Она пошатнулась и прижалась ладонью к зеркалу. И вдруг узнала свою руку — пусть худую и с выступившими венами, пусть с аккуратно обстриженными кем-то ногтями — но это была ее рука, Алины с Лортаха, рука с черным брачным браслетом, которую какие-то недели назад она рассматривала у озера на сопке-вулкане. И эта деталь словно склеила ее, словно позволила слиться той, сильной и упорной Алине, которая шла до конца сквозь боль и страх и нынешней, слабой и почти раздавленной потерей.
Она все та же. Такая, какой ее сделал Лортах и лорд Макс… просто Макс.
— Мой Макс, — прошептала она, глядя на свои губы.
А той, какой она была до Лортаха, она уже себя почти не помнила.
Принцесса вновь потрогала волосы, думая, не стоит ли прямо сейчас их обрезать к привычной длине, поискала ножницы… и остановила себя. Надела снова рубашку, нашла расческу, и не меньше часа расчесывала волосы, распутывая по волоску колтун, терпеливо, спокойно. Уставая держать руки поднятыми, ложилась отдохнуть на несколько минут, а затем снова расчесывала. И распутала-таки все так, что они волнами легли ей ниже талии. Высушила и заплела в две косы, как носила в университете.
И это поставило на место еще один осколок души, сшив ее с собой-до-Лортаха.
Время клонилось к вечеру, пришли результаты анализов на состояние поджелудочной и печени, и ей принесли обед. Суп-пюре из кабачка на курином бульоне. Компот из сухофруктов.
— Ваша пищеварительная система почти три месяца была на энтеральном жидком питании, — объяснил врач, — и поэтому первые недели питание будет очень щадящим, и вам придется ежедневно проходить процедуры у виталиста, который будет стимулировать перистальтику. Иначе могут быть неприятные последствия. Поэтому никаких излишеств, ваше высочество.
Алина не расстроилась. Чуть солоноватое, мягенькое, теплое и жиденькое кабачковое пюре казалось ей безумно вкусным, лучшей пищей на свете, и она даже расстроилась, что смогла съесть только три столовых ложки — больше не захотелось. Врач и об этом предупреждал.
— А можно мне еще хлеба? — попросила она у медсестры. Та засомневалась, пошла советоваться с доктором — и все же принесла кусочек, посыпанный солью.
Алина чуть не заплакала, взяв его — она нюхала его, слизывала соль, откусывала по крошке, рассасывая во рту, и, сгрызя один уголок, аккуратно отложила его в сторону.
После пары перекусов она ожила настолько, что начала соображать, что не одна с врачами и священниками в бункере. Ближе к вечеру к ней зашел майор Вершинин, который представился командиром местного гарнизона, с должным почтением поинтересовался, как она себя чувствует, и спросил, не хочет ли она пообщаться со Стрелковским Игорем Ивановичем, который тоже находится тут.
— Конечно, — обрадовалась она. И, когда через несколько минут Стрелковский вошел, с радостью обняла его, как родного. Хотя они никогда близко не общались, он был частью ее прошлого и ее жизни.
— Я еще когда вас принесли во дворец из университета, заметил, что вы стали очень похожи на вашу мать, ваше высочество, — сказал он, недоверчиво качая головой и рассматривая ее. — Она, конечно, была повыше и пополнее, но, если бы не ваши губы и разрез глаз, я бы сказал, что вы ее копия.
— Я и сама вижу, — призналась Алина. — Игорь Иванович, я сейчас буду вас пытать вопросами. Макс рассказывал мне о том, что нас с ним оставили под защитой монастыря Триединого на побережье. Как мы оказались здесь? И что творится в мире?
Со Стрелковским они, сев в креслах у фальшивого окна-экрана, изображающего то море, то лес, провели не меньше часа — он говорил и о том, что случилось в разных странах, о том, где в мире удалось победить иномирян, а где они еще, скорее всего, остаются на данный момент, о жизни столицы, о том, что монастырь Триединого у моря оказался под угрозой удара и поэтому принцессу с Троттом перевезли сюда, обустроив здесь часовенку, о том, что было ему известно о сестрах и королеве — и Алина слушала, понимая, что и людям здесь приходилось несладко. Сказал он вскользь о том, что вчера на хуторе был бой, в бункер пытались прорваться враги, но все закончилось хорошо.
Принцесса все это время крутила в руках кусочек хлеба, откусывая потихоньку, и все равно съела меньше половины. Все это, и вкус, и запах, и рассказ Стрелковского тоже возвращали ее в этот мир.
Игорь Иванович не спрашивал ее о Лортахе, но по нему видно было, что он понимает, что ее пребывание там не было легкой прогулкой. Рассказал он о том, что знал от Тандаджи — что маги во главе с Свидерским и Алмазом Григорьевичем пытались дозваться до Алины, используя ее связь с Матвеем.
— И им это удалось, — улыбнулась принцесса. И тут же обрадовалась и испугалась одновременно. — Игорь Иванович, а Матвей же должен быть здесь? Почему он не зашел ко мне? Он ранен? Но ведь вы сказали, что анхель всех вылечили…
— Он сейчас в Песках, — пояснил Игорь Иванович. — Свидерский связывался с Тандаджи через переговорное окно и сказал, что и он, и Ситников целы. Видимо, тоже ждут окончательной стабилизации стихий, ну или там еще какие-то задачи остались. Зато здесь его друг, Дмитро Поляна, он тоже принимал участие в передаче вам информации. Может, вы хотите с ним поговорить?
