Когда гидросамолет, набрав высоту, проходит над морем, касаясь крыльями кудрявых облаков, душа Сергея поет!
– Как тебе школа? – спросил в один из вечеров Григорий Михайлович.
– Само здание красивое! – улыбнулась Мария Николаевна. – Напоминает мне нежинский институт – такая же классическая архитектура.
Вспомнив об институте, где учился родной отец сына, она чуть загрустила: как была она тогда молода и наивна!
– Нравится школа, – ответил Сергей, – и преподаватели все занятные.
– Не занятные, – строго поправил Баланин, – а культурные и знающие. Завуч Александр Георгиевич Александров – эрудит и прекрасный руководитель.
– Зато заведующий Бортневский – пьяница, – усмехнулся Сергей.
– Так он фактически не руководит школой, все на завуче. Благодаря ему вас, одесских мальчишек и девчонок, учат точным наукам институтские светила!
– Благодаря не ему, а советской власти, – хмуро глянув на отчима, возразил Сергей.
Мария Николаевна замечала, что в сыне начал выкристаллизовываться независимый характер: он уже не боялся сказать то, что могло Баланину не понравиться, хотя по-прежнему опасался его критики.
– У вас и литературовед Борис Александрович Лупанов – тоже личность известная, – сказала она, стараясь загасить чувство сыновнего протеста против авторитета Гри. – Ты же очень любишь читать… Александр Николаевич Стилиануди ведет у вас живопись и черчение, между прочим, он ученик Репина и Костанди. Все прекрасные преподаватели.
– Не говоря уж о Готлибе Карловиче Аве, – улыбнулся, глянув на красивую свою жену, Баланин, – немецкий его родной язык.
Все это было так. Сергей посещал кружки, в том числе астрономический, очень охотно работал в столярной мастерской Константина Гавриловича Вавизеля, старого опытного столяра, искренне привязавшегося к трудолюбивому способному подростку, заглядывал в драматическую секцию, где ставились спектакли, иногда удивлял одноклассников неожиданными умными и точными ответами на уроках, а то срывал веселые аплодисменты за долгое хождение на руках по коридорам – он соорудил сам деревяшки-опоры для рук, – и устраивал такой опасный цирк порой на самом краю крыши, пугая прохожих!
Ему вообще нравилось чувство риска, причем риска, который мог бы поразить зрителей. То потрясение, которое испытала толпа на ярмарочной площади в Нежине и он, ребенок, сидящий на плечах у деда, теперь хотелось вызывать ему самому.
И уже в стройпрофшколе впервые проявилось очень важное его свойство – ориентация на коллективную работу и умение не просто работать в команде, но точно направлять созданную группу к нужной цели: это ему принадлежала идея готовиться к зачетам вместе с Валей Божко и Жоркой Калашниковым.
– Каждый знает что-то больше других о каком-то предмете, совместная подготовка улучшит результаты!
И все-таки гораздо сильнее школы влекли его два места в Одессе: дом № 66 по улице Островидова и Хлебная гавань.
Григорий Михайлович, Гри, как звала его Мария Николаевна, а вслед за ней стал называть отчима и Сергей, похоронив теплое «папа» где-то в глубине души, сыграл очень большую роль в самый сложный период взросления ее сына – когда чертеж личности начинает воплощаться в реальные черты и очень нужен образец для подражания в качестве опоры для формирующегося «я». Профессия Григория Михайловича Баланина – он был инженером-конструктором, имел три диплома, в том числе германский и аналогичный – Киевского политехнического института, – оказала несомненное влияние на подростка: филологический уклон Павла Яковлевича Королева, проявлявшийся у Сергея в любви к литературе, заменив техническим – что совпадало и с зовом эпохи.
Отцовское филологическое наследство проявится много позже: в 1935 году инженер Сергей Павлович Королев, еще до рождения дочери, твердо решит назвать девочку Наташей – он очень любил толстовскую героиню Наташу Ростову, возможно, связывая ее образ с живостью и обаянием своей молодой матери. Лучшие фотографии Марии Николаевны передают ее изящество, почти правильные черты лица и очень выразительные черные глаза. Если бы в юности она стала актрисой, лучшей роли, чем роль Наташи Ростовой, режиссер бы ей не подобрал.
Гри сразу стал для Марии Николаевны всем – любимым мужем, единственным мужчиной, непререкаемым авторитетом, главным управителем ее мира. И желание не только походить на героя сердца своей мамы, но и доказать, что и он, Сергей, не хуже, было одним из сильнейших, вряд ли в ту пору осознаваемых его устремлений. Соперничество с авторитетным человеком (отцом, отчимом, учителем) для многих подростков типично.
Дома Гри постоянно что-то конструирует, на его столе чертежи изобретений. И Сергей решит не только летать, но и создавать свои самолеты. Наступит момент, когда в отсутствие отчима он займет его стол, и с верным другом Валей Божко они создадут чертеж планера К-5.
– Планер, Валя, это безмоторный самолет, в полете его поддерживает подъемная сила воздуха. Ее создает поток, набегающий на крыло. Оттого очень важны проектируемые длина и форма крыла.
