно, шаровая молния… — предположил седой.
— Самовозгорание человека! — решил чернявый.
Солдат промолчал.
Поддерживая друг друга, они поднялись наверх и свободно вышли из Дома Умников тем же путём, каким когда-то их втащили туда — через караульную будку, сейчас никем не охраняемую. Она оказалась неповреждённой.
Стена с железными воротами тоже была цела.
Но великолепные розовые кусты, выращенные вокруг неё, теперь валялись на земле, поджав корни.
Что-то сместилось в мире. Может быть, именно поэтому он всё ещё стоял.
…Погибель короля поначалу привела подданных в смятение. Во-первых, никто не мог понять, что всё-таки с ним произошло. Научные споры и дикие слухи на этот счёт не утихли до сих пор. Во-вторых, не то, чтоб Зариция оплакивали, просто люди растерялись, оставшись без правителя. Наследников у покойника не было. Где же взять нового монарха?
Тогда-то жители Невоздании спросили себя и друг друга: а надо ли? Дурен король — подданным мучение на много лет, а если даже хорош… ведь этот, последний, поначалу был — лучше некуда, и вот как всё обернулось. Ну их совсем, королей!..
— Кто же будет нами править? — возник резонный вопрос, и тут же нашелся ответ:
— Сами собой будем править. По очереди.
— А давайте попробуем!
— А давайте!
И стала с тех пор Невоздания — республика.
Службу РАСПРАВ разогнали первым же указом. С перепугу её бывшие бойцы в ближайшую ночь посжигали свои мундиры. Ну, а дальше? Надо на жизнь зарабатывать, только на какую работу возьмут с такими навыками? Да и что обычная работа в сравнении с их недавней службой? Взяли они и всем скопом подались за границу: может, какому-нибудь иноземному правителю понадобится их опыт? И не вернулись. Верно, их и вправду кто-то нанял, и в другой стране теперь тоже есть Служба Распределения Справедливости, то бишь Служба РАСПРАВ. Разве что называется она как-нибудь иначе.
Долго думали новые власти Невоздании, как поступить с Домом Умников. В конце концов там устроили музей ужасов отечественной истории. Посещают его, правда, всё больше иностранные туристы, а из местных — только школьные экскурсии. Остальных что-то не тянет.
Золотые монеты с профилем последнего короля вскоре изъяли из обращения. Это теперь за такой золотой нумизматы готовы отдать целое состояние.
А все мастера страны вернулись к своим искусствам и ремёслам.
Инженер Крептер возвёл ещё полдюжину мостов, один лучше другого; но на тот, на котором он стоял когда-то рядом с королём, больше не то что ступить — смотреть не хотел.
Те трое, что при Зариции были сообщниками-бунтовщиками — врач, фармацевт, и гончар — стали партнёрами и открыли гомеопатическую аптеку. Она существует и по сей день, и лекарства там отпускают не иначе как в глиняных кувшинчиках ручного производства.
Физик Тарконт всю оставшуюся жизнь совершенствовал свой проект ракеты. Увы, ещё долгое время стране было не до полётов в безвоздушном пространстве. Лишь через много лет по смерти учёного взмыл в небо серебристый аппарат невиданной конструкции и красоты — Тарконт-1.
Поэт Шмель продолжал сочинять стихи. Однако ни одно его творение не обрело такой славы, как те двенадцать строк. Народ превратил их в песню; её распевали и продолжают распевать по всей стране, даже перевели чуть ли не на все иностранные языки. Вот только об истинном авторстве текста почему-то забыли. Ещё при жизни поэта песню стали именовать народной.
Сам Шмель, бывало, интереса ради спрашивал исполнителей:
— А слова чьи?
— Как чьи?! — возмущались те. — Народные!
Так он даже не спорил, только смеялся.
Напрасно его уговаривали друзья, знающие правду:
— Обратись в суд, добейся восстановления справедливости, тебе ведь и авторские полагаются…
— Какие ещё авторские, — отвечал Шмель. — Народ присвоил себе мои слова. Это ль не награда?
Кто их, поэтов, поймёт…
А вот солдат Однопят не вернулся к прежнему занятию, то есть в армию. Вышла ему от новых властей долгожданная отставка с выдачей на руки разовой суммы в размере годичного жалования. Но искать место сторожа он раздумал. Сделался уличным артистом. Купил на полученные деньги шарманку, новое платье, сапоги попрочнее, а ещё — дорожный посох; взял свою верную Умницу и стал ходить по ярмаркам да базарам, по площадям да перекрёсткам: шарманку вертел да учёную крысу показывал. Людей сходилось немало. И то сказать: было чему подивиться.
Крыса прыгала через медный браслет, как тигр через обруч, танцевала под шарманку, встав на задние лапки, умывалась по команде, и, конечно, играла в футбол со своим другом, человеком.
А затем начиналось самое чудесное.
Однопят доставал закрытый деревянный ящичек с маленькой — как раз крысе пролезть — круглой прорезью. Внутри лежали сложенные квардатиками бумажки с предсказанием судьбы, именуемые «счастьем». Приобрести «счастье» можно было за одну монету; какую — это уж каждый решал сам. Кто-то платил грош, кто-то серебряный пятачок, а кто-то и полновесный золотой. Деньги отдавали Умнице: та зубками брала монету и перекладывала её в ладонь шарманщика, а потом вытаскивала из ящичка бумажный квадратик.
Подумаешь, чудеса, скажете вы. Чуть не всякий шарманщик держит при себе ручную зверушку или птицу, которая обучена вытаскивать из ящичка листочки с предсказаниями, причем последние составлены так, что толковать их можно как угодно.
Что ж, предсказания отставного солдата (он сам писал их) вправду могли означать всё, что угодно. Кроме плохого.
Они гласили:
«Скоро тебе повезет».
«Не отчаивайся; придёт к тебе радость».
Или совсем просто:
«Всё будет хорошо».
Нехитрое дело, конечно, — посулить такое. Но в том-то и штука, что немудрящие эти предсказания всегда сбывались.
С каждым человеком, получившим от хромого шарманщика и ручной крысы бумажное «счастье», очень скоро случалось именно то, что было для него настоящим счастьем.
Кто-то находил работу, о которой мечтал, а кто-то — доброго мужа или славную жену. К одному приходило вдохновение, а к другому являлся мириться сосед. Кто-то выигрывал в лотерею, не так много, чтобы потом всю жизнь бить баклуши, но достаточно, чтобы открыть своё дело — иногда музей, иногда магазин. А у кого-то выздоравливал безнадёжно больной ребёнок…
По городу пошли слухи. Теперь появление Однопята всюду собирало толпу. От желающих приобрести чудесный бумажный квадратик не было отбоя, но оказалось, что это не всегда возможно.
Иногда крыса, пошуршав в ящичке, вылезала наружу ни с чем. Вид у неё при этом был очень грустный. Однопят возвращал покупателю деньги и разводил руками:
— Прости. Видно, нет на земле того, что нужно тебе для счастья.
Ещё бывало, хотя и редко, что Умница вообще отказывалась брать у кого-то монету, пускай даже золотую. Человек уходил разъярённый, а зрители упрекали Однопята:
— Зачем же так?
Но шарманщик только хмурился и бормотал себе под нос:
— Так оно лучше будет. Недоброе ему надобно счастье, недоброе…
Зато порой люди, которых он и не помнил вовсе, подходили к нему и благодарили, в гости зазывали, в пояс кланялись: дескать, он сделал их счастливыми.