Но вот ступени кончились. Площадка впереди. Два факела горят по обеим сторонам. Справа, обитые позолотой, раскрытые дверцы, ведущие к аналою. Дальше, где кончается площадка, ход ведёт далеко в глубь коридора, и при неверном свете редких свечей по обе стороны этого коридора видны закрытые окошки и между ними ниши в стене. Окошки — кельи, куда замуровывали заживо монахов, пославших вызов грешному миру; в нишах — черепа и кости, чьи — догадаться нетрудно.
Могильная тишина царила вокруг. Архиепископ оглянулся. Его подчинённые рядом, стоят и смотрят на него, поёживаясь, — подземелье не отапливалось. Жестом он повёл их за собой. Все трое вошли в молельню, миновав дверцы, и стали против отлитого в бронзе Христа. Две свечи справа и слева от распятия, в их колеблющемся свете дрожат блики на лице Спасителя, и оттого кажется, будто оно оживает и ведёт беседу с тем, кто перед ним стоит.
Глядя на лик Христа, Готье Корню широко перекрестился; за ним — два епископа. После этого он повернулся к ним:
— Здесь нас никто не услышит. Только мертвецы. Сюда и приходят затем, чтобы умереть.
Епископы снова поёжились, но теперь уже по другой причине.
— Тайна престолонаследия не должна открыться никому, — негромко заговорил архиепископ, боясь, чтобы его не услышало даже эхо. — Документ, который мы трое подписали, не является завещанием короля. Умирающий Людовик не назначил опекуна при малолетнем короле. Согласно закону франков им должен быть сын покойного Филиппа Августа, бастард, впоследствии узаконенный Святым престолом. Тот, что правит Булонью. Понимаете теперь, какой важности документ был нами троими подписан?
— Сообразно ему опекуншей становится мать, — глухо произнёс один из прелатов. — Но это невиданный случай, такого не было ещё в истории Капетингов.
— Однако и короли не умирали, процарствовав всего три года, — ответил Готье Корню.
— Кажется, Филипп Первый был совсем мал, когда умер его отец Генрих, — возразил второй прелат. — Тем не менее Анна Ярославна, его мать, не стала опекуншей.
— Перед смертью Генрих поручил заботу о сыне графу Фландрскому, своему свояку. Но отец ещё при жизни короновал мальчика, а опекун был верным слугой престола. Нынче ситуация совсем иная. Людовик не коронован, а сын Агнессы Меранской, Филипп Строптивый, окажется врагом трона. Наша задача — не дать совершиться перевороту. Видел я, как знать шепталась, когда гроб не был ещё закрыт крышкой. Кто может поручиться, что она не поджидает сейчас вдовствующую королеву-мать, дабы лишить её жизни, а опекуном малолетнего Людовика избрать его дядю?
— Видели мы, сколько их, — отозвался епископ Бове. — Кто сумеет им помешать?
— Церковь! — высоко поднял голову архиепископ. — При нас они не посмеют осуществить свой коварный замысел, а он у них вполне уже мог созреть.
— Следовательно, нам предстоит выступить в роли защитников королевы? — уточнил епископ Шартра.
— Не только. Мы с вами — те, кто сохранит царствующую династию в лице внука Филиппа Августа. Мы — те самые три свидетеля, которые слышали волю умирающего короля. Значит, эта воля переходит в завещание. Задача наша — отныне держаться всем вместе. Вы оба клятвенно подтвердите то, о чём я буду говорить на совете. В противном случае ни одному из нас не сохранить ту власть, которой мы обладаем. И ещё одну цель имеем.
— Какую же? — спросил епископ Бове. — Догадываюсь — способствовать созданию правительства из баронов. Они назначат испанку опекуншей, чтобы самим править от её имени.
— Как раз этого и нельзя допустить из опасения, что Франция вновь станет такой, какой была в начале правления Генриха Плантагенета. Помешать баронам, разбив их замыслы, коли они таковы — вот что надлежит нам сделать. И поможет в этом документ, составленный мною в Монпансье. Итак, вы поняли? Ваши клятвы в подтверждение моих слов — вот что удержит у власти царствующую династию. Готовы ли вы?
— Всё будет так, как угодно Богу и Святой церкви нашей, — с поклоном произнесли оба прелата.
— Хорошо. А сейчас поторопимся, королева-мать ожидает нас, я предупредил её, чтобы не выходила без отцов Церкви.
Бланка вышла из аббатства в сопровождении духовенства, и никто не посмел напасть на неё: велика была духовная власть архиепископа, да и не пришли пока бароны к определённому решению. Кое-кто из них смотрел дальше тех, что хватались за мечи. Опекунша — испанка? Пусть так. Важно войти в правительственный совет и диктовать этой даме из Кастилии свою волю. Куда ей деться, если их много? Но вначале следует добиться единства, которого пока что нет.
А архиепископ торопился. В экипаже они ехали вдвоём с Бланкой.
— Ваше величество, с коронацией не следует тянуть. Бароны не посмеют посягнуть на жизнь короля и на вашу.
— Посягнуть? — повернулась к нему Бланка. — Вы что же, думаете, они способны на такой шаг? Право же, ваше преосвященство, не стоит переоценивать возможностей знатных людей королевства.
Готье Корню строго посмотрел на неё.
