по политическим причинам, особенно после падения империи в 1453 г. Для купцов, стремившихся к рынкам Востока, Кипр был естественным местом транзитной стоянки, и сам по себе являлся крупным торговым регионом Леванта. Кипрские короли и бароны, как и их предшественники в Латино-Иерусалимском королевстве, предпочитали жить в мире со своими мусульманскими соседями. На этой почве зачастую рождалось непонимание и возникало несогласие с ними латинян, прибывавших с Запада. В поведении последних обычно присутствовала нетерпимость и агрессивность. Их невежество, набожная страстность и незнание Востока порой приводили к конфликтам и несчастьям, как для местных христиан, так и для крестоносного движения в целом. Тем не менее, несмотря на расхождения, Кипр принимал самое активное участие в военных операциях против мусульман, когда этого требовала политическая ситуация. Лузиньяны даже в силу географического положения своего королевства должны были нести крест без передышки. Они делали это без особого энтузиазма, зато вдумчиво и расчетливо, дабы не навредить собственному государству. При этом они не раз доказывали свою преданность крестоносной идее и проявляли личное мужество в крестовых походах против мусульман. Повседневная же обязанность, которая выпала на долю Кипрского королевства как государства крестоносцев, состояла в приеме паломников, предоставлении им приюта, для чего строились госпитали, в оказании всесторонней помощи и поддержки на их пути в Святую Землю. Все паломники XIII–XV вв. единодушно рассказывают о хорошем приеме, оказанном им на Кипре[93]. Остров становится для паломников и крестоносцев вратами в Святую Землю и в то же время сам обретает статус христианской святыни. Леонтий Махера не случайно начнет свою историю Кипра с повествования о многочисленных чудотворных святых мощах и иконах, о святых местах, достойных поклонения, о покровительстве острову Константина Великого и св. Елены[94]. Это должно было формировать в сознании верующих представления об особом религиозном значении острова — это одна из святынь христианства, за которую можно и необходимо вести священную войну против неверных. История Кипра, таким образом, встраивается в христианскую концепцию развития крестоносных земель на Востоке.
Одновременно Лузиньяны как короли и правители должны были думать о выстраивании дипломатических отношений с мусульманскими странами, окружавшими их. "Священная" война и "вынужденный" мир всегда шли бок о бок в политике королевства Лузиньянов: долг крестоносцев зачастую уступал рационализму и практицизму, диктовавшихся необходимостью выживания в условиях Востока. Восточное направление было одним из важнейших в политике и кипрских королей, и итальянских морских республик. Установление политических и экономических контактов с султаном Египта и независимыми турецкими правителями Малой Азии для всех европейцев, занятых торговлей на Востоке, было жизненно необходимо. От спокойной, терпимой политики мусульманских, европейских правителей и латинян Востока друг к другу зависело процветание не только европейских купцов, но и их государств; для латинян Востока, потомков крестоносцев, зачастую это означало продолжение самого их существования на границе христианского мира. Политика всех латинских государств на Востоке в XIV–XV вв. более характеризуется вынужденной «мирной» дипломатией, заключением многочисленных соглашений с мусульманскими соседями: будь то мамлюки Египта, турецкие эмираты Анатолии или османы, — чем военной активностью против ислама.
Третий фактор, с которым Лузиньяны должны были постоянно считаться в своей политике, это развитие торговли европейского купечества на рынках Востока, которое порой также диктовало свои правила в отношениях с мусульманами. Восточные рынки манили европейских купцов своими богатствами и многообразием товаров. Несмотря на риск и препятствия, с которыми они встречались и в пути, и в мусульманских землях, несмотря на многочисленные запреты римских пап торговать с мамлюками[95], несмотря на обвинения в предательстве и сотрудничестве с неверными и проклятия, звучавшими из Римской курии[96], несмотря на все опасности, которые таил Восток, они всегда искали пути к восточным рынкам и продолжали прибывать туда даже во времена войн собственного правительства с мусульманами, даже если рисковали кошельком, а часто и жизнью. Риск, иногда преступления, притеснения и злоупотребления со стороны местных властей всегда сопровождали торговые предприятия европейского купца на восточных рынках. Опасности подстерегали повсюду. Их можно было ожидать со стороны местных властей, со стороны собственного правительства и собственных компаньонов. Кроме того, смерть, болезни, природные катаклизмы могли разрушить все радужные надежды. Но с другой стороны, восточные рынки вселяли надежду и мечту на удачу и богатство, словом: восточная торговля могла приносить огромные прибыли и делала кого-то чрезвычайно богатым, а кого-то доводила до полной нищеты.
