— Джек, забери лошадь, — скомандовал главарь, и вперед вышел еще один здоровяк.
Мэтью и главарь молча смотрели друг на друга, пока первый наконец не нашел в себе остатки стремительно исчезающей храбрости и не поздоровался:
— Добрый вечер.
— Кто ты?
— Мэтью Корбетт, из Нью-Йорка. А вы кто?
— И давно в Нью-Йорке разучились читать?
— Простите?
— Ты проехал мимо знака. На дереве. У тебя с глазами плохо?
— Плохо, но лишь потому, что вы так близко поднесли факел. Не уберете?
Факел не сдвинулся с места. Мэтью почувствовал, как кто-то подошел к нему сзади и потянул за пальто. Он обернулся и увидел черноволосую девушку лет двадцати, которая смотрела на него круглыми глазами — как будто впервые видела живого человека.
— Корбетт, — повторил главарь, словно перекатывая его фамилию во рту и пробуя ее на вкус. — И куда же ты едешь?
— Я еду… Эй! Перестаньте! — Он увидел, что кто-то стащил со Сьюви седельную сумку, и двое из обступившей Мэтью толпы уже в ней рылись. — Это мои личные вещи!
— У нас тут нет личных вещей, — последовал ответ. — Так куда путь держишь?
— Это вас не касается. С какой стати вы напали на меня посреди ночи, кто вы такие?
— В этих краях путник может ехать только в одно место, — произнес главарь совершенно равнодушным голосом. — В дом Боденкира. И зачем тебе туда?
— Боденкир? Кто это?
— Забери у него пистолеты, — скомандовал главарь одному из толпы. — Лошадь здесь привяжи. — Он вновь обратился к Мэтью: — Ты пойдешь с нами. Не рыпайся. Попробуешь сбежать — ноги переломаю.
Он указал факелом в лесную чащу. Мэтью заметил, как он быстро, почти украдкой взглянул на сверкающий глаз ночи. Главарь схватился свободной рукой за свой загривок и содрогнулся; в ту же секунду одна из женщин тихо вскрикнула от боли.
— Шевелись, — последовал приказ, и Мэтью пришлось повиноваться.
Глава 4
Целый час пробираться сквозь эти дьявольские заросли оказалось серьезным испытанием для ног, равновесия и боевого духа Мэтью: стоило ему выпутаться из одной лианы или продраться сквозь один колючий куст, как его тут же атаковали новые. Рядом шли странные люди с факелами, причем шагали они так уверенно, будто прогуливались по безлюдной улице Нью-Йорка. Некоторые даже бежали впереди, что Мэтью представлялось и вовсе невозможным. Он кое-как ковылял по лесу — за спиной главарь, а впереди и вокруг него слонялась эта облезлая девица с черными волосами: то и дело подходила вплотную, заглядывала ему в лицо и улыбалась как помешанная.
— Имейте в виду, в Нью-Йорке знают, куда я поехал, — соврал Мэтью, чтобы спасти свою шкуру — в данном случае ложь действительно могла сберечь ему жизнь. — Если со мной… что-то случится… они…
— Молчать, — прорычал главарь. — Не то хуже будет.
Тут Мэтью начал потеть.
Когда они прошли еще немного, один из мужчин справа от него с утробным криком рухнул на колени. Мэтью показалось, что он услышал хруст ломающихся костей. Тут же кто-то подобрал с земли его факел, но никакой помощи упавшему предложено не было. Он остался корчиться и дрожать в кустах, а остальные просто двинулись дальше.
— Вы ему не поможете? — спросил Мэтью главаря.
— Ему уже не поможешь.
— Как я понимаю, в этом лесу водятся волки.
Главарь остановился. Его лицо исказила чудовищная ухмылка, казавшаяся еще страшнее в свете факела.
— Слыхали? Как он понимает, в этом лесу водятся волки, — сообщил он остальным.
Тут его ухмылку разбил вдребезги не менее чудовищный смех, который подхватили все присутствующие.
— Разве я сказал что-то смешное? — спросил Мэтью.
— Да ты сам смешон. Шагай, говорят!
Облезлая девица вдруг подскочила к нему и понюхала — в самом деле понюхала — его шею. Когда он отшатнулся, она опустилась на корточки и ткнулась носом ему в пах.
— Перла! Хватит! — рявкнул главарь, и девица унеслась прочь. Он пояснил: — В течке она.
Такого отвратительного сборища Мэтью еще в жизни не видел. По пути он гадал, кто же они такие. Не индейцы, не дикие звери и уж точно не бандиты — что делать бандитам на дороге, по которой никто не ездит? Итак… еще одно полено в костер его любопытства… кто же они?
Впереди загорелись другие факелы и открылась поляна — не сказать чтобы полностью расчищенная, однако заросли здесь были не такие густые. Над поляной возвышалась скала, вернее, нагромождение древних валунов — будто Господь бросил игральные кости. Мэтью увидел вокруг главного костра несколько скрюченных силуэтов, а чуть поодаль наспех сбитые из досок хижины. В основании скалы темнел вход в пещеру. Тут и там из земли торчали факелы на длинных палках, отбрасывающие кругом неровный свет и черные тени. Люди этой странной общины — жившие в самых ужасных и убогих условиях, какие только можно вообразить, — столпились вокруг вновь прибывшего. Главарь тычками в спину повел его к пещере. Они проходили мимо мужчин и женщин, мальчиков и девочек в одинаковых замызганных тряпках. У пещеры стояла женщина с листьями в светлых спутанных волосах, кормившая грудью младенца. Прежде чем Мэтью затолкали в пещеру, он успел прикинуть, что в этом племени около тридцати или сорока дикарей. А в следующий миг он очутился в полной темноте: лишь пара свечей горели во мраке. Главарь отдал кому-то свой факел и скомандовал Мэтью:
— Сядь вон туда.
