— Брат!
Тот быстро обернулся, не сразу очнувшись от задумчивости, и удивился, что Серёжа здесь.
— Я хотел тебя просить…
— Ну?
— Поедем с нами.
Он твёрдо выдерживал взгляд брата, открыто глядя в его глаза.
Но этот-то чересчур уж открытый взгляд и смутил Алексея. Он отвернулся и недовольно проговорил:
— Ты сам знаешь, что я не могу ехать, потому что дал слово другой компании, да и тебе советую ехать с нами.
— Я не могу, потому что тоже дал слово другой компании.
И тот и другой избегали имён Можаровой и королевы, точно дело было совсем не в этом.
— Очень жаль. Мама будет недовольна, что ты едешь не со мною. Ты знаешь, как она всегда боится пускать тебя одного на воду, тем более, что ты не умеешь плавать.
— С нами поедет Оля.
— Ах, вот как, и она поедет с вами?
— Да. Ведь ты знаешь, как они дружны! Может быть, вашу поездку можно отложить на завтра, — робко прибавил Серёжа, — а сегодня ты поедешь с нами. Ведь нам так недолго видеться, — прибавил он с такой глубокой тоской, что Алексей не мог не ответить:
— Ты так это говоришь, точно мы навек расстаёмся.
Серёжа ничего не возразил, и Алексей продолжал:
— Я не понимаю твоей настойчивости. Конечно, если бы уж так необходимо было ехать именно с вами, я бы мог отказаться от той прогулки; но никакой необходимости тут нет: и здесь, и там — пустая забава, и больше ничего.
Серёжа не успел ещё прийти ни к какому решению после возражения брата, как в передней послышался новый звонок, и затем в кабинет вошла Оля Кашнева, высокая, некрасивая девушка, с болезненным цветом лица, большим ртом и ещё больше чем у братьев, мясистым носом. Только волосы да глаза и красили её. Глаза были большие, немного навыкате, кроткие и застенчивые, и в них светились грусть и нежность многое понимающей и привязчивой натуры. Ещё хороша в этом лице была улыбка, которой Ольга точно стеснялась сама.
Алексей обрадовался её появлению. Они ещё сегодня не виделись, так как он встал на работу рано утром, и когда пил чай, Ольга была на базаре. Поцеловав её в щеку, Алексей сказал:
— А у тебя сейчас была Можарова.
— Можарова? — переспросила Ольга, несколько удивлённая.
— Да.
— Мне Даша не сказала. Зачем же она приходила?
Алексей недовольно поморщился.
— Что за вопрос? Кажется, вы знакомы. Впрочем, она принесла тебе ноты, которые брала.
— Мне Даша не говорила об этом…
— Да что ты всё: «Даша не говорила, да Даша не сказала». Вот ноты твои.
Он взял со стула ноты и передал их сестре.
Она ничего не ответила, но по её лицу нетрудно было прочесть, что она думает: «Зачем же говорить, что Можарова была у меня, когда она была не у меня и не для меня».
Захватив ноты, она хотела уйти, но Алексей остановил её.
— Ещё Можарова поручила мне пригласить тебя ехать с нами на лодке.
Серёжа испугался, что не успел предупредить Ольгу, и что она даст ему своё согласие, но Ольга отказалась.
— Нет, благодарю. Я сейчас зашла к королеве… к Зое Дмитриевне, — почему-то нахмурясь, поправилась она, — и обещала с нею поехать. Ты ведь тоже с нами? — обратилась она к Серёже.
— Да.
— Я думала, и ты поедешь с нами. Ведь сегодня последний день Сережин, — подняв на брата глаза и тотчас же покраснев и опустив их, сказала Алексею сестра, и уж почти про себя пробормотала: — Зоя Дмитриевна просила…
— Передай, что я никак не могу сегодня, — уже зло отрезал брат. — Я дал слово. Вы можете присоединиться к нашей компании.
Сказал и отвернулся, делая вид, что ищет на столе какие-то бумаги. Его начинало раздражать одно и то же.
Ольга мельком взглянула на Серёжу и ничего не сказала. И Алексей был доволен тем, что она едет не с ним; сегодня её присутствие стесняло бы его, да и мать будет спокойнее за Серёжу, которого она всё ещё считала ребёнком.
Серёжа и Ольга вместе двинулись к выходу.
— Вы куда же едете? — чтобы не отпускать их так сухо, спросил Алексей. — Может быть, встретимся?
— На Кармасан.
— Значит, нет: мы на Светлую.
III
По случаю прогулки обедали рано.
Ольга и Серёжа тотчас же после обеда собрались к королеве, куда, по уговору, должны были прийти также Курчаев и Маркевич.
Мать Серёжи, старуха лет пятидесяти, купеческой складки, добрая и необыкновенно чувствительная, была очень недовольна, что братья едут не вместе и не посидят последний день дома.
— Завтра с Сергеем в Питер поедем, так хоть бы нынче-то всей семьёй дома посидели, честь-честью.
Её успокоили тем, что вернутся рано домой.
— Где уж рано, не знаю я… Ты только присматривай за Сергеем-то, — наказывала она дочери. — Купаться его не пускай. Вода-то, она злая, злей огня, потому что с виду-то не так страшна, смирная да ласковая. Я её всегда опасалась. Долго ли утонуть, спаси Господи, али простудиться…
— Полно, мама, — остановила её Ольга, — не беспокойся. Разве в первый раз?