Путь к восточным рынкам лежал через Кипрское королевство, через его главный порт и рынок Фамагусту, ставшую в конце XIII в. одним из основных торговых центров региона. Фамагуста вместе с Дамаском и Александрией образовывала своеобразный коммерческий треугольник на Востоке. В XV в. под термином "ad partes Famaguste" понимались одновременно остров Кипр, Сирия и Египет: "totius insule Cipri, Sirie et Egipti"[97]. Именно в эту область стремились попасть купцы из Генуи, Венеции, Флоренции, Анконы, Пизы, Барселоны, Марселя и других городов Западной Европы, именно здесь закупали они дорогие восточные товары: разнообразные специи, соль и сахар, шелковые и бархатные ткани, парчу и ковры, красители и квасцы, хлопок и камелоты, и многие другие товары. Большая часть специй импортировалась на Кипр из Бейрута, Триполи, Дамаска и Александрии, куда в свою очередь они попадали из Индии, Китая, Центральной и Юго-Восточной Азии. С начала XIV в. торговые пути, с одной стороны, концентрировались в Дамаске, Бейруте и Александрии, а затем сходились в Фамагусте, с другой — они шли из Центральной Азии к Черному морю, а затем к Константинополю[98]. Кипр связывал Западную Европу с рынками Сирии и Египта. Поэтому опять же в силу своего географического положения королевство Лузиньянов всегда было вынуждено поддерживать добрососедские отношения с мусульманскими странами, часто доставлявшими ему немало хлопот. Несмотря на то, что от них всегда исходила угроза нападения и войны, кипрские короли предпочитали по возможности избегать прямых военных столкновений с ними и развивать торговлю кипрского купечества на восточных рынках наряду с итальянцами. Ведь богатство рынка Фамагусты и наполняемость королевской казны тоже зависели от их деятельности. Королевство Лузиньянов являлось не только местом перераспределения восточных и западных товаров, но и имело возможность предложить рынку свою собственную продукцию: сахар, сладости, соль, вина и ликеры, парфюмерию, хлопок, лен, шерсть и, конечно, камелоты — кипрские шерстяные ткани, хорошо известные не только на Западе, но и на Востоке[99].
Восток привлекал, манил и был жизненно необходим всем деловым людям Европы, которые, как правило, не слишком задумывались о различиях в идеологии, религии, вражде и идеях крестоносцев, поднимавших крест против этих самых неверных мусульман, когда речь шла о больших деньгах, выгодах и прибылях, всегда ожидаемых от восточной торговли. Однако европейцы никогда не забывали и о том, насколько Восток мог быть опасен. Всегда приходилось быть настороже в отношениях с мусульманами и частным лицам, и европейским правителям. История их связей полна конфликтов, ссор, войн. С ними воевали и заключали союзы, их ненавидели и с ними торговали. И опять же даже в силу своего географического положения Кипрское королевство всегда находилось в самом центре событий на политической арене Леванта, играло далеко не последнюю роль как в установлении мирных отношений с Египтом и турецкими государствами, так и в войнах против них.
I.1. Путь из Иерусалима на Кипр
Основатель королевской династии на Кипре Ги де Лузиньян, король Иерусалима, проигравший Хаттинскую битву в 1187 г. Саладину и потерявший в результате корону, принес с собой на Кипр шлейф неудачника, который долго будет мешать и ему, и его потомкам. Вдобавок он не мог похвастаться особой знатностью своих предков и теоретически по праву рождения не мог претендовать на трон; лишь удачей и благосклонностью к нему фортуны можно объяснить то, что он получил иерусалимскую корону и приобрел Кипр.
Дело в том, что его выбрала в мужья старшая дочь короля Иерусалима Амори I Сибилла, вдова Гийома Монферратского. Ее сын и наследник трона, будущий король Балдуин V, был племянником короля Иерусалима Балдуина IV. Вынужденная снова выйти замуж, чтобы обеспечить права на престол своему сыну, Сибилла выбрала себе в мужья не одного из знатнейших баронов королевства, а бедного, но храброго, ловкого и вдобавок, неотразимо красивого Ги де Лузиньяна. В 1180 г. Ги женился на Сибилле и ему было пожаловано графство Яффы и Аскалона. Вскоре король Иерусалима Балдуин IV, страдавший от неизлечимой проказы, после долгих уговоров своей матери, сестры Сибиллы и патриарха Иерусалима Ираклия согласился передать трон Ги де Лузиньяну в качестве регента. Последний получил почти полный контроль над всеми государственными делами и территорией королевства, за исключением самого города Иерусалима, приносившего около 10 тыс. золотых безантов годового дохода, который король оставил за собой. Балдуин IV, — пишет Гийом Тирский, — оставил себе королевский титул и единственный город Иерусалим. Он передал Ги де Лузиньяну свободное и полное управление всеми другими частями королевства и приказал всем своим верным слугам и всем князьям признать себя его вассалами и обязаться ему клятвой. Это и было немедленно исполнено"