Вскоре у Сергея обнаружились два сильных соперника: театрал и школьный острослов Жорж Назарковский и самый ловкий гимнаст их класса, близкий приятель Сергея, Жора Калашников. Они оставались в доме Винцентини до глубокого вечера, раздражая соседей по коммуналке смехом и разговорами, а после, уйдя вместе с Сергеем, по одному возвращались. Возвращался и он.
– Ты опять здесь! – досадовал Назарковский, видя, что его опередил Королев.
– Черт, оба тутоньки! – негодовал Калашников.
У лучшего друга Сергея, Валериана Божко, во время Гражданской войны оторвало часть правой руки ниже локтя, он был высок, худ и столь застенчив, что если и был влюблен в Ксану, об этом никто не знал. Валя отлично писал, великолепно чертил левой рукой. О влюбленности Сергея в Ксану догадывался не только он, но и весь класс.
И все-таки, несмотря на первую любовь, а возможно, и благодаря ей, именно в те ранние его годы в Одессе уже проявится у Королева одна черта, ставшая впоследствии ведущей в личной жизни: любовь к женщине никогда не будет для него выше Дела. С прописной буквы писал слово «дело» Голованов – и в отношении Королева он прав.
Многие годы спустя своей второй жене, верной помощнице, преданному другу Нине Ивановне Королевой Сергей Павлович покаянно напишет с космодрома Байконур: «Как жаль, что мы так мало хорошего с тобой видим и берем в жизни. Это, конечно, я все и во всем виноват. В погоне за своими “достижениями” не вижу и не слышу света и голоса окружающей нас с тобой жизни…»[9]
…А тогда, летом 1923 года, во время каникул Ксана, ее брат Юра и группа одноклассников, в том числе сильный соперник Жорка Калашников, вместе отправились трудиться на строительстве железнодорожной линии, чтобы заработать немного денег. Договорился о работе школьников начальник стройки – отец Ксаны и Юрия.
– Поработаете, ребята, и что-то заработаете!
– Ура! – закричали все.
– Маэстро, туш! – Назарковский кинулся к пианино и сыграл марш.
– А теперь – чай, – улыбнулась Ксана, помогая своей маме, Софье Федоровне, накрывать на стол. Тарелка горячих ароматных крендельков сразу притянула голодные взоры.
– Надеюсь, все поедут, Макс? – спросил Жорка Калашников, ухвативший сдобный крендель первым.
Не поехал Сергей.
Несмотря на разлуку с Ксаной и несмотря на приятеля-соперника, к которому ее ревновал и которого в доме № 66 всегда пытался пересидеть. Не смог расстаться с Хлебной гаванью, где базировались гидросамолеты конструкции Григоровича – небольшой отряд Шляпникова.
Те самые «летающие лодки», от полета которых над синими волнами пела его душа!
Отношение Королева к деньгам сформировалось тогда же, в годы юности. Никакого капитала он за жизнь не наживет. Будучи руководителем, станет относиться к личным расчетам щепетильно, как относились его бабушка и дед, полагавшие, что один недоданный рубль может сделать людей врагами, а большие финансовые суммы будет воспринимать как необходимые средства для Дела. Многих людей его поколения воспитал пример подчеркнуто аскетичного образа Сталина.
В Хлебную гавань Сергей приводил одноклассников. Постепенно все они отпали – и летчики отряда гидроавиации Черноморского флота – ГИДРО-3, которым руководил Александр Васильевич Шляпников, стали замечать только одного крепкого парнишку: он не отрываясь часами смотрел на гидросамолеты через проволочное ограждение. И не мог придумать, как попасть на территорию ГИДРО-3. Самолеты считались военными, посторонних к ним не пускали.
– Смотрите, он опять здесь! – посмеивался механик Василий Долганов.
– Точно будущий пилот! – известный всей Одессе летчик Александр Алатырцев произносил это серьезно и предлагал: – Давайте возьмем пацана к нам.
Долганов с ним соглашался:
– На мой взгляд, хороший парнишка.
Но решающего слова ждали от командира ГИДРО-3. Шляпников участвовал в штурме Зимнего дворца – его уважали. У каждой эпохи свои «опознавательные знаки» – то время было проникнуто революционным пафосом и романтической верой в будущее: «Мы наш, мы новый мир построим!» Восемь «летающих лодок» – М-9 тоже имели свою историю: воевали в Гражданскую, охраняли границы, спасали тонущие лодки. В общем, отряд был с боевым прошлым и с трудовым настоящим.
Уходя в море на яхте, Сергей постоянно наблюдал за полетом гидросамолетов. Удравшие от советской власти «владельцы заводов, газет, пароходов» побросали многое, в том числе и великолепные яхты. Ученики стройпрофшколы были этому очень рады. Сергею досталась легкая быстроходная «Маяна», до революции – собственность Фальц-Фейна: ему принадлежало огромное поместье – заповедник Аскания-Нова, теперь носящий его имя.
Дмитрий Павлович Григорович
1930-е годы
Фридрих Эдуардович Фальц-Фейн был энтузиастом своего дела: степной заповедник отличался не только разнообразием содержащихся в нем животных, к примеру, редких лошадей Пржевальского, но и тем естественным духом, который напомнил посетившему в 1914 году Асканию-Нова Николаю II библейский Ноев ковчег. Царь так расчувствовался, что тут же возвел всю семью Фальц-Фейнов в потомственное дворянство.