Твердый пол отнюдь не пришелся по вкусу его заду. Главарь сел на плоское каменное возвышение, по обеим сторонам которого стояли свечи. Рядом встали еще два бородатых леших и женщина с тонким лицом и длинными седыми лохмами. Мэтью с тревогой заметил, что женщина не села, а опустилась на четвереньки. Драное платье едва прикрывало голое тело и босые ноги, и смотрела она… плотоядно.
— Мэтью Корбетт, — сказал главарь, сцепив грязные пальцы. — Из Нью-Йорка. Далековато забрался.
— Боюсь, даже слишком далеко. — Мэтью решил, что из сложившегося положения можно попытаться выйти двумя способами: молить о пощаде или проявить какую-никакую смелость (пусть даже напускную). Он выбрал второй вариант, поскольку рассудил, что молить этого головореза о пощаде — короткий путь к могиле. — С кем имею сомнительное удовольствие беседовать?
— Называй меня Мердо[3].
— Вам идет.
Мердо опять ухмыльнулся. На сей раз не так свирепо, но любая улыбка на этом лице больше походила на оскал.
— Нет, вы его послушайте! — крикнул он остальным. — Юнец попал к нам в лапы, но проявляет похвальную отвагу! Бесполезно, мальчик, мы давно учуяли, как ты потеешь от страха.
Мэтью ответил, тщательно подбирая слова:
— Имею право, мне кажется.
— Ну да, ну да. Дэниел, притащи ему воды. — Один из мужчин в ту же секунду встал и заковылял прочь из пещеры. — Так, ладно… Перейдем к делу. Зачем тебе понадобилось в дом Валлаха Боденкира?
— Впервые слышу это имя.
— А про дом, значит, слышишь не впервые? Говори! Кто-то в Нью-Йорке нанял тебя к нему в услужение?
— Позвольте один вопрос, — произнес Мэтью и тут же, пока ему не успели отказать, его задал: — Кто вы такие и что здесь делаете?
— Это два вопроса! — гаркнула женщина. Ее глаза напоминали прожженные в металле дырки. — И на два больше, чем тебе разрешили!
— Простите мне любопытство, мадам. Так уж я устроен.
— Мадам! — прыснула она. — Он назвал меня «мадам»! — Кривая усмешка сменилась печальной гримасой. — Даже не припоминаю, когда в последний раз ко мне так обращались.
Мэтью решил, что эти люди, вероятно, сбежали из лечебницы для душевнобольных. Может, повозка с пациентами сломалась по дороге и все они скрылись в лесу…
Вдруг ему под нос сунули череп. Перевернутый звериный череп с замазанными глиной отверстиями. Внутри была какая-то жидкость. Дикарь по имени Дэниел принес ему попить.
— Давай пей, — сказал Мердо. — Тебя жажда небось мучает.
Все неотрывно наблюдали за Мэтью. Посмеет ли он отказаться? Пить в самом деле очень хотелось… но не из черепа же? Несомненно, Эштон Маккаггерс, коллекционер костей, сдавленно посмеялся бы над этой ситуацией. Мэтью понимал, что отказать не может. Он взял череп в руки и на секунду замер, не донеся его до рта.
— Да это всего лишь вода, — сказал Мердо. — Из ближайшего родника.
Мэтью сделал глоток. В самом деле вода. Он вернул череп в руки поджидавшего рядом Дэниела и заметил клок шерсти в основании его ладони. Череп и руки скрылись в темноте.
— Валлах Боденкир, — сказал хозяин. — Зачем он тебе?
Момент истины. Что же тут творится, черт подери?! Мэтью по-прежнему не хотелось обманывать доверие фон Айссена, и все же… дело приобретало слишком зловещий оборот, и Мэтью чувствовал, что за его жизнь в эту минуту нельзя дать ни десяти фунтов, ни десяти пенсов.
— Я жду, — сказал Мердо, а потом вдруг поморщился, словно от боли, и потер левое плечо.
— Я ничего не знаю о Валлахе Боденкире, — ответил Мэтью. — Меня нанял его брат. Я не волен говорить, с какой целью.
Мердо несколько мгновений молчал. Он перестал тереть плечо, вновь сцепил руки и подался вперед. Свет горящих свечей играл тенями на его лице.
— Не волен? Воля… Интересное слово! Если б Боденкир добился своего, идея о воле давно устарела бы. Утратила бы всякий смысл. Лишь благодаря нам Нью-Йорк… Филадельфия… Бостон… Чарльз-Таун… все здешние колонии… еще не утратили воли и свободы. Их давно украли бы у вас во мраке ночи. Если ты в самом деле не знаешь ничего об этой… твари… и тут я тебе верю… тогда позволь сообщить тебе, что мы — своего рода солдаты. Мы непрестанно ведем войну с очень страшным врагом. И война эта… длится уже несколько поколений. Ей не будет конца до тех пор, покуда мы не истребим всех Боденкиров этого мира… их мира. Наша цель…
Он вдруг умолк. Мэтью увидел, как его нижняя челюсть вывихнулась и буквально выпала наружу. Мердо обхватил ее обеими руками и резким движением вправил.