– Я очень беспокоюсь об Оливии.
– И Оливию сбережем. Так что пейте чай да ложитесь потом отдыхать. Вам надо сил набираться. И еще, ваша светлость…
– А?
– Можно моя прабабушка тихонечко приедет к нам в замок, ну там под видом кухарки или… кладовщицы. Она говорит, помощь хорошей ведьмы никогда не бывает лишней.
– Конечно. Думаю, она уже здесь?
– Ага.
– Тогда я точно не пропаду. Что ты в чай подмешала, что я так спать хочу?
– Это не я, прабабушка велела. Это три-ксено-базопротиксен и немножко рому. Успокаивает и как снотворное. Прабабушка велела вам побольше спать. И кушать. Так что вы кушайте – и в постельку.
Каково стали с герцогиней обращаться? Но вообще это даже приятно. Тем более что я симулирую больную. Мне можно. Пока.
Я наслаждалась сном, как наслаждаются тихим солнечным вечером на берегу спокойного озера. Мне и снились тихий солнечный вечер, спокойное озеро, мягкие, шелковистые травы, запах прогретых приозерных камней, пение вечерних птиц в дальнем лесочке. Я сорвала травинку, пожевала и почувствовала на языке ее сладость. Я смотрела в небо и придумывала, на что похоже каждое проплывающее мимо облако. Я вдруг почувствовала, что мне лет десять или двенадцать, и я самый счастливый ребенок во Всем Сущем. Я ощущала, что у меня за этим лесочком есть дом – деревянный, двухэтажный, с шестью огромными окнами и прогретой солнцем верандой. У дома на крепкой ветке старого тополя висят качели – мои качели, но повесил их для меня папка, самый лучший папка, другого такого нет. Он всегда затевает что-нибудь интересное, а иногда просто подхватывает меня крепкими, сильными руками и кружит над головой… А мама – какие нежные, добрые, ясные у нее глаза! – притворно сердится, когда я перепачкаюсь в песке или обзеленю одежду, даже легко шлепает полотенцем по попе, но тут же обнимает и целует. Она печет такие вкусные пироги с капустой и яйцами! Аромат этих пирогов я чувствую и сейчас, пока лежу у озера, и знаю, что скоро она позовет меня. И я побегу, но сейчас я терпеливо жду Собаку. Это ничья Собака, бродячая, и мне ее очень жалко. Она меня сначала очень боялась, но когда отведала маминых пирогов, стала потихоньку привыкать. Я хочу, чтобы она была моей Собакой, я вычешу репьи у нее из шерсти, я буду кормить ее, а спать она будет рядом с моей кроватью. Родители не против, и Собака, по-моему, тоже не против…
– Собака, – тихо шепчу я. – Не бойся, иди ко мне, я не обижу тебя. Ну пожалуйста!
И Собака выходит из зарослей таволги, робко ступая и помахивая хвостом. Я похлопываю по земле рядом с собой, и она садится. Я принимаюсь гладить ее большую лохматую голову, почесываю спину, ощущаю, какая она худая, и верю – мама с папой не обидят ее, и она будет самой лучшей Собакой на свете…
– Собака, – шепчу я. – Я люблю тебя. Оставайся со мной. Сейчас пойдем есть пироги. Слышишь? Это мама зовет!
– Лю-юций! Куда ты подевался, негодник! Бери свою Собаку и бегите ужинать!
– Ну вот, – говорю я Собаке. – Нас зовут! Бежим!
И мы вскакиваем и бежим к моему чудесному дому, где ждут меня самые чудесные мама и папа…
– Лю-юций, сынок! Скорей, мы ждем! Мы ждем!
– Хорошо, хорошо, я уже…
Просыпаюсь.
Сначала я не могу понять, кто я и где я. Мои руки стискивают шелковистое покрывало, а не траву. Пахнет лекарствами. Надо мной не небо, а расшитый золотом балдахин кровати. Кошмар. Мне приснился самый прекрасный кошмар в жизни. Я была мальчиком Люцием, у него был дом, мама, папа и Собака. А на самом деле я… Да кто я?!
– Люция! Люция, девочка моя! Да что с тобой!
Я глубоко вдохнула теплый воздух и резко выдохнула. Это привело меня в чувство, и я все вспомнила. Мама Сюзанна склонилась надо мной, и лицо ее было очень-очень тревожно.
– Мама, – прошептала я. – Мне приснился сон… Тяжелый сон…
– Я принесла тебе лечебный отвар из трав. Выпей.
– Голова раскалывается. Ужас какой-то.
– О чем был сон?
– Я… я забыла. Озеро какое-то.
Я лгала. Я запомнила сон до последней детали. Я выпила залпом теплый горьковатый травяной отвар и почувствовала себя почти здоровой.
– Мама, спасибо. Который час? Что случилось?
– Ты долго спала, милая. Уже обед прошел. Я принесла тебе оливье и компот из сухофруктов, как ты просила.
– Это чудесно, но при такой жизни я стану толстушкой. Сплю и ем, все дела.
– Ничего страшного, тебе нужно поправляться.
Сюзанна взбила подушки, помогла мне поудобнее устроиться и поставила на кровать столик-поднос, на коем благоухала фарфоровая чаша с оливье и целый графин с компотом.
Я принялась за еду.
– Мамочка, спасибо! Прямо возвращение к жизни!
– Вообще-то я с неприятной вестью, Люция.
– Ой.
– Приехал королевский следователь с помощником. Ну, по поводу кончины его светлости. Я уж и решила поскорее тебя покормить, чтоб сил набралась для такой неприятной новости. А самое мерзкое, что следователь – паук. Ростом со здорового мужика.