Во время Великой Отечественной войны заповедник был разорен и сожжен дотла немецко-фашистскими оккупантами, не испытавшими сентиментальных чувств к основавшему его немцу. Трудно сказать, интересовался ли позже Сергей Павлович историей владельца своей быстроходной «Маяны». Вполне возможно – однако интерес его остался для всех за кадром.
Гораздо отчетливее страницы жизни Королева, связанные с автором «летающих лодок» отряда из Хлебной гавани, Дмитрием Павловичем Григоровичем, уроженцем Киева и, кстати, родственником писателя Григоровича.
Старенькие «девятки», впервые поднявшие его в небо, Королев не забудет никогда.
Сейчас многие говорят о том, что мысль материальна и сконцентрированная до энергетического луча сильнейшего устремления способна «пробивать» в пространстве будущего коридор, облекая мечты, точно чертежи проектировщика, в форму реального события. В жизни Королева все именно так: через десять лет он встретится с Дмитрием Павловичем Григоровичем и некоторое время будет работать как инженер под его руководством.
Яхты «Мираж» и «Майна», на которых плавал С.П. Королев. Одесса. Начало 1920-х годов
[РГАНТД. Ф. 211. Оп. 7. Д. 330]
А пока на морском берегу мечтают о будущем три мальчишки. Пахнет водорослями, по песку разгуливают сердитые чайки, на волнах покачиваются прозрачные медузы. Одесса, стряхнув лохмотья тревоги и голода, возвращается к обычной мирной жизни.
– В 1909 году американец Гленн Кертисс создал самолет, который мог садиться на воду и все равно оставался сухопутным аэропланом с поплавком, – рассказывает Сергей. – Наши гидросамолеты не нуждаются ни в каких поплавках – садятся прямо на корпус, то есть на фюзеляж – нижняя его часть спроектирована по лодочному типу, садятся и превращаются в настоящие лодки! Американцы вот не дураки, изучили «летающие лодки» Григоровича, и Военное ведомство организовало их серийное производство.
– Кто тебе рассказал про гидросамолеты? – лениво спрашивал Жорка Калашников. – Твой Гри?
– Прочитал!
– Ну, плети дальше, а я посплю.
– Да не обижайся ты на дурака Жорку, – говорит, садясь на песке, Валериан Божко. – Ему только на сцене место. А я слушаю.
– Представляешь, Валь, при волне в полметра они способны взлетать и садиться!
– Ты, Серега, точно будешь авиатором! – Валя Божко встает, опираясь на одну руку. – Эх, и мне бы… Но инженер из меня получится.
– Конечно, Валь, ты голова! – Сергей тоже вскакивает. – Поплыли? Жорка, ты не заснул?
Жорка Калашников лениво встает, недовольно морщится:
– Вы своей техникой меня утомили. Знаете, что сказал Шекспир: «Мир – театр, и люди в нем – актеры»!
Помог Сергею попасть в ГИДРО-3 случай. Уехал второй механик, и Василий Долганов предложил начальнику:
– Вон тот парнишка днюет и ночует здесь, по лицу вижу – толковый. Может, позову его в ученики?
– Зови! Лишние рабочие руки нам не помешают. Подучим его, – согласился Шляпников. И сам взял Сергея впервые в полет!
Та радость свободы, которую испытывал Сергей, уходя в море на «Маяне», стала еще мощнее и прекраснее, потому что к ней добавилось чувство высоты, полюбившееся Королеву на всю жизнь.
– Ты не представляешь, Валь, – взволнованно рассказывал он другу, – как здорово смотреть с высоты на город, на все уменьшающиеся дома – это не передать словами! А знаешь, как удивительно красиво само небо, когда летишь на самолете, облака разноцветные, белые и подсвеченные розовым, кудрявые, бегут караваном или точно целятся в море мягкими стрелами. Я буду летчиком!
И, конечно, он восторженно рассказал о полете Ксане Винцентини. Да, Сергей испытал ни с чем не сравнимое чувство свободы и высоты, но и произвести впечатление на золотоволосую Ксану ему очень хотелось.
– Ты летал?! Потрясающе! Как вообще эти лодки, такие тяжелые, летают? – она впервые смотрела на своего воздыхателя влюбленными глазами.
– Я сам сконструирую самолет! – уловив, что он на верном пути и, кажется, скоро все соперники будут побеждены, воскликнул Сергей. – И мой самолет поднимется еще выше!
Как-то академик Раушенбах, предпочитавший, по его собственному признанию, заниматься в науке тем, чем занимаются единицы, а лучше – вообще никто, заметил, что Сергей Павлович Королев любил и выбирал тоже необычную деятельность, однако, как раз наоборот, совпадавшую с мощной общей волной интереса к ней, как сказали бы маркетологи, ставшую главным трендом эпохи. Чуть иначе, но очень точно заметил и Голованов: «Еще не раз, знакомясь с жизнью Сергея Павловича Королева, пытливый читатель поймает себя на мысли о том, как счастливо сочетались устремления этого человека с зовом его времени».