— Или вы не видели их лиц, когда мы проходили мимо? Половина этих господ готова была разорвать вас в клочья.
Бланка отвернулась.
— Я догадывалась. Слава Богу — только половина.
— Между ними нет единства, я заметил. На этом мы и сыграем. Не мешкая коронуем вашего сына и на совете объявим волю покойного Людовика. Я сумею заткнуть им рты. Вам править королевством, они должны уяснить себе это.
— Среди них есть люди, преданные короне. Я должна знать их имена. Посмотрим, кто прибудет в Реймс.
— Ваш муж одобрил бы наши действия. Немедленно короновать Людовика — таково его предсмертное желание.
Парижане были далеки от всего того, что было связано с коронацией, зато они имели своё мнение относительно скоропостижной смерти короля. Провожая взглядами юного принца, вместе с королевой-матерью отправлявшегося в Реймс, они спешили высказать друг другу то, что каждый из них думал.
— Не иначе как тут вмешался граф Шампанский, — говорили одни.
— Влюбился, чёрт, в нашу королеву, проходу ей не даёт, — соглашались другие. — Гляди, примчался от самой Тулузы, чтобы петь ей песни и объясняться в любви.
— Уж не отравил ли он нашего короля? — высказывали предположение третьи. — Чтобы не мешал, дескать, ему самому.
— А сам править хочет вместо него, мерзавец, вот и норовит залезть под платье к нашей королеве, — судачили кумушки.
— Если уже не залез.
Таков Париж. Миропомазанник Божий — это для него всегда святое; тот, кто мешал монарху, становился Парижу врагом. Дальше увидим, что думали по поводу смерти короля жители других городов.
От дня погребения Людовика VIII (15 ноября) до дня коронации его сына Людовика IX должно было пройти не меньше двух недель. Столько нужно для того, чтобы успели съехаться в Реймс все знатные люди королевства. О смерти короля их оповестили ещё раньше. Те, что уже прибыли на похороны, частью жили во дворце в Сите, частью квартировали в домах у парижан.
В Реймс королевский кортеж направился через Санлис, Крепи, потом Суассон. Здесь сделали остановку. Юный Людовик был посвящён в рыцари. Без этого святые отцы не могли приступить к обряду приобщения принца к божественной благодати.
Когда всё было готово, архиепископ шепнул Бланке:
— Больше половины знати здесь нет. Смешным покажется такое миропомазание. И всё же мы должны совершить обряд.
— Теперь я знаю, кто в числе наших врагов, — ответила ему Бланка. — Те, кто не приехал. Я запомню.
— Лучше записать. — Готье Корню поманил писца. — Говорите, государыня. Следует отделить зёрна от плевел.
Клирик приготовился писать. Королева-мать диктовала:
— Герцог Бургундский, граф де Бар, Аршамбо де Бурбон, граф де Монфор, архиепископы Санса и Буржа, епископы…
Она стала называть одного за другим. Потом добавила ещё кого-то из мелкой знати. Пояснила:
— Это те, кто прибыл.
Клирик поставил в колонке крест.
— Теперь другие, кого нет: герцог Бретонский Пьер Моклерк, Гуго де Лузиньян, Тибо Шампанский…
Клирик записал ещё несколько имён и поставил знак минус.
— Эти — враги трона, — вынесла вердикт Бланка.
— Я бы не делал столь поспешных выводов, — произнёс архиепископ.
— Вы защищаете тех, кто отсутствует?
— Пытаюсь в некоторой степени оправдать их. Времени собраться в путь и приехать хватило бы, скажем, графу Омальскому или Жуанвилю. Другим сложнее — виконту де Туару, к примеру, или сеньору де Боже. Идут дожди; дороги, мало того что ухабистые, — их ещё здорово развезло. Гонец мог добраться туда не раньше чем через неделю. Но надо ещё собраться в дорогу. Взвесив всё это, иные отказались от поездки, другие, возможно, уже в пути.
— Чтобы приехать в пустой Реймс? Не думаете же вы, что мы будем сидеть здесь и ждать того, кто никогда не приедет? Нет, ваше преосвященство, дороги пусты. Вероятнее всего, придут письма с причинами отказов, которые только на руку тем, кто и не собирался присутствовать на коронации. Ведь известие о смерти получили все, так что времени у вассалов короны было гораздо больше.
Архиепископ промолчал, сознавая правоту королевы-матери. Напомнил только:
— Нам надо торопиться. У Франции должен быть король.
— Кто будет освящать церемонию? Вы?
— Нет. Епископ Суассона. Это его прямая обязанность в отсутствие реймсского архиепископа.
— Скажите ему, пусть не затягивает. К чёрту всякие проволочки.
— Не будет нужного блеска…
— Его не было бы и без того: нет никого из наиболее знатных людей и из белого духовенства.
Обряд начался. Готье Корню подал знак. Первый викарный епископ архиепископа Реймсского начал литургию — бесконечные псалмы и молитвы, молитвы и псалмы. Это надолго. Архиепископ ткнул коллегу локтем в бок: кончай волынку, державе нужен король! Тот кивнул — дошло. Теперь клятвы, которые должен принести будущий монарх. Их не очень много: защищать Церковь и её ценности, обеспечивать общественное спокойствие и вершить правосудие, бороться с еретиками. Что-то ещё… Ах, да: свершать акты милосердия.