— Ну, ну, Бог с вами, поезжайте.
Серёжа подошёл к матери и с непонятною, невыразимою грустью поцеловал её в сухую, морщинистую щеку.
Она заботливо его перекрестила и, взглянув в его лицо, сказала:
— Что ты сегодня такой бледный?
— Да я тоже нахожу, что у тебя нездоровый вид, — подхватила Ольга.
Серёже захотелось разрыдаться, броситься к матери на шею и сказать, что он останется с нею, что он никуда не поедет, но как раз в эту минуту Алексей насмешливо перебил сестру:
— Ну вот, пошли пугать его. Я не помню, чтобы мама когда-нибудь нашла у него цветущий вид: ей всегда кажется, что он нездоров или готовится к нездоровью. А тут ты ещё. Совсем девчонку из него сделали дамским воспитанием. Не слушай их, брат, будь самостоятельнее и смелее, — по-товарищески обратился он к Серёже. — Я и то замечаю, что ты начинаешь распускать себя, чересчур много живёшь фантазией и чувством. Для жизни это не годится.
Он допил последний глоток чёрного кофе и расправил свои мягкие красивые усы, всегда чем-то нежно пахнувшие.
— Вот своих наживи, тогда и учи, — ворчливо остановила его мать. — Худо ли, хорошо ли, я вас вырастила, а у тебя вон на висках седина белеет, а ты ещё только сам с собою и возишься.
— Н-да… — потрогав виски, согласился Алексей. — Седина вещь неприятная. Кажется, Мюссе сказал, что это нити, из которых смерть ткёт нам саван. А всё же не хочется жениться
— Мало ли что не хочется. Непорядок это.
— Свободы жалко, — откровенно сознался он.
— Да и на какую жену нападёшь, — добавила от себя Ольга, задетая за своё больное место. — Иные женятся, а глядь — не столько для себя, сколько для других… — намекнула она на Можарова.
— Ну, ты в этом что смыслишь? Не пристало тебе об этом говорить! — остановила её строго мать, считая, что девушка не должна ничего понимать в таких вещах, хотя бы ей, как Ольге, было под тридцать лет.
Алексей недовольно поморщился.
— Ну, не все, чай, такие вертушки, — продолжала, однако, при ней, мать на тему, очень всегда её интересовавшую и даже служившую предметом для бесконечных пасьянсов. — Есть и хорошие девушки. Да вот хоть та… как её по имени-то?.. Королевой вы её зовёте… Зоя Дмитриевна!.. По обличью-то и точно королева. Вот приданого только нет. А то всякому принцу под пару.
Все присутствующие сразу смутились, но боялись глядеть друг на друга.
Настала неловкая пауза, которую нарушил Алексей, обращаясь к Серёже:
— Что это у тебя сапоги в глине?
— Это я на кладбище запачкал. Могилу там рыли.
— А ты что же делал на кладбище?
— Гулял.
— Весёлое место для прогулок, нечего сказать.
— А для кого могилу-то рыли? — заинтересовалась старуха, любившая читать о покойниках в столичных газетах, которые получал Алексей.
— Не знаю.
— Как же это ты не узнал? Да видно из немудрящих, потому что по городу-то было бы известно. Нынче и покойники-то все ледащие какие-то…
Алексей и Ольга, по привычке, укоренившейся с детства, также поцеловали после обеда мать в щёку и разошлись из столовой в разные стороны.
Старуха пошла подремать в спальню, Алексей — в свой кабинет, а Серёжа с Ольгой отправились к королеве. Сердце Серёжи тосковало и ныло всё под той же холодной тяжестью, и образ матери, её ласковый голос и взгляд провожали его всю дорогу.
Королева, по-видимому, нетерпеливо ждала их, потому что, увидев сестру и брата из окна, сама отворила им дверь в передней и вопросительно взглянула сначала на одного, потом на другую. Ей нечего было спрашивать ответа на мучивший её вопрос: поедет ли он? Она его угадала сразу и вся похолодела от муки, и в глазах её помутилось. Но она переборола свою слабость и с напускным спокойствием произнесла:
— Здесь уж ждут Курчаев и Маркевич.
— Так я не буду скидать кофточки, — заявила Ольга. — Алексей просил меня передать, что он страшно жалеет, что не может ехать с нами. С него взяла слово Можарова. Она приходила вчера приглашать его ехать на Светлую, затем была сегодня с тем же… Если бы мы его предупредили раньше, он бы ни за что не согласился ехать с ними, — не умея лгать, бормотала Ольга, глядя своими добрыми глазами на подругу с одним желанием успокоить её.
— Ну, и без него обойдёмся, — с гордым мужеством воскликнула королева, но в её голосе звучало с трудом переломленное отчаяние. И Серёжа чувствовал это, и ему хотелось, как брату, как другу, сказать ей, чтобы она не беспокоилась и не приходила в отчаяние, что всё устроится как нельзя лучше.
— Что вы так грустны, мой паж? — обратилась к Серёже королева, когда они двинулись в комнату, с тихою ласковостью касаясь его руки, и, не дожидаясь ответа, закончила горько: — Не надо. Наша жизнь — это, как вы когда-нибудь узнаете, кладбище: когда вы увидите хоть одну дорогую могилу, своя собственная вам уже не покажется так страшна. Всем только и приходится делать, что хоронить себя по частям.
— Господа! — вдруг переменила она тон, обращаясь к Курчаеву и Маркевичу. — Не будем терять времени. Поедемте.