– Вот дрын еловый! Зима же, эти инсектоиды спать должны, у них период спячки.
– Пауки не спят. Некоторые виды. Он уже сел в углу главной залы на потолке и принялся плести сеть. Его помощник – человек, парень, очень деловитый и нагловатый. Прямо так и рвется к тебе на аудиенцию.
– Приму, вот пообедаю и приму. Не таких обламывала.
– Доча, это королевское следствие, так что тебе надо притворяться хворой и не дерзить, как вы с Оливией привыкли. Вспомни, что ты вдова герцога и сама герцогиня. Я тебе стопку кружевных платков принесла – будешь изображать, что плачешь, да вот чепец с траурными лентами на голову надень – это просто необходимо. Я вот поднос вынесу и буду рядом, пока этот нахальный помощник следователя будет у тебя на аудиенции. Если что, сумею окоротить.
Я торопливо доела салат, запивая его божественным компотом из сухофруктов, потом мама вынесла поднос, плотно прикрыв его небольшой льняной скатертью, я натянула на голову траурный чепец, поудобнее устроилась в подушках, попрактиковалась в стонах страшно больной женщины и закрыла глаза.
Так я лежала, и вдруг дверь в мои покои медленно, но неуклонно отворилась. Никто из слуг так не заходит. Так могла бы красться Оливия, если бы замышляла сунуть мне в кровать своего ядовитого геккона. Но моя драгоценная Оливия спит. Следовательно, это чужой. Следо… Ага, помощник следователя, о коем мамочка Сюзанна меня предупреждала. Так-так. Шаги легкие, для мужчины в возрасте неподходящие. Значит, и впрямь парнишка. Парнишка молодой, в красной рубашоночке, хорошенький такой… Ой, опять у меня музыкальный заскок. В последнее время страдала им – вдруг откуда ни возьмись возникали в голове песни совсем нездешние. Иногда на языках, которые мне незнакомы. Вот и сейчас, про эту рубашоночку… Ну, однако ж, парень наглец! Шарится по моим покоям, как у себя дома. Ах, он что, под кровать залез?! Там же у меня… Ну, вы понимаете…
Я застонала – и от злости, что немедленно не могу просверлить наглецу дырку в черепе и изображая жуткую боль и немощь. И тут я услыхала:
– Да, ваша светлость, не позавидуешь вам. Горничная два дня не выносила вашу ночную вазу. Выздоровеете – устройте им показательную порку, а потом увольте без выходного пособия!
Противный у него голосишко. Скворец-переросток плюс отсыревший комод. Все скрипит и хрипит. Далась ему моя ночная ваза! Ну погоди, мерзавец!!!
– О-о-о, – я издала стон, полный мучительной боли. Камень прослезился бы, услыхав такой стон. – О-о-о…
– Какой ужас! – скворец изобразил благородное сочувствие. – Тяжелобольную хозяйку замка оставили совсем без присмотра и без охраны. Да тут не слуги, а негодяи!
– О-о-о-о! – я продолжала стонать, не открывая глаз. Еще и головой в траурном чепце беспомощно помотала по подушке. – Пить!
Подумала – может, уберется из комнаты, гаденыш. Ничего подобного, принялся осматривать мой прикроватный столик.
– Катастрофа! – ревностно взвизгнул он. – Да здесь нет и стакана воды, чтобы подать несчастной госпоже! Слуги явно решили устроить заговор против герцогини! Здесь бунт зреет! Моя госпожа и я прибыли сюда вовремя!
Госпожа? То есть паучиха? Еще краше и веселее! Мало того что торчит на потолке и сеть плетет, так ведь она еще может… и яйца отложить или еще как-нибудь размножиться. Вот беда за бедой на мою лысую голову!
А паучихин прихвостень, кажется, принялся за мой комод?! Ну это ничего, ключи от него только у меня и Сюзанны, и свои я теперь храню под подушкой. И вообще, кто его уполномочивал рыться в моих вещах? Эх, жалко, что я типа больная, а то я уж его бы отполномочила – до старости бы запомнил. И внукам бы заказал связываться с Люцией Монтессори, хотя, полагаю, после моего «внушения» репродуктивные способности наглеца сильно бы понизились!
И тут пришло мое спасение – распахнулась дверь в мою спальню, и незнакомый зычный голос о-очень сильной женщины приглушенно проревел:
– Ты что здесь делаешь, клоп поганый? Ты кто такой, чтоб в покоях ее светлости носом водить? Да я тебя…
Наверное, это та самая прабабушка Полетты. Ой, спасибо. Судя по голосу, в роду у нее были медведицы. Сильные, злобные и о-очень крутые медведицы. А я медведей очень уважаю. Обязательно заведу при замке десятка два.
Я было решила, что наглец просто рассыплется в прах от такого нападения, но ничего подобного.
– А вы кто? – яростно заскрипел он. – Почему ее светлость оставлена без присмотра? Даже стакана с водой нет у постели тяжелобольной дамы! Горшок два дня не выносили! Распустились тут, пока госпожа при смерти! Я вам не клоп, а помощник королевского следователя по особо важным делам! Мне необходима аудиенция у ее светлости! Но сначала…
– Заткнись! – проревела бабушка. – Еще всякий тут обсосок будет меня учить, как за госпожой ухаживать! Матушка, красавица, голубушка моя, это твоя бабка Катарина пришла тебя обиходить-утешить!
И сильные, теплые, ласковые руки приподняли мою голову с подушки, а у губ я ощутила край стакана с мятно пахнущей жидкостью.