— Конечно, — обрадовалась Алина. — Но еще, Игорь Иванович… я очень хочу наружу. Посмотреть на землю и небо, потрогать траву, подышать воздухом. Я так по ним соскучилась. Можно? Это безопасно?
Он поколебался.
— Округа зачищена, но там все выгорело, ваше высочество. И есть останки инсектоидов.
— Поверьте, — ответила она, усмехаясь, — останки инсектоидов меня не могут испугать. Только порадовать.
— И там есть гражданские, — добавил он, — а ваше пребывание тут — секретно. Гражданских пока никуда не деть, около столицы еще дожимают остатки вражеской армии и инсектоидов, а в деревне просто нет на них всех места.
Она тяжело вздохнула и умоляюще посмотрела на него. И Игорь Иванович сдался.
— У Дорофеи Ивановны на складе были амулеты отвода глаз, — сказал он. — Подождите, я добуду для вас, ваше высочество.
Алину, придерживая под руки, проводили наверх, в малиновый, раскинувшийся на полнеба закат, от которого у нее заслезились глаза. Охрана провела ее по выгоревшему холму далеко вниз, к нетронутой зоне, мимо прогуливающихся, сидящих на траве, что-то обсуждающих гражданских — Алина с удивлением заметила среди них подругу Марины Катерину с похожими на нее девочками и пообещала себе узнать, что тут делает она.
Катерина словно почуяла ее — посмотрела, почти принюхавшись, и с пониманием на лице отвернулась, повела девочек вокруг холма. А принцессу провели еще дальше, на сладко пахнущий луг, постелили ей одеяло, принесли сладкий чай и булочек. Два охранника встали в нескольких шагах от нее, деликатно отвернувшись.
И Алина, слабенькая, смотрела на родное голубое небо — и по щекам ее катились слезы, — на черную луну, висящую сбоку на горизонте, на едва заметную, словно прозрачную голубоватую луну над головой, ждущую ухода солнца, чтобы засиять. Она подставляла лицо лучам и теплу, она гладила себя по рукам и щекам, ощущая, как разливается это тепло по телу. Пила самый вкусный в мире чай, кусала сладкие булочки с маслом и повидлом — наелась с двух укусов, но периодически все равно нюхала их и пробовала языком, потому что не оторваться было.
А еще она обернулась, чтобы посмотреть со стороны на черный холм с обуглившимися остовами строений и тушами охонгов и тха-охонгов вокруг. От него несло гарью, и Алина передернула плечами, представив, как она лежала там, внутри, беспомощная и бесчувственная, пока защитники сражались снаружи. Ведь если бы не они — она бы не вернулась на Туру, потому что, вполне возможно, не было бы тела, в которое можно было бы вернуться.
Алина чувствовала себя такой же выжженой, как земля вокруг. Душа ее тлела, стреляя болью. И пусть принцесса остро и ярко — куда ярче, чем раньше, — ощущала огоньки своих сестер со всех сторон Туры, ей было невыносимо одиноко. И не было рядом того, кто подставил бы за спину крыло, к кому можно было бы прижаться во сне и кто, как она знала, всегда ее защитит и подхватит.
Она перебирала пальцами, словно гладя воздух, вытягивала вперед руки и прикрывала глаза, пытаясь ощутить ток стихии смерти. И если бы кто-то прислушался к ней, то услышал бы, как она шепчет:
— Если ты растворен в темной стихии, значит ты везде. Значит и сейчас слышишь меня, Макс. И можешь вспомнить. Только услышь меня!
Сзади раздались шаги — она обернулась. По холму быстро спускался Димка, и она даже не сразу его узнала — он тоже был похудевшим, резко повзрослевшим будто лет на десять. Он шел вниз, не видя ее, и только подойдя к охранникам, как-то двинул рукой, словно снимая вуаль — и тут же замер.
— Это ты? — спросил он неуверенно. — Точнее, это вы, ваше высочество?
— Прекрати, Дим, — Алина с трудом, с помощью охранника, который тут же вернулся на место, встала, потянула к нему руки, и он, отчего-то смущаясь, обнял ее, отступил на пару шагов.
— Ты совсем другая, — сказал он, словно извиняясь. Глаза у него были уставшие. — Будто и не ты. Нет, я видел тебя во время ритуала, но сложно привыкнуть.
— Это я, — ответила она просто. — Садись… ой, — она огляделась, увидев одеяло, заставленное чашкой, блюдцами с булочками, чайником, и смущенно развела руками.
— Да я на краешек сяду, — отчего-то повеселел Димка и правда уселся. И она, подумав, села рядом. Они некоторое время помолчали. Алина посмотрела на охранников, и Поляна понятливо кивнул, сделал движение ладонью.
— Поставил полог тишины, — объяснил он. — Но все равно не знаю, о чем говорить, — признался Дмитро. — Как сто лет прошло.
— Угу, — Алина погладила его по плечу. — Ты меня не смущайся, Дим, я выгляжу иначе, но это же я, Алина. Ты со мной же пиво в бане пил, забыл?
Он усмехнулся.
— Это ты тогда сон тот странный увидела. Выходит, он был реальным? Туда ты попала? Мне дали доступ к тайне, если что, — предупредил он, — но всего я, конечно, не знаю. Тяжело было?