– А нельзя на планер поставить небольшой мотор?
– Я тоже об этом подумываю!
Гри читает лекции в четырех техникумах – проводит с рабочими занятия по электротехнике. И Сергей в семнадцать лет станет лектором по планеризму.
Баланин записывается в члены ОАВУК – возникшего Общества авиации и воздухоплавания Украины и Крыма. И Сергей вступит в ряды ОАВУК, весьма уже широкие, и дополнительно начнет посещать курсы пропагандистов авиации, а в ноябре 1923 года – курсы теории и практики проектирования летательных аппаратов.
Было в Баланине, кроме очевидных достоинств, технической образованности, сдержанной силы характера, еще и нечто, поистине судьбоносное для его воспитанника: движение баланинской карьеры стало ковровой дорожкой для Сергея. Все сошлось, точно по приказу Парок, богинь судьбы: работа привела Григория Михайловича именно в Одессу. В город, где героем в то время был потрясший маленького Сережу в Нежине Сергей Уточкин, одессит по происхождению, полеты которого оказали огромное впечатление и на других будущих конструкторов: П.О. Сухого, А.А. Микулина, И.И. Сикорского, П.Н. Нестерова… Александр Куприн писал: «Если есть в Одессе два популярных имени, то это имена бронзового Дюка, стоящего над бульварной лестницей, и Сергея Уточкина – кумира рыбаков, велосипедистов всех званий и возрастов, женщин, жадных до зрелищ, и уличных мальчишек»[7].
В Одессе с 1909 года строились самолеты, в 1913 году был образован самолетостроительный завод. А в 20-е годы пропаганда молодой авиационной отрасли велась на всех уровнях: от выступлений Л.Д. Троцкого (Бронштейна), завлекавшего народ ради взносов на строительство авиазаводов и самолетов, до ярких агиток областных и районных кружков.
Сейчас иногда пишут о том, что «демон революции» Троцкий увлекался «тайным знанием» – эзотерикой и предложил как символ СССР пятиконечную красную звезду, назвав ее «марсовой звездой с плугом и молотом». И поскольку Марс – бог войны, в символе некоторые подозрительные антитроцкисты находят «тайный смысл»: призыв не к содружеству, а к войне «с плугом и молотом», то есть с простым народом. Это, конечно, конспирология, зерно правды в другом: именно Троцкому принадлежала идея красного террора: «Мы не занимались кантиански-оповской, вегетариански-квакерской болтовней о “святости человеческой жизни”, – утверждал он в работе “Терроризм и коммунизм”. – …Кто признает революционное историческое значение за самым фактом существования советской системы, тот должен санкционировать и красный террор»[8].
Пережив тяжелые годы и потеряв активный экономический класс, страна отставала по всем промышленным показателям от западных держав. По уровню авиационной промышленности тоже. Отката к дореволюционной России Троцкий категорически не желал, потому начал срочно способствовать усилению и количественному увеличению Красной армии. О том, что он считал все созидательное, как военное, так и гражданское, вынужденной временной мерой перед наступлением эпохи тотального разрушения российского государства, знал лишь узкий круг его соратников. Агитатором Троцкий был сильным. И, конечно, его призывы строить Красный воздушный флот нашли бурную поддержку у молодежи. Следом покатила все возрастающая волна общего энтузиазма.
Авиационным бумом была захвачена и Одесса.
Глава 4Первые полеты и первый проект
Даешь
небо!
Первая влюбленность – это ведь тоже полет. И Сергей бывал в доме № 66 по улице Островидова все чаще. Ради золотистой косы и небесно-голубых глаз одноклассницы Ксаны. Итальянская ее фамилия – Винцентини – ему тоже нравилась. Правда, в Одессе иностранных имен и фамилий было тогда уйма, половину из них придумывали и вписывали в метрики сами изобретательные одесситы.
– Моим прадедом был приехавший в Россию итальянец-винодел, – рассказывала Ксана. Это звучало как романтическая музыка. Сергей стал сочинять стихи и записывать их в альбом, который вскоре, усомнившись в своем поэтическом даровании, уничтожил.
В доме Винцентини любили бывать все одноклассники-друзья Ксаны. Здесь «всегда было тепло, уютно и весело, – пишет Н.С. Королева. – Такую обстановку создавали прежде всего Максимилиан Николаевич и Софья Федоровна.
Здесь пели, танцевали, разгадывали шарады, читали стихи, обсуждали новинки театральной жизни и… ели мамалыгу, которую лучше всех умел готовить Юрий Винцентини. Максимилиан Николаевич пел и играл на пианино. Он отличался большим чувством юмора и всегда был душой общества». Брата Ксаны звали так же, как родного дядю Сергея, – Юрий, ее отец, Максимилиан Николаевич, разрешал называть его просто Максом, и, возможно, веселая и дружная атмосфера, царившая у Винцентини, напоминала Сергею те праздничные теплые дни детства, когда приезжала из Киева мама и в нежинском доме Москаленко собиралась